Мосты (1/1)

Родиону отчаянно не везет на блондинок.Так повелось, кажется, еще с одиннадцатого класса, когда втюрился по уши в кукольно-идеальную Диночку, а она сбежала с выпускного в рассвет к своему тщательно скрываемому поклоннику старше ее на пятнадцать лет, но зато с роскошной тачкой и солидным счетом в банке?— так банально, что даже смешно.Потом была Ника?— такая же фарфорово-красивая и фальшивая насквозь, без труда заманившая его в свои сети, чтобы быть в курсе расследования и при первой же опасности зачистить концы, а если проще?— убрать ненужного свидетеля.А еще Екатерина Андреевна, конечно же.Искренняя до озноба в своей непрошибаемой холодности. До ослепительного светлая и такая настоящая, что сводит скулы. Прохладная, пробирающая, сдержанно-солнечная, словно ветреное февральское утро. И Родион не знает, когда, в какой именно момент, она стала для него чем-то гораздо большим, чем простопреподаватель. Чем просто великолепный сыщик, у которого можно многому поучиться, чем просто умная женщина с неженской совсем логикой, чем просто Екатерина Андреевна Лаврова. Не знает; знает только одно: это чувство, разраставшееся и крепнувшее целый бесконечный год, не уйдет никуда, не растает, не растворится?— останется течь по венам светлым и сладким воспоминанием о никогда неслучившемся.Именно поэтому он легко и просто приносит в жертву свой привычный уклад, жизнь в Москве, возможность заниматься интересным делом и просто видеть Лаврову каждый день?— он отдает все это только за то, чтобы не разогнали группу, а у Екатерины Андреевны не отняли самое важное в ее жизни?— работу.И когда она вместе с ребятами приходит на вокзал его провожать, Родион думает, глядя в ее светлое лицо, что за теплую грусть в штормящих серо-синих омутах ему не жаль ничего?— и себя в том числе. Время расставлять точки в истории, которая уже никогда не будет написана.---Не твое кольцо на моей руке.Все, приплыли, уже трое в игре. ?А потом он встречает ее в Питере промозглым ноябрьским днем.Екатерина Андреевна приезжает по какому-то очередному делу и приходит именно в тот отдел, где он стажируется. Издевательская насмешка судьбы?— напомнить лишний раз о невозможности и запретности любых мыслей и желаний.Априори не сбудутся.Она не сбудется?— потому что между ними расстояние в несколько сотен километров, восемь лет разницы и обручальное кольцо на ее безымянном.—?Екатерина Андреевна, вас можно поздравить? —?спрашивает Родион парой часов позже, когда, разобравшись с грудой пыльных папок, где искали какую-то важную информацию, они выходят на набережную выпить кофе.—?Что?.. А, вы об этом,?— Катя скользит взглядом по острым бриллиантовым граням; губы кривятся в невеселой усмешке. Сдергивает кольцо нервически-торопливым жестом. —?Если не считать того, что я застала своего будущего мужа в постели своей лучшей подруги, то, наверное, да.Родион несколько секунд смотрит на нее?— на закушенные губы, раскрасневшиеся от холода щеки, разбавленную отчаянием стальную синеву ее глаз. Не верит даже, что она это всерьез и вот так просто, а потом, осознав, сминает в руках картонный стаканчик, борясь с неуместным совсем, но таким логичным желанием легко и естественно прижать ее к себе, успокаивая и согревая.Она?— безнадежно зимняя и пронзительно-ледяная, как порывистый осенний ветер с Невы, но Родион чувствует в себе какую-то на грани невозможного силу ее отогреть?— его тепла с лихвой хватит на них двоих.—?Простите,?— бормочет Долгов, смешавшись. Во рту становится сухо и горько?— и дело тут вовсе не в терпком привкусе несладкого крепкого кофе.—?Ничего,?— слабо усмехается Катя, пряча руки в карманах плаща. —?Это ведь не смертельно, да?Родион молчит. Что сказать?— не знает категорически; не знает, нужно ли что-то вообще говорить.Знает только, что не в силах отпустить ее сейчас?— надломленную, несчастную и совершенно потерянную. И проклиная все на свете, в том числе и неуместную необдуманность, накрывает ее губы своими.Шквальный ветер с Невы пахнет ее духами, кофе и безнадежностью.---Все не то у нас, все не так.Эти простыни?— белый флаг.Она безрассудно и безоговорочно сдается ему, помня о бесконечно-долгом годе бок о бок, о запертых под семью замками чувствах (она же взрослая рассудительная женщина, черт побери), о невыплаканных слезах в больничном коридоре, когда Родиона ранили на их последнем совместном деле.Катя помнит, хотя помнить, по сути, и нечего.И когда выходит ночью на кухню сварить себе кофе перед отъездом, кутается в форменную рубашку в напрасных попытках согреться, а самое главное?— опомниться, она думает о том, какую непростительную глупость совершила, позволив себе узнать вкус неподдельного острого счастья.—?Ты мне нужна, Кать.Долгов подходит со спины, сразу же укрывая ее объятиями, зарывается носом в шелковистую платину волос и самые главные слова говорит настолько незамысловато и просто, что Катя дышать забывает на несколько бескрайних секунд. А еще это его ?Кать? звучит так надрывно-искренне, что впору зажмуриться и разреветься навзрыд.Он перед ней в своих чувствах?— весь как раскрытая книга, без недомолвок, неясностей и сомнений. Для него любить?ее?— то же самое, что и дышать, и по-другому не получается.—?Не надо,?— Лаврова оборачивается, пальцами скользя по его щеке; в неизменно льдисто-твердом голосе?— рваные трещины. —?Я сегодня уеду, а ты останешься. Зачем это все?Молчит. Только смотрит на нее как на непроходимую дуру?— ты же мне нужна, черт возьми, какой тут еще может быть ответ? Он за ней готов не то что в Москву?— в другую страну, на другую планету, в другую Вселенную, стоит ей только позвать.Но она не позовет.---Отпусти меня, отпусти.Разведи и в Москве мосты.И ему не остается ничего иного, кроме как смотреть, как она смятые вещи ищет на полу и пытается дозвониться до службы такси. Ничего, кроме как молча довезти ее до отеля, помочь дотащить чемодан и обнять на прощание крепко-крепко?— так, словно расстаются уже на всю жизнь.Ему не остается н и ч е г о.Потому что она с ним не остается.---А завтра она уже будет в Москве. Завтра она без всяких объяснений вернет Леоновскому кольцо и не ответит на звонки Востряковой. Завтра она снова с головой уйдет в работу и будет учиться жить с новыми сердечными шрамами.Завтра она останется совершенно одна.Останется замерзать.---А спустя две недели в опустевшей аудитории университета хлопнет дверь.И он?— такой щемяще-красивый в форме?— будет стоять на пороге, сжимая в руках подмерзший букет ирисов, и будет смотреть на нее сияющими глазами. И скажет вновь очень просто:—?Я не знаю, как мне без тебя, правда.И она поверит ему безоговорочно, потому что очень хочет поверить. Потому что и сама не знает, как ей без него.Время сводить мосты.