1. Молитва. (1/1)
***Зима 1940-ого выдалась на редкость холодной; пальто девочки, потрёпанное и старое, висело на крючке в холле приюта.?Скоро нам помогут? —?твердила мисс Хоуп, складывая руки в молящем жесте. ?Да не забудет Христос нас, спасёт от дьявольского пламени? —?твердила мисс Хоуп, задёргивая ночью серые, видимо, от грязи шторы, в попытке успокоить детей, что сжались под такими же грязными одеялами; дожить до утра, увидеть свет солнца, пусть и не несущий долгожданное тепло. В словах мисс Хоуп не было луча июльского солнца, не было нежной ткани одеял, не было тепла, но была жёсткая вера, блещущая надежда и такой же, как у всех, страх. Он нарастал, как и смерть, шептал ночью на ухо странные сказки, извивался огнём в камине и бился о стены, всегда напоминал о себе; сегодня Вивиан дочитала последнюю волшебную историю, что была в крохотной библиотеке приюта. Было холодно, и девочка натягивала носки, которые дала ей воспитательница, сглатывая комок в горле. Эта ночь могла оказаться последней; эти книги могли стать последним, что она увидит, а сухое шептание страха — последним, что услышит. Сегодня Вивиан Пауэлл постарается сделать вид, что ей совсем не страшно, пока она сдерживает в себе слёзы безысходности — зачем плакать, если всё равно случится то, что случится? Ей всего одиннадцать, так откуда ей знать, что такое есть смерть, голодная или холодная, мучительная, поглощающая изнутри и расползающаяся кровавым пятном по серому платью? Смерть своими чёрными от времени пальцами обхватит шею, сожмёт и больше не отпустит, пока воздух не покинет тебя... Было страшно. Страшно холодно или просто, Вивиан не определилась. ?Our Father, who art in heaven, hallowed be thy name, Thy kingdom come, Thy will be done, on earth as it is in heaven?Пауэлл отложила книгу и как можно тише спустилась вниз. Скоро отбой, свеча уже слабо даёт свет — огонь теряет силу. Огонь шепчет, танцует и снова пропадает. ?Скоро всё изменится? — тихо и нервзборчиво, но Вивиан понимает каждое слово. Вивиан Пауэлл — девчонка одиннадцати лет с чёрными волосами по плечи, бледной кожей из-за голода и худым руками. Имя и фамилию ей дала мисс Хоуп, заботливо принявшая её в приют, давшая ей кров, еду и строгое воспитание. Вивиан могла любить и не любить много вещей, но кроме того она страшно боялась умереть; она видела тела, видела кровь и видела жертвы, видела войну и видела голод, видела взрывы и обрывки газет, скудное питание и нехватку продуктов. Отчаянные желание жить, ведь после смерти её ждёт лишь холодная земля вперемешку с грязным снегом уходящего сорокового. Декабрь, двадцать восьмое, постепенно уходил, уступая место ещё более холодному январю, впуская стужу. Ночь. Свечу погасила мисс Хоуп, поправляя шторы в который раз. В постели, если её можно было так назвать, было неуютно, но привычно. Серое одеяло давало капельку тепла, но она будто таяла в зимнем холоде. Тишина поглотила помещение, в котором ещё днём тихо смеялась Лиззи Эванс, воспитанница приюта, со своей подругой — хорошо, когда, особо нуждаясь в поддержке, ты находишь её и даёшь частичку тепла взамен. Вивиан натянула одеяло выше уха, будто пряча замёрший кончик носа. Спать совсем не хочется. ?Give us this day our daily bread, and forgive us our trespasses as we forgive those who trespass against us, and lead us not into temptation, but deliver us from evil ? Amen?? Кажется, скоро пробьёт час ночи. Ну, как пробьёт, она сможет кое-как разглядеть в темноте часы, чтобы понять: сегодня ей точно не удастся погрузиться в сон, а с утра она будет ходить словно призрак. Ей так хочется кричать, но сил на это не остаётся, и желудок предательски урчит, не давая уснуть от дискомфорта внутри. Скрипнула половица в другом конце небольшой тёмной комнаты — мисс Хоуп решает сделать обход, но взгляд её тревожен и наполнен ужасом. Она подходит к полке, на которой стояла икона, и садится на колени. Послышался первый вслхип, затем второй и третий; она никогда не плачет, сохраняет на лице, может, маску спокойствия и невесомой строгости, но никогда не позволяет себе плакать. ?Эта ночь будет последней? — отчётливо пронеслось в голове Вивиан; она немного опустила одеяло, и кончик носа снова ощутил этот холод, который уже успел забыться. Мысли будто были разбросаны по всей голове, девочка не знала, как успокоиться; она случайно задела тумбочку у кровати, и звук удара был слишком громким для восцарившейся ночной тишины, на что мисс Хоуп не могла не обратить внимание. Женщина, уже давно закончившая молитву, повернулась и встала, отряхнув платье, затем неспешно, но решительно подошла к кровати Вивиан и присела на неё. Коснувшись чёрных волос девочки, она прошептала: ?Прости, что не смогла...? и молча отвернулась. Молчание, как и слова, дались ей слишком тяжело, ведь после она продолжила тихо плакать. Самым ужасным для Вивиан было не знать причину этих слёз, которые тёплыми каплями падали на одеяло, проходясь по лицу. Самым ужасным было находиться здесь в этот момент, быть самой собой и тихо сжимать руку воспитательницы. Немое ?Мы сможем? — не смогло бы их спасти. Послышался шум, который становился всё громче и громче. Удар, снова шум, гудение и приближение чего-то, явно не несущего спасение. Что-то упало, кто-то вскочил с кровати — это уже не имело значения. В один момент всё пропало, исчезло перед глазами, а запах грязи и пыли заполнил нос; кажется, Вивиан не чувствовала боли, но её отбросило или подкинуло вверх. Глухой удар, и рядом никого, кажется. Всё произошло слишком быстро, даже горькие, полные слепой надежды, молитвы не смогли бы помочь. Вивиан не слышала ничего, слепо кричала в пустоту, но и её никто не слышал. *** ?Двадцать девятого декабря 1940 года район Лондонского Сити подвергся бомбардировкам, в ходе которых погибли около восьми тысяч людей? — гласила вырезка из газеты, которую получила пожилая женщина на улице. Было пусто и ещё более страшно. — Лондон, милый Лондон горит, падёт ли он под натиском вражеских атак? — на этот вопрос не было ответа. В прочем, это теперь было и неважно.