Часть 1 (1/1)

Я тысячу раз видел, как он целуется. Я наблюдал за ним исподтишка. Тем более, что он никогда и не скрывался. Их отношения с Бертой были дурацкими. Она считала себя чуть ли не его женой. Он трахал ее при первой возможности, сцепившись губами они проводили больше времени, чем по отдельности. А стоило ей только отойти, он тут же начинал жаловаться на то, как она его достала. Никто никогда не говорил, что объект любви будет идеальным. Посмотрите на любое произведение литературы или кинематографа. Если начать копаться, нет ни одного хорошего персонажа. Вообще. В каждом есть какое-то дерьмо. Как и в любом человеке, наверное. В Поле было много хорошего. Он был верным другом. Он был хорошим сыном и внуком. Он был умен, хоть и неусидчив. Он мог быть добрым, щедрым, отзывчивым и самоотверженным. Но так же он был хвастлив, самоуверен, временами до чертиков эгоистичен. И да, иногда он не видел дальше своего носа. Мы были хорошими друзьями. Не лучшими, не самыми близкими, но явно ближе, чем просто общались в одной компании. Возможно именно это спасало меня. Потому что Таня догадалась о моей влюбленности очень быстро. На то она и лучший друг. А я даже боялся подумать, что будет, если он узнает. И крошечной частичкой сознания все же хотел этого.Я тысячу раз видел, как он целуется. Разумеется, это всегда были девушки. Сногсшибательно красивые и просто хорошенькие. Блондинки и брюнетки. Брюнетки чаще. Постарше или ровесницы. Но никогда он не давал повода усомниться в своей ориентации. Для такого уверенного в себе человека он целовался удивительно мягко. Не заявляя свои права, а просто получая удовольствие. Сначала, я думал, что это такая форма эксгибиционизма. Как парочки, которые сосутся в метро так, что кажется вот-вот друг друга съедят. Потом я думал, что это попытки демонстрировать свой статус ?трахающегося старшеклассника?. И только много позже я понял. Он просто любил целоваться. Был очень тактильным человеком. Девушек он всегда крепко обнимал, гладил по плечам, играл с пальцами рук. Друзей парней долго хлопал по плечу, всегда прижимал к себе при встрече. Если хотел привлечь к себе внимание, то обычно дотрагивался до собеседника, а не звал его. И это тоже было трудно. Он сидел наискосок от меня. И ему ничего не стоило касаться моего плеча, каждый раз, когда он хотел что-то сказать, пошутить, перебросить записку или попросить списать. Когда мы находились в одной компании, он легко мог положить руку мне на колено, и таким образом привлечь внимание к себе. А потом начать рассказывать какую-то дурацкую историю. Так и не убирая руку. А я потом чувствовал горячий след от этой руки. Он прожигал мне кожу сквозь любую ткань. Отдельным мучением были уроки физкультуры. Несколько раз в неделю наблюдать его в душе было пыткой. А он ко всему прочему вообще не стеснялся себя и своего тела. Да и нечего ему было стесняться. Он был прекрасен. А я копался в спортивной сумке по десять-пятнадцать минут. Только бы подольше смотреть на него, с полотенцем на бедрах. Или вообще без полотенца. Иногда, когда эмоциям нет выхода, они накапливаются. И выходят странными способами. Мой способ – стать верным песиком. Когда я узнал, что Берта врет ему о своей беременности, я тут же побежал к нему. И не успел даже начать нормально разговор, как получил в морду. За безобидную шутку. И даже несмотря на это, я все равно его любил. И все равно рассказал правду. Наплевав на то, что этой правдой изрядно испортил отношения Берты и Тани. Никто не говорил, что будет легко. Я тоже эгоистичен. Особенно, когда дело касается того, чего я хочу. Облажался я тогда, когда решил, что позвать его готовиться к тесту – хорошая идея. Конечно. Ночь, я, парень, которого я люблю. Одна комната. Хорошо хоть не одна кровать. Но я все равно облажался. Надо было держать руки при себе. Я всего-то прикоснулся к его волосам. Но он все понял. Я увидел это в его глазах. Он постарался сделать вид, что ничего не произошло. Мы постарались. Но наивно предполагать, что это не отразилось на наших отношениях. На нашей дружбе. Он стал следить за словами и прикосновениями. Больше не клал руку мне на колено. Перестал дергать во время уроков. И не оставался со мной наедине. Это было больно, но ожидаемо. Он подпустил меня к себе только после смерти бабушки. Я пришел к нему в похоронное агентство, готовый к тому, что опять получу в морду, или что он пошлет меня на все хуи мира. Но он просто бросился ко мне, и плакал, пока я его обнимал. Пиздец случился на той злосчастной вечеринке. Мы были пьяные. Он был пьяный. Я был пьяный. Я видел его взгляды. Прошло достаточно времени с того случая у меня дома. И все больше и больше он оттаивал. Наше общение почти нормализовалось. Когда я стал чувствовать его взгляд, как будто он прожигал меня насквозь. Вот и на той вечеринке этот взгляд преследовал меня. Он сидел в бассейне с четырьмя девчонками сразу. Те смотрели ему в рот. А он искал меня глазами. А потом быстро их отводил. Прятал. Сам себя не похвалишь, никто не похвалит. У меня была лучшая фигура в классе. Долгие годы физический нагрузок и занятий танцами. Балет, там нужно таскать на себе не только свой вес, но и партнершу. Да и своим телом ты должен управлять, оно должно быть идеальным инструментом. Ко всему прочему, оно должно быть гармоничным. Зачастую мы танцуем в очень небольшом количестве одежды. В результате, благодаря своему хобби, у меня было красивое тело. Которое нельзя было не отметить, раз уже мы все плескались в бассейне. Мы были у противоположных углов. Он стоял по пояс в воде. А я сидел на бортике. Пил очень дерьмовую Отвертку. А он на меня смотрел. Один раз. Другой. Я поймал его взгляд, и он смутился, как ребенок. Это могло бы быть даже забавно. Но меня это напрягало. Я не понимал, что изменилось. Это был не первый раз, когда мы напивались в общей компании. Это был не первый раз, когда он видел меня в плавках. Но он смотрел. И смотрел другим взглядом. В отличие от Пола, я взгляд не отводил. И уставился на него из-за стакана. Да, пить из трубочки не мужественно. Но мне плевать. Всегда любил эту разноцветную мишуру. К тому же, я все равно нервничал. Руки надо было чем-то занять. И я смотрел на него. И пил. А он снова посмотрел в ответ. А потом он вылез из бассейна. Обернулся и снова поймал мой взгляд. И ушел в дом, не отрывая глаз от моих. Он явно ждал, что я пойду за ним. Что же, щенки не разочаровывают своих хозяев. И я пошел. Он сидел в доме, на столе, уже одетый в майку и смотрел на город через панорамное окно. Когда я вошел, он обернулся на звук открывающейся двери. Я успел поймать в его взгляде какой-то отблеск радостной надежды. А потом он пристально осмотрел меня. Кто сказал, что взгляд нельзя почувствовать? Чушь. Я ощущал эту точку, которая ползла по мне. Он оглядел мои руки, которые полотенцем вытирали короткие волосы. Потом остановился на груди, пополз вниз, четко вдоль кубиков пресса и дальше, на темную дорожку волос. Взгляд остановился чуть выше края плавок. Я сел рядом на стол. На почтительном расстоянии. Не хотел его смущать. А он смущался. И начал светскую беседу. Много позже, я понял, что это не было светской беседой. Он тогда чуть-чуть мне открылся. Говорил о маме, о бабушке, о семье. О будущем и планах. У меня ныла спина, и я лег на стол, смотря на него снизу вверх. Руки сложил на животе. А он опять задержал на них взгляд. А потом он понес чушь. Про красивую женщину. Про то, как она входит в комнату и идет ко мне. А я умирал, потому что это было жестоко. Это было похоже на попытку перевоспитать друга гея, сделать меня натуралом. Нормальным. Но то, как он говорил обо всем этом все равно меня заводило. А попробуй не заведись, когда человек, которого ты любишь, тихим соблазнительным голосом нашептывает тебе пошлости. А еще мы поменялись местами. Теперь он смотрел мне в глаза, а я их отводил. Смотрел в окно, на его крепкие руки. На мочку его уха с двумя сережками, которые мне всегда хотелось потянуть зубами. Но только не в его глаза. Потом я собрал яйца в кулак и сфокусировав все мужество, которое у меня было, напомнил ему, что мне не нравятся девушки. И тогда он положил руку прямо на мой член. Я задохнулся, а на вопрос, почему у меня стоит, просто ответил тем же. Черт. Стояло у обоих. Его член был каменный, даже сквозь ткань шорт, я чувствовал, как он дернулся под моей рукой. А потом он меня поцеловал. И это было вообще не похоже на то, как он целовал женщин. Их он целовал мягко, а со мной, как будто боролся. Он сразу инстинктивно начал войну за доминирование, которую я был готов легко проиграть. У меня не было цели его нагнуть. А ему было страшно.Мы яростно целовались, и из-за стучащей в ушах крови я почти не услышал его фразу о том, что надо все попробовать. А стоило бы. Но в тот момент не было ничего кроме его губ, которые впивались в мои. И рук, которые держали мое лицо, потом гладили спину, а потом притягивали ближе за задницу. Я был осторожнее, робко держал его за лопатку, клал ладонь чуть ниже поясницы, не решаясь сжать мягкое полушарие. Подсознательно я ждал, что он вот-вот опомнится и отшатнется. Но он только подтолкнул меня к столу и снял майку. Я лежал перед ним на столе, он накрывал меня своим крепким телом, целовал шею, гладил бока. Я хватал его за волосы, тянул к себе, жадно целовал. Клянусь, если бы он попросил, я бы тогда отдался ему без единого размышления. Мне не было принципиально быть снизу или сверху. А он тогда точно не был готов к чему-то столь откровенному. Его движения стали замедляться. Он просто не понимал, что ему делать. Он был возбужден, но не знал, как с этим справиться. Я взял все в свои руки.Аккуратно развернул нас так, чтобы он лежал спиной на столе. И тихо спросив разрешения стащил с него шорты. Его член был прекрасен. Не гигантский, а просто красивый. Ровный, гладкий, крепкий. По светлой коже вились венки. Розовая головка призывно качалась. Я потом дрочил только на этот образ. То, как гладко ощущалась его головка на моем языке. Как он дрожал. Я кончал, вспоминая те тихие стоны, которые он издавал. Я чувствовал его пальцы у себя в коротких волосах. Он интуитивно пытался схватить меня за волосы. Я помню, как он дрожал от возбуждения, а потом от оргазма. Как робко толкался бедрами, и как его член входил в мой рот. Клянусь, на тот момент это было лучшим событием в моей жизни. А потом все стало происходить слишком быстро. Мы не успели даже отстраниться друг от друга, как раздался крик, и нужно было бежать, спасать, звонить отцу и в скорую. Нервничать в больнице. Успокаивать девчонок. А надо было с ним поговорить.Он замыкался с каждой минутой. Скрещивал руки на груди. И буквально обрастал броней. Слой за слоем. Беспокойство, язвительность, безразличие, злость, пренебрежение. Я видел каждый слой, которым он оборачивался. И это было больно. Банально, но ожидание боли не делает ее менее неприятной. Ожидание только совсем чуть-чуть убирает страх этой боли. Ты знаешь, что у стоматолога тебе будет больно. Но ты все равно оказываешься не готов, когда тебе прочищают канал или удаляют нерв. Ты знаешь, что брать кровь из вены неприятно. Но все равно не готов к ощущению, когда игла входит в тебя. Вот и я, знал, что он не изменился. Что мы были пьяны. Что это был какой-то его дурацкий порыв. Знал, что он не бросится ко мне с признаниями в любви. Но это все равно не подготовило меня к той боли, которую я испытал. Он решил делать вид, что ничего не произошло. И это было наверное хуже всего. Он видел, что я психую. И делал вид, что не понимает почему. А потом бежал за мной с глупыми вопросами. Что с тобой? Мы же все еще друзья? А я в тот момент понял, что просто устал. Устал от своей любви. Устал от своей безотказности. Глупо говорить, что в случившемся был виноват Пол. Я сам хотел его до чертиков. До текущей из уголка рта слюны. Я был готов сосать ему в центре Барселоны. Но я не собирался быть маленькой постыдной тайной.И я опять собрал яйца в кулак. Высказал все, что накипело. Объяснил, что не позволю с собой играть. И самое главное потребовал не трогать мой член. Хотя черт возьми, как же я хотел, чтобы он его трогал. Я помню, какой кайф, ощущать тяжесть его ладони у себя в паху. И пусть он был возбужденный и не ловкий, это был Пол, который в тот момент был моим. И ради этого возможно стоило страдать. Пока я выговаривал ему, он смотрел на меня удивленными и немного грустными глазами. А стояли мы слишком близко, так что я мог разглядеть каждую серую крапинку в его глазах. Говорил я жестко, а думать мог только о том, что его губы, его мягкие губы буквально в нескольких сантиметров от моих. Стоило только чуть наклониться, и можно было бы зарыться пальцами в его мягкие пшеничные волосы, сжать, оттянуть, заставить откинуть голову и целовать, кусать, лизать. Но мне нужно было выстроить эту дистанцию. И я ушел. Оставляя кусок себя на тех ступеньках.