Пещера (1/1)

Порой накатывает. Комом в горло, судорогой в пах. Накатывает само, даже если притворяется, что забыл.Обито забивается в пещеру, вжимается в холодный камень, ведь не прикрытое маской лицо оголяет эмоции, а для него это почти физически больно. Он любит сидеть здесь, облокотившись обнажённой спиной и чувствовать, как капли собираются в складке кожи, а потом струёй соскальзывают по позвоночнику. В холодный вечер от камня поднимается туман, окутывает пустой пеленой незаконченных мыслей, и разговаривает с ним, как тот спятивший от одиночества старик, преданный, озлобленный и глубоко несчастный. Так проще уйти от себя. Среди серого камня с щербинами, под тихий стук капель о накатанную столетиями поверхность сталагмита. В его маленьком убежищем, где он действительно один. Так проще обугленной душой касаться боли воспоминаний.Когда становится совсем невмоготу, он разводит костёр и ждёт.Рин-Рин. Его милая Рин.Она приходит. Тихая, прозрачная, безликая. Какой её помнит сердце, к которой тянется душа.Рин садится рядом, целует его руки, и беспокойство уступает место сдержанной расслабленности.Ему достаточно прижаться к ней, дышать томлённым ароматом василькового поля, забываться, мечтать, и просто быть собой.Но она нетерпеливо забирается сверху, легко трётся бёдрами, толкая набирающуюся плоть. У неё маленькие ладони и аккуратные ногти. Она молчит, дышит, и вовсе не хочется знать, где она этому научилась.Стыдливый жар растекается по его скулам. Какая нелепость. Так много лет прошло с времён его никчёмной юности, когда любое подростковое желание обдавало жгучей волной стыда. Кто он теперь? Для мира узурпатор, её послушный раб. Она душит желанием, слишком медленно, и он никак не может решить?— пусть это продолжается вечность или закончится в один миг.Её трусики набираются мокрыми пузырями, и ткань его штанов намокает вместе с ними. Призрачными движениями Рин каждый раз добивается своего. Он давится лёгкими, когда её тело принимает его плоть и бусины пота на коже под нервно дрожащими пальцами шипят от страсти. И связь эта не оставляет вопросов и не даёт ему шанса отступить. Его ладони печёт ощущением наготы, но он оглаживает её ягодицы, ловит ритм, смыкает ступни и разводит колени, и она упирается в них, пробует, ищет новые положения удовольствия для себя. Её грудь разрывает дыхание, а поджатый живот чётко очерчивает нижние рёбра. Обито любуется, знает, что заполняет её всю.Рин наклоняется ближе, упругими сосками прижимается к его щеке, и Обито понимает грань своего исступления. Но вода щёлкает по лбу и это странным образом приятно. От капли до капли растягивать напряжение, отпускать на самом пике, чувствуя, как влажная теснота его Рин снова и снова доводит до безумия.Её губы смыкаются на шрамах, таких же уродливых, как вся его жизнь. Тягуче медленная ласка от щеки до уха и обратно, шрам на подбородке и рассечённая губа, что рубцом насквозь. Невесомые поцелуи её расходятся по скулам, вискам, коликами набивая ступни.Она целуется жадно, не оставляя выбора, а только возможность не огорчить ответом, и Обито легко посасывает желанные губы, не в силах сдержать дрожащий стон при каждом её изощрённом движении бёдрами. И стыдно по-прежнему, как когда на той лавочке, она потянулась к его лицу. Сколько раз он обещал себе, что расскажет, но… Сейчас она стонет его именем, касается сухими от нетерпения губами его бровей, и он ловит каждое движение.Рин смешивается с шёпотом, костром, светом и пляшущими на камнях тенями, заполняет собой всю пещеру. Он вглядывается в затуманенные глаза под опущенными ресницами, желая видеть, как доставляет ей удовольствие. Он ласкает губами раздражённые возбуждением соски, втягивает, легко покусывает, чувствует, как сжимается она ещё теснее, и вырывает из груди блаженный стон. Острое тянущее ощущение стягивает пресс, выгибает бёдра в желании проникнуть ещё глубже. И уже саднят натёртые лопатки, и раскалённые добела камни стонут вместе с ними.Ещё…Рин…Желать её?— блажь. Но?— так?— с ней?— только сейчас и никогда потом. Страсть его, непростительная. Губящая миры и жизни. Рин.Его имя глухим стоном от камня, запахом догорающего света, ветра?— настолько близко, что дразнит дрожью ноздри.Капля стекает в её волосы, и он позволяет себе распасться на сотни осколков. С силой, глубоко, но нежно, всаживать себя и крепче прижимать за бёдра, сознательно желая сделать своей. Связать её собой. Своим семенем. Никогда, слышишь, никогда ты не достанешься кому-то ещё.Не сейчас.Огонь гаснет, оставляя приятный запах дерева, да подрагивающие от дуновения ветра угли. Рин засыпает почти сразу, разомлевшая, очаровательная в своей наготе. Обито обнимает её всю. Очень просто укутать в чувства хрупкую девушку. Поцелуи, солёная кожа, она беззвучно водит губами, и он хочет слышать?— люблю?— и притворяется, что не чувствует шёпотом на щеке буквы чужого имени. Ведь хочется верить, что колкая капля щекочет за ухом не просто так.Как хочется в это верить. Как хочется… Рин.Утро всегда беспощадное. Каждый раз оно плюёт ему в лицо реальностью, засохшей коркой на руках и рвущим голову одиночеством. Утром от неё не остаётся следа, как если бы не было вовсе, как если бы это был только сон, как если бы она тогда не выжила.Порой накатывало сильно. Он так желает её, что тень воспоминаний отзывается на немой крик.Здесь его никто не сумеет найти.Никогда.Даже Рин.