Глава 7. (1/2)

ФаустСтоим перед домом Гретхен. Мефистофель со скучающим видом изучает серые облака, поддернутые черной краской, плывущие по темно-синему небосводу, а я не могу себе найти места. Я просто… Я не могу больше так. Я поговорю с моим ангелом, узнаю, в чем дело… Я помогу ей… Я обязательно помогу ей… Чувствую, как холодный пот выступил на лбу, как ком встал в горле при мысли о том, что это я во всем виноват, только я. Господи, что же я наделал?..— Иди уже.

Кошусь на демона. Пожалуйста, я сейчас меньше всего нуждаюсь в твоих советах. Хотя, ты прав… Чем больше я откладываю этот разговор, тем хуже становится Гретхен. Делаю глубокий вдох и уверенно толкаю дверь. Не заперто, как обычно. Мефистофель остается ждать меня снаружи, это и хорошо на самом деле… Мой ангел не слишком адекватно на него реагирует, сейчас им лучше не видеться. Как назло — стоило переступить порог дома, как путь мне преградила Марта. Хорошо я хоть дверь закрыл за собой, она не успела увидеть, что Мефистофель тоже здесь.

— Зачем Вы пришли?Зачем? Я ухажер твоей подопечной, если ты еще не забыла. Обеспокоено, даже как-то обреченно смотрит на меня, но мне не до нее сейчас. Обвожу взглядом комнату, закусив губу. Все стены увешаны простыми деревянными крестами, в доме стоит невыносимый запах. Эдакое смешение ладана с какими-то сухими или полусгнившими травами, пучками свисающими с потолочных балок. Да что происходит в этом доме?!

— Мне нужно поговорить с Гретхен. – Слабо отодвигаю Марту в сторону, но женщина вцепляется в мою руку, да так, что синяки останутся дня на два как минимум.— Вам лучше не видеться с ней, господин Иоганн. Гретхен… не в том состоянии.

Я прекрасно знаю, что мой ангел ведет себя странно, не нужно было мне об этом напоминать. Но неужели ты думаешь, что меня остановит осознание того, что Гретхен больна? Улыбаюсь, освобождая запястье. Милая моя Марта, остановить меня сейчас не способен никто, будь это хоть сам Сатана. И уж тем более тебе это не под силу.

— Не мешай, ты все равно не способна меня сейчас задержать.Отступает, в тревоге теребя полы накрахмаленного передника и в отчаянии кусая губы. Не смотря на нее, прохожу мимо, иду по лестнице на второй этаж. Этот запах совершенно невыносим, как они его выносят только… Поднимаюсь по скрипучим деревянным ступеням, уже заранее подготавливая себя к тому, что могу увидеть… Не важно. Я должен поговорить с моим ангелом. Я должен помочь ей… Я обязательно смогу ей помочь! Дверь в спальню Гретхен мне кажется вратами в Преисподнюю, но я без раздумий распахиваю ее. В ужасе застываю на пороге, не в силах сделать еще хоть шаг. Бог ты мой… Что же здесь случилось?.. Комната словно перевернута кверху дном: вещи разбросаны по полу, постельное белье кучей свалено в углу. И всюду распятия и эти жуткие травы… Гретхен сидит на голой кровати, с которой скинута перина, поглаживая уже большой живот и глядя в одну точку. Кажется, я навсегда лишаюсь дара речи. Боже мой, неужели это мой ангел?.. Спутанные волосы раскинулись по плечам грязными сосульками, платье словно не менялось уже недели две, на лице выражение полного безумия, глаза выделяются уродливыми синяками на желтой коже. Комната пропахла не только запахом ненавистных трав, но и застарелым потом…

— Гретхен, милая моя…Поворачивает ко мне голову и улыбается, а глаза словно стеклянные. Жутко… Губы растянулись в дружелюбной улыбке, но в карих безднах не отразилось ни одной эмоции.— Иоганн…

Господи, что с ее голосом?.. Где те мелодичные интонации, те звонкие нотки, что я так часто слышал? Неужели этот скрипучий, словно у столетней старухи, голос – ее?.. Подхожу к ней, опускаюсь на колени, беру исхудалую руку и целую, а девушка никак не реагирует, лишь все так же улыбается, глядя куда-то вдаль и явно видя что-то, что не доступно моему взору.

— Золото мое, милая, да что же с тобой происходит? Скажи, умоляю тебя, почему ты стала такой, Гретхен?..Кажется еще немного, и я тупо разревусь, как маленький мальчик. Я не могу видеть, что стало с ней, с тем ангелом, которого я так люблю! Встаю на ноги, наклоняюсь к девушке, крепко прижимаю к груди ее головку, но она не отвечает мне, как бывало раньше — руки все так же безвольно висят вдоль тела.

— Уйдем вместе. Уйдем туда, где нас никто не найдет. Если ты так боишься позора, то я смогу оградить тебя от него. Только, пожалуйста… — Шепчу ей на ушко, но Гретхен лишь улыбается еще шире, скаля пожелтевшие зубы. Господи, прошу, отреагируй хоть как-нибудь!!.. Осторожно провожу ладонью по ее животу.— Как наш малыш?Вот теперь она вновь смотрит на меня, улыбаясь совершенно безумной улыбкой.

— Это не твой ребенок. – Говорит, не переставая улыбаться. Как ты можешь?! Ты готова отречься от всего, что есть между нами?! Гретхен!— Что ты говоришь, милая? Этот малыш – наш будущий ребенок…— Это не твой ребенок, Иоганн. Нет, не твой.Поднимается на ноги, скидывая мои руки с колен, и показывая пальцем в стену напротив.

— Это не твой ребенок. Нет, вовсе нет. Совсем нет. Не твой. Не твой, а его.

Испуганно гляжу на девушку. Господи, ты же не могла [i]настолько[/i] сойти с ума?! Протягиваю к ней руки. С таким отчаянием утопленник пытается уцепиться за берег, когда мощный поток относит его все дальше и дальше, но Гретхен смеряет меня презрительным взглядом.

— Это все ты виноват, Иоганн!!! Это твоя вина, только твоя!!!— Гретхен…Пытаюсь обнять ее, но она отшатывается от меня, словно от чумного. Кажется, я уже плачу, чувствую, как по щекам что-то течет. Я схожу с ума.

— Убирайся из моего дома, Иоганн! Убирайся и никогда больше не приходи! Я не желаю тебя видеть!— Гретхен! – Я уже не сдерживаюсь, кричу, не пытаясь скрыть отчаяние. Ты не можешь так запросто все уничтожить! Я не позволю тебе! – Это не так, я люблю тебя!— Зато я тебя не люблю. – Вновь поворачивается ко мне, растянув губы в презрительной усмешке, а у меня от ее слов перехватило дыхание. – Я тебя ненавижу, Иоганн. Просто ненавижу.[i]Мефистофель[/i]Раньше я думал, что нет ничего хуже речей влюбленного и счастливого человека. Неправда – речи влюбленного и отвергнутого человека гораздо хуже. Точнее, это даже скорее бесконечные истерики, а не связная осмысленная речь. Впрочем, когда дело касалось Гретхен, мой дорогой смертный никогда не отличался особой осмысленностью в словах и поведении. Как же меня это…— Достало! – заявляю я, захлопывая Библию и прерывая Фауста на полуслове.— Сделай уже что-нибудь, — как-то устало и обреченно говорит мой подопечный, и я вижу, как белеют костяшки его пальцев, когда он сжимает подлокотники кресла. Да ты уже на грани, правда?— Я ничего не могу сделать. Ты приказал не помогать тебе в этом деле.— Я отменяю приказ.Громко фыркнув, стараюсь найти потерянную страницу в книге.— Невозможно. Это противоречит правилам. Это противоречит договору.Молчит. Поднимаю глаза, и встречаюсь с его непонимающе-испуганным взглядом.— Ты… — Он запинается, облизывая пересохшие губы – у меня мурашки от этого – и тихо, но твердо продолжает. — Ты не говорил про это правило.Моя рука в привычном жесте убирает прядь волос за ухо – надо успокоиться, тут стало вдруг слишком холодно. Или наоборот – жарко? Открываю рот, чтобы сказать уже какую-то колкость и разрушить странную напряженность, но в итоге выдавливаю из себя лишь что-то вроде ?А ты и не спрашивал? и остервенело смотрю на обложку Библии. Вид весьма заметных борозд на обложке от собственных когтей напоминает мне о том, что это уже третья книга за последние два месяца, которую я испортил. Может быть, я зря затеял эту игру – но отступать некуда. Скоро кульминация.Тихий скрип – он поднялся с кресла. Мягкий ковер почти заглушает звук его шагов – он идет сюда, ко мне. Я отчего-то крепко зажмуриваюсь и прижимаю Библию к груди, про себя считая шаги. Пять, шесть… десять – до моего кресла. А мне всегда казалось, что гораздо больше. Мне не нужно смотреть, чтобы знать – Фауст склонился надо мной, опираясь руками о подлокотники. Теплое дыхание слегка щекочет кожу, когда он наклоняется ниже и шепчет мне на ухо:— Что еще ты мне не сказал, Мефистофель?— Из того, что написано в договоре? Только дату твоей безвременной кончины, драгоценный мой. — Я стараюсь говорить как всегда беззаботно. – А говорить про правило касательно приказов причин не было – до сего момента.Тихий вздох в ответ, и ощущение его близости пропадает – один, два… шесть, семь… десять шагов. Только после этого я открываю глаза.— Я тебя ненавижу.Ну и что? Я тебя тоже. И Гретхен теперь тебя ненавидит – это уже я помог в некоторой степени, конечно. Но разве она не пыталась тебе все это время сказать, что ей плохо? Не прямо, конечно, но поступками и взглядами. Женщины. Они все так поступают – дают целую гору намеков, которые еще надо осознать и понять, а в итоге оказывается уже слишком поздно, и вот тогда они говорят прямо... Впрочем, ты все равно ее не слушал. Так кто виноват?— Ты не ходил к ней больше? – Со вздохом откладываю Библию на низкий резной столик из красного дерева. На вилле во Флоренции есть точно такой же – специально заказал у одного мастера. Когда ты умрешь, Иоганн, я точно отправлюсь в Италию на пару месяцев.— Она не примет меня. После последней-то встречи… Я не пойду.Проклятье, как же достало это все – ну сколько можно себя жалеть и прятаться?Уже собираюсь высказать все, что думаю, как чувствую резкий порыв ледяного ветра, слегка взъерошившего волосы. Холодный ветер в комнате с наглухо закрытыми окнами – значит, через несколько часов прекрасная принцесса родит наследника прекрасному принцу. И они будут жить долго и счастливо. Или нет…— Чему ты улыбаешься?— Пойдем, мой друг. Рождение новой жизни – это прекраснейший из моментов любого существования.?Ладно, про прекраснейший момент – это я погорячился?, — мелькает мысль, когда я искоса кидаю взгляд на бледное до синевы лицо Фауста. Да, ей больно – это только тебе все в удовольствие было.Мы тут уже несколько часов – моя драгоценная Марта в спальню не пустила. Оно и правильно – я и пострашнее вещи в камерах у Вельзевула видел, а вот мой друг точно не выдержит. С другой стороны, это была бы тренировка перед тем, как…— Боже, да что же это, — выдыхает Фауст, зажимая ладонями уши. Да ну тебя – не так уж сильно девочка кричит. Неплохо держится, кстати. Вот только судя по продолжительности происходящего и концентрации запаха крови в воздухе — дело плохо. Разумеется, знаю об этом наверняка только я. Может, еще повивальная бабка с Мартой догадываются.Стою, прислонившись спиной к стене и скрестив руки на груди, задумчиво считая завитки узоров на ткани обоев. Темно-синее на сером… Мрачновато, но для нынешней ситуации в самый раз. Запах крови стал настолько сильным, что я почти чувствую ее соленый привкус во рту. Узоры на стенах набухают и из темно-синих становятся багрово-фиолетовыми. Это все от того, что в воздухе слишком много крови… Это все от подрагивающего света восковых свечей. Еще немного, и узоры превратятся в безобразные кровавые кляксы. Новая жизнь в мире смертных пахнет кровью и воском. И ко всему этому примешивается дурманящий аромат цветов из распахнутого в сад окна.Улыбаюсь, заслышав плач ребенка. Розы – это совсем неплохо для начала, правда, малыш?Фауст вздрагивает, как от удара, и со смесью страха и надежды смотрит на дверь спальни Гретхен. Минуты томительного ожидания вознаграждаются появившемся в дверях Мартой и сутулой седой женщиной. Повивальная бабка, кивнув на прощанье служанке, идет в конец коридора. Ее шаги стихают и через пару минут хлопает входная дверь.— Вы можете войти, господин. Она сейчас спит.Прекрасный принц не заставит ждать прекрасную принцессу – даже если она в объятиях Морфея. Марта, проводив взглядом Иоганна и закрыв дверь, твердым шагом направляется ко мне. Я вижу слезы и боль в ее глазах, когда она поднимает взгляд.— Она отказалась, — шепчет Марта срывающимся голосом, в страхе сжимая пальцами маленькое распятие на груди.— Может, она поспит и все пройдет?Медленно качает головой.— Моя девочка не в себе. Я не знаю, что с ней будет… и что будет с ребенком.Ты что-то от меня скрываешь, милая. Не зря узоры на стенах все еще пульсируют, разгоняя кровь по каменным жилам дома.— Скажи мне, что не так? – Привлекаю ее к себе, обнимая за плечи и почти касаясь губами щеки.— Это ребенок Дьявола, — сдавленно говорит Марта, прижимая сжатые в кулаки ладони к груди.— Это она так сказала?— Я и сама видела… бордовое родимое пятно под лопаткой. С ноготь размером. И точно такое же в области сердца.Всегда любил суеверия. Ну и что, что иллюзия – кто об этом знает?— Ты ведь знаешь, что делать, правда? – Провожу пальцами по щеке, касаюсь подбородка, заставляя поднять голову и посмотреть мне в глаза.Неуверенно качает головой, а я улыбаюсь в ответ, одной рукой обняв женщину за талию. На какой-то момент в ее серо-зеленых глазах мелькает что-то неясное, едва уловимое – я не могу понять, что – и страх сменяется решительностью.— Иди, милая. Возьми младенца из колыбели и иди. Если это сделаешь ты, то все будет в порядке – скажешь, что он умер при родах. И тогда с Гретхен ничего не случиться.Проводив взглядом уходящую в сад Марту со спящим ребенком на руках, я думаю о том, что максимум через несколько дней нас тут уже не будет. Этого следовало ожидать, конечно, но почему-то жаль, что все закончилось. Провожу пальцем по ставшими вновь синими завиткам узоров на стене, ощущая пристальный взгляд Фауста на себе.— Мы уходим, — тихо говорит он, и я киваю в ответ, беря смертного за руку.Мы уходим. Куда ты захочешь в этот раз?ФаустЯ думал, что все в моих руках. Я честно считал, что все под контролем, пока не услышал тот плач… Почему я был настолько самоуверен? Когда Марта вынесла из спальни ребенка, моего сына… Я даже не взял его на руки — мне не дали подержать малыша. Это верно. Я никудышный отец, из меня ничтожный родитель. Мефистофель был абсолютно спокоен, когда женщина унесла младенца, верно и мне не нужно было волноваться. Я очень надеюсь на это. Бедная Гретхен. Бедная, бедная моя девочка, милый мой ангел… Когда я вошел в ее комнату, увидел простыни, заляпанные кровью, увидел ее изможденное, покрытое потом личико, увидел чернильные синяки под глазами… Боже, за что ты так с ней? С этой невинной девушкой? Гретхен вполне могла бы стать одним из Твоих ангелов там, на небесах, тогда почему?.. Мефистофель еще до этого обвинил во всем меня. Как он прав, чертов демон. Я был так слеп, когда ей нужна была помощь, и теперь я остался один. Я отдаю ребенка Гретхен, с ней ему будет лучше, чем со мной. Я больше не потревожу их. Только надеюсь, что все-таки мой сын будет знать обо мне, что ему в свое время скажут имя отца…— Ты опять за свое?Вздрагиваю, поворачиваюсь к Мефистофелю. Демон недавно таки дочитал Библию, теперь же он занялся живописью. Его зарисовки прекрасны – с точки зрения сумасшедшего. Выполненные преимущественно в черных тонах, изображающие иногда непонятные для меня вещи, а иногда даже пугающие…— Эй.

— Что?— Прекращай.Ну чего тебе опять не нравится, а? Только сейчас понимаю, что сижу в кресле, уткнувшись лицом в ладони.

— Что тебе надо?Мефистофель усмехается, и, встав из-за стола, подходит к кровати, ложится на нее, положив согнутые в локтях руки за голову. Тоже мне. Весь такой расслабленный, удовлетворенный… Удовлетворенный?— Ты знаешь, что если будешь и дальше продолжать уходить в свои мысли, то в скором времени сойдешь с ума?— В этом и состоит одна из твоих обязанностей, демон. – Пожимаю плечами, и, подойдя к кровати, сажусь на ее краешек, заставляя подвинуться Мефистофеля. – Не позволить, чтобы со мной что-нибудь случилось.

— Не то, чтобы я против того, чтобы ты спятил, просто своими ненормальными поручениями ты меня в конец достанешь, — с сарказмом проговаривает он, закрыв глаза. Черт, как же хочется взять подушку и задушить ею тебя… Хотя я прекрасно понимаю, что мне не убить демона, но… Господи, как же хочется.

— Сходи к ней. Я говорил тебе это уже миллион раз. Наведайся к своему ангелу, узнай, как там твой сын.— Нет.— Трус.Думаю, своим видом я бы сейчас напугал Дьявола. Но Мефистофель, как обычно, никак особо не реагирует на переполняющую меня ярость.

— Предлагаю тебе уговор, Фауст.— Что? – О чем он? Мне не до уговоров сейчас!— Да, именно так. Вот ты, правда считаешь, что своим бездействием сделаешь лучше и Гретхен, и новорожденному мальчику?

К чему он клонит? Я не понимаю. Господи, как же я устал от него. Как же я устал от всего этого… Мефистофель ни на миг не отводит от меня взгляда, буравя своими рубиновыми глазами. Ненавижу тебя.