Серия 4: Поиски белого клевера (1/1)

Я был счастлив. Это счастье было каким-то призрачным, эфемерным, как тень. Словно это был предвестник будущего счастья. Весеннее солнце сияло мягким светом, и по такой дивной погоде у меня проснулось желание исследовать Лес. Как я выяснил, существовали довольно большие территории, где не было ни деревьев, ни кустарника. Это были луга, поросшие свежей зеленой травой, некошеной, не тронутой человеком, только кое-где притоптанной. Я думал, что во время своей прогулки я увижу множество новых лиц, но как ни странно, я не встретил никого. Прежде я бы этому обрадовался, теперь же я был даже немного расстроен.Я, вроде бы, начинаю мало-помалу осознавать, что нуждаюсь в людях. Доктор говорит, что человек не может быть абсолютно одиноким – у него должен быть хотя бы один друг или приятель, с кем он мог бы поговорить по душам и чувствовать себя свободным, искренним, защищенным. Иначе с человеком случается то же самое, что было со мной. Он начинает терять связь с реальностью. Он больше не осознает себя частью этого мира, потому что его ничего с этим миром не связывает. Я был удивлен, насколько точно у Доктора получилось описать, что я чувствую, причем без каких-либо подсказок с моей стороны. Ко мне в голову вдруг постучалась мысль, что он пережил нечто подобное на собственной шкуре – иначе откуда ему знать? Мысль была, безусловно, очень глупая. У Доктора за плечами было университетское образование и годы клинической практики, он видел сотни таких как я, поэтому он и может в точности объяснить, что я чувствую и в чем нуждаюсь. В конце концов, если бы у него были какие-либо проблемы с собственной психикой, ему бы вряд ли разрешили лечить других.Так вот, мне нужны люди. И пусть сейчас мое общение с людьми походило на театральное представление, где каждый играл хорошо прописанную роль, я был счастлив уже тому, что могу в кои-то веки кому-то довериться. Наверное, это поспешный вывод. В конце концов, прошло не так много времени, как я здесь. Всего лишь одна весна, которая скоро кончится… и наступит лето.Я глядел в небо и брел по лужайке с мыслями о том, что я хочу, чтоб эта весна длилась вечно. А ведь я люблю лето, это время всегда было для меня счастливее остальных. Когда родители были живы, летом мы неизменно ездили отдыхать куда-нибудь на побережье, и я купался в море. Я помню брызги кристально чистой воды со всех сторон и мой детский смех, который был даже чище этой прозрачной воды. Я уже давно разучился так смеяться. Теперь я не смеюсь громко, потому что собственный смех кажется мне не то дебильным, не то ехидным, ненатуральным, каким-то вымученным.Я помню первое лето без родителей. Я никуда не поехал, я вообще не выходил из дома все летние каникулы. Однако я был счастлив уже тому, что мне не надо идти в школу – место, на котором лежит девяносто процентов ответственности за мои недуги, и физические, и психические. Да, я давно осознал, что именно длительное ущемление моей личности в школе стало причиной моих проблем, а не смерть родителей. Смерть родителей просто оставила меня без защиты.А теперь я не знаю, что и думать о лете. Я на два года заперся в своей квартире, и мне было абсолютно наплевать на время года, погоду за окном, день недели и прочую ненужную мне информацию. И я ждал наступающего лета как чего-то нового, невиданного прежде.Я шел по лужайке, разглядывая небо, шел в свое первое в новой жизни лето… и упал.И вот я лежу ничком на траве. Падать не больно – просто обидно, что секунду назад ты шел уверенной походкой, а теперь вот ни с того, ни с сего лежишь на земле. По моему лицу без особой причины катились слезы. Я подумал, как хорошо, что я японец: я читал, что у европейцев плачущий мужчина – это явление постыдное. Хотя, в каком-то смысле я сейчас действительно выгляжу жалким, и мне есть чего стыдиться. Плакать нужно от горя, либо от счастья, а не без причины. Без видимой причины.Мои истерики мне порядком поднадоели, и от этого еще больше хотелось плакать. Это уже проблема моего характера – дикая, абсолютная противоречивость, словно во мне живут сразу несколько человек, и каждый из них хочет чего-то своего, и желания их далеко не всегда совпадают.Я лежу на траве и плачу. Прежде чем я успеваю осознать, что ко мне кто-то приближается, и при том не один, я слышу его прокуренный голос:- Жалкое зрелище.Это стало своеобразным приветствием. Каждый раз, как он меня видит, он выдает именно эту фразу, ну, или что-то очень близкое по смыслу и интонации. Я настолько привык к этому, что меня это нисколько не обижает. И даже когда он пинает меня – не больно, но ощутимо, своим белым ботинком, я только улыбаюсь, стараясь спрятать свое довольное лицо в густой траве.- Привет тебе, Волк, - как всегда, отсутствующим голосом, звучащим как будто из параллельного мира, здоровается Единорог.- Да-да, привет и все такое, - раздраженно говорит Заяц. – Может объяснишь, почему ты на земле лежишь?Я вдруг чувствую жгучий стыд, у меня даже щеки горят. Наверное, я здорово покраснел. Еще больше, чем то, что эти двое смотрят на меня и ждут объяснений, меня взбесило то, что я все еще лежу, и не могу встать, потому что конечности вдруг словно налились свинцом. Я чувствую себя самым жалким человеком на свете, и подтверждением этому служат их ботинки, расположенные на уровне моего лица. Я нахожу в себе силы не потерять лицо окончательно: я вытираю слезы, которые как по волшебству прекратили течь, и начинаю мямлить заплаканным голосом.- Да я просто, кажется, ежедневно встаю не с той ноги…Заяц закатывает глаза, а его друг улыбается как-то снисходительно – впрочем, с его гордыней оно и не мудрено. Единорог театрально вздыхает, и выдает:- Волк, если ты будешь плакать из-за таких мелочей, ты просто утонешь в море слез.Фраза звучала, как средневековое нравоучение, а по сути являлась самой банальной и нелепой метафорой, заезженной до ужаса. Я подавляю желание рассмеяться и лишь улыбаюсь.- Да, точно.Я принимаю удобную позу: сгибаю ноги в коленях, руки в локтях и подпираю ладонями подбородок. Такое ощущение, что я и не упал вовсе, а просто прилег. И мне хочется улыбаться и болтать. Интересно, когда у меня перестанет каждые две минуты меняться настроение? Так ведь свихнуться можно, думаю я про себя, а потом какой-то молоточек в голове легонько стукнул, возвестив, что я уже в дурдоме.Ну и ладно. Я продолжаю улыбаться. Заяц хмурится и советует мне не слушать всю ту ересь, что порой говорит Единорог. Я снова киваю и улыбаюсь, я жду когда он посмотрит на меня своим особенным взглядом ?я тебя понимаю, просто не могу сказать вслух?, и я дожидаюсь, и на душе теплеет. И я уже забыл, что минуту назад ненавидел свою жизнь.- А что вы тут делаете? – спрашиваю я.- Да вот, гуляем, наслаждаемся свежей луговой травкой…Заяц снова закатывает глаза. Монотонный голос Единорога заставляет меня увидеть скрытый смысл фразы ?наслаждаемся травкой?, и я снова едва не рассмеялся. Однако, мне кажется, что это не просто прогулка. В этом Лесу свои порядки и обычаи, и наверное это очередная традиция, о которой я не знаю. А может, эти двое просто вдруг придумали что-нибудь интересное.- А ты сам что тут забыл?Наверное, Заяц успел понять, что я не люблю открытых пространств, и он был удивлен, что я на лугу. Я услышал все это в его голосе, отказываясь признавать, что я просто хочу это услышать. Ох уж это излюбленное стремление выдавать желаемое за действительное.- Ну, я… знаете, ищу клевер. Хочу сплести венок из белого клевера и подарить его милой Гепард.Не то, чтоб это было целью моей прогулки, однако я не солгал – я действительно хотел подарить ей венок. Раньше я боялся хоть как-то показать или проявить свои чувства к девушке, с ней же все было иначе. С ней было настолько легко… милая, невинная, наивная, и всегда так искренне улыбается мне. Она никогда не смотрела на меня, как на человека второго сорта, как делали все прочие девушки, на которых я когда-либо обращал внимание.А еще я вдруг вспомнил, как мы с мамой в детстве плели венок из клевера. Я уже сто лет в глаза не видел этих трогательных белых цветов, но я абсолютно точно знал, что венок я сплету без особых проблем. Я отчетливо помню все, чему меня когда-либо учили родители.- Мда, - сказал Единорог, вырвав меня из моих мечтаний, - ты ведешь себя фривольно.Ох уж эта его манера выражаться такими старинными, почти вышедшими из оборота словами.- Это просто весна в его башке, - сокрушенно качая головой, резюмирует Заяц.Мы заходим в еще более высокие заросли травы и останавливаемся на привал. Вернее, это они останавливаются, а я кружу вокруг них, раздвигая заросли травы в поисках клевера. Они, как всегда, пьют что-то крепкое, и эта повседневная картина вызывает у меня какое-то умиротворение. До меня доносятся обрывки их разговоров, и я даже не боюсь наткнуться на какое-нибудь насекомое в траве.Однако, к великой печали, мне не удается найти искомое. Клевера у меня все еще нет.- Ну что, нашел? – спрашивает время от времени Единорог.- Нет, - неизменно отвечаю я, понурив от досады голову.Единорог неприятно ухмыляется. Мне кажется, он издевается. Да и Заяц становится все раздражительнее и раздражительнее. Я отошел от них на приличное расстояние и все равно услышал кусочек разговора. Наверное, из-за направления ветра.- Ты, блять, демон!- Нет, я – Единорог…Нет, он точно издевается. И я даже не злюсь на это. Его флегматичное бормотание кажется мне каким-то родным и привычным, каким-то добрым. Наверное, я ошибаюсь в нем. Должно быть, я так и не научился ждать от людей плохого, и мне до сих пор хочется думать, что есть те, кто станет относиться ко мне по-доброму.Я боковым зрением вижу, как Заяц встает с земли, отодвигая свою бутылку с выпивкой, и направляется ко мне.- Иди за мной, неудачник.- Куда?И откуда во мне сейчас взялась настороженность? Просто он злится. Не знаю, на меня ли, но он смотрит так злобно, вот-вот ударит.…и точно. Я, как в замедленной съемке, вижу, как он грациозно замахивается, и я уже знаю, что через минуту я почувствую знакомую пустоту в легких. Кажется, я становлюсь мазохистом, но я получаю удовольствие оттого, что он подобным образом обращает на меня внимание.Он не учел, наверное, мою неуклюжесть. Я падаю и качусь кубарем вниз с высокого холма на опушку Леса. Видимо, он не ожидал, что его удар придаст мне такую скорость, и я слышу его ?эй!?, в котором есть едва заметные нотки беспокойства. По мягкой траве катиться даже приятно, правда я боюсь что-нибудь себе сломать, но вскоре я успокаиваюсь, когда понимаю, что мое падение превратилось в задорный спуск с горы. На моей одежде пятна от травы, которые не отстирываются, но мне наплевать. Я качусь вниз, за мной с криками ?остановись, придурок!? бежит Заяц, и мне так хорошо…И тут я понимаю, что склон закончился, останавливаюсь и замечаю, что вокруг меня трава почему-то не зеленая, а… белая.Я лежу, раскинув руки, как всегда после его удара. Лежу в поле, а вокруг меня клевер, так много клевера, что вся поляна белая. Я думал, клевер растет на открытых пространствах, где нет деревьев, но я был не прав. Он рос на опушке леса, где уже начинали появляться редкие деревца. Чуть в стороне стоял большой старый дуб, одинокий потому, что под его раскидистыми ветвями не мог вырасти ни один молодой дубок – он погибал от недостатка солнца. К этому дубу прислонился чуть запыхавшийся Заяц. Он смотрел на меня сердито, но стоило ему увидеть мое счастливое лицо, он впервые смягчился.Кажется, в этот момент я начал понимать, с какими проблемами пришел к Доктору Заяц. Он был такой агрессивный, не способный на нежность. Должно быть, он сам отталкивал от себя людей, и страдал от этого. Что, если в нем правда живет заяц, застенчивый и пугливый? Что, если он просто не знает, как показать человеку свое расположение? Что ж, тогда просто смотри на меня. Смотри, каким счастливым ты меня сделал. Эй, всё хорошо…Я не знал, плакать мне или смеяться. В любом случае, это был определенно удивительный день. Я так и не сплел венок для очаровательной Гепард, потому что весь день провел в каких-то глупых мечтах. Я рвал клевер и раскидывал цветы в стороны, как ребенок. Катался по мягкому покрову из белых цветов. Заяц кричал на меня, он боялся, что меня укусит пчела. Я же снова одарял его счастливым взглядом. Спасибо, что заботишься обо мне.Вечером взошла красивейшая луна. Заяц и Единорог ели сушеных кальмаров и пили саке, а где-то вдалеке танцевал Медведь. Я настолько ушел в себя, погрузился в свои мысли, что плохо помню, как все разошлись.Я помню только то, что дорога пешком от клиники до моего дома занимает час, и в три часа ночи можно так и не встретить на улице ни одной живой души. Мне никогда раньше не было так спокойно на улице. Кажется, я впервые ощутил, что значит жить не как амеба, когда ни черта не происходит и один серый день похож на другой. Я понял, что жить можно вот так, улыбаясь, ежесекундно надеясь на лучшее, думать о том, что завтра будет лучше, чем вчера. Спасибо вам всем. Я этого не забуду. Никогда.