3. За пределами нежности, за пределами боли (1/1)

Когда Ткачев настойчиво целует ее снова, Ира впервые за гребаную вечность чувствует себя живой.На несколько секунд закрывает глаза?— позволяет. Себе? Ему? Грудную клетку разрывает горячей отчаянно-острой болью?— задыхается. Но Ира впервые, впервые, черт возьми, не хочет, чтобы это заканчивалось. Если нам больно?— мы живы.И когда Паша осторожно тянет ее за запястье прочь из пустого гулкого коридора, Ирина даже не думает возмущенно вскинуться, отрезвить, напомнить?— о Марине, о том, что завтра он пожалеет, да и о самом запретном тоже. Просто послушно шагает за ним в душные звездные сумерки, умело отключая несвоевременные пока сожаления.Думать она будет завтра.Завтра вам будет больно.---Ткачев гонит так, словно пытается сбежать от собственных демонов. Педаль газа в пол до упора; лихорадочно-дикий взгляд?— на дорогу. А Ира думает внезапно с яростной обреченностью, что это, пожалуй, было бы не самым худшим финалом?— влететь сейчас куда-нибудь на предельной скорости и больше уже точно не чувствовать ничего.Бросает взгляд на окаменевше-сосредоточенное лицо Паши?— и новый приступ боли скручивает до остановки дыхания.—?Тормози! —?собственный голос бьет по вискам набатом. —?Ткачев, тормози, мать твою!Шины по асфальту взвизгивают протестующе, а в резко раскрытое окно шквальный ветер вносит запах терпкой листвы, придорожной пыли и нахлынувшего безумия.Смотрят друг на друга не отрываясь. Пытаются дышать.Одновременно не тянутся?— рвутся навстречу.Крышу срывает тоже.---Ира безуспешно шарит по стене рукой в поисках выключателя?— сбивается. Горячее дыхание Паши опаляет навылет, пальцы нетерпеливо из петель вытягивают пуговицы?— Ира дергается невольно, тут же нездоровой ногой вписавшись в угол тумбочки.Боль перед глазами взрывается искрами.—?Больно? —?Паша в тускло вспыхнувшем свете коридора смотрит встревоженно-пристально; ладонью медленно ведет по ноющей лодыжке вверх, так бережно, будто боится обжечься.—?Нет,?— выдыхает Ирина Сергеевна едва слышно. Паша несколько секунд смотрит ей прямо в глаза, и от необъяснимой горечи становится трудно дышать. Впервые за целую вечность он видит.В непроницаемо-черных омутах?— Баренцево море горячих слез.---Ира впервые за гребаную вечность узнает, что такое нежность.Когда Паша осторожно подхватывает ее на руки, это даже не кажется чем-то абсурдным, неправильным, неестественным?— может быть потому, что сам он запредельно-искренний, отчаянно-настоящий?— а что у нее за эти бесконечные годы было искреннего и настоящего?Ничего, включая ее саму.И прежде, чем Ткачев успевает обеспокоенно подорваться, начиная тараторить что-то вроде "где у вас обезболивающее" или "надо лед приложить", Ира молча накрывает его горячую ладонь прохладными неловкими пальцами, вздрагивая непроизвольно.Какой же ты живой, господи.И почти ненавидит себя за этот жест, почти отстраняется?— но Паша сам жадным рывком тянет ее на себя.В прохладном мягком полумраке тают лишние слова и ненужные объяснения. Взаимно-отчаянная боль наконец-то стихает.Штормовая волна ломаной нежности накрывает обоих.