Новый герцог (1/1)

Июль, 1678Маникану было неприятно, что в час скорби приходится беспокоиться о низменных вещах. Стало известно, что 12 июля в Байонне скончался старый герцог де Грамон. Бедняге удалось пережить своих самых любимых детей: старшего сына и красавицу дочь. Если граф де Гиш умер пять лет назад, то княгиня Монако – недавно. В прошлом месяце. Видимо, последняя утрата окончательно сломила Грамона. Казалось бы, какое Маникану дело, но герцог платил ему пенсию, потому что таким было предсмертное желание Гиша.* Граф де Лувиньи, единственный оставшийся в живых сын Грамона, не обязан проявлять ту же сентиментальность, что и его отец. Он может остановить выплаты, и тогда Маникан окажется в неприятном положении. Снова в одном шаге от бедности. Конечно, он кое-что успел поднакопить, но на всю жизнь сбережений не хватит. Против воли ему приходилось думать о деньгах. Главным образом он задавался вопросом, когда кончится период неопределённости? Когда же он узнает, какое Лувиньи принял решение? Маникан не собирался связываться с ним до этого. Не хотел показаться корыстным, не хотел докучать человеку в трауре. Но как иначе выразить соболезнования? Письма будет недостаточно. Поэтому после похорон он прикатил к особняку Грамонов и долго сидел в наёмной карете, прежде чем выбраться на улицу. Когда кучер стал проявлять нетерпение, Маникан решился. Открыл дверцу, спрыгнул на мостовую, расплатился и пошёл к воротам.Он был готов к тому, что его прогонят, однако лакей, доложивший о нём графу де Лувиньи, вернулся не затем, чтобы выставить гостя вон, а затем, чтобы проводить его в господский кабинет.Маникан, подымаясь по лестнице, отчётливо вспомнил свой предыдущий визит в особняк. Тогда он просил Лувиньи о разрешении сопровождать его в Кройцнах, чтобы проститься с умирающим Гишем. Лувиньи дал согласие, так что благодаря ему Маникан сумел застать последний вздох человека, которого очень любил. С того момента прошло довольно времени, но создавалось впечатление, что воздухе разлита всё та же тоска, ставшая неотъемлемой частью особняка. И траурное убранство как будто осталось с 1673 года. Но может, печальная глава в истории Грамонов теперь позади? Маникан горячо желал этого. Лувиньи – славный малый. Он заслужил, чтобы удача повернулась к нему лицом.- А, господин де Маникан, - Лувиньи встал из-за стола и сделал шаг в направлении гостя.Маникан отметил его бледность, горестные складки у губ и против воли – что у Лувиньи такие же чёрные глаза, как у Гиша.- Спасибо, что заглянули, - Лувиньи, не зная куда деть руки, засунул их в карманы халата.- Я здесь, чтобы выразить соболезнования, - Маникан слабо улыбнулся. – И предложить помощь. Готов сделать для вас всё что угодно. Мне так жаль, что на вашу долю выпало столько потерь.Лувиньи вздохнул и налил себе вина, потом спохватился и наполнил второй бокал, вручив его Маникану.- По-моему, вы один верите в мою скорбь, - усмехнулся он. – Остальные несказанно мне завидуют. Не понимают, чем я так симпатичен Фортуне.Маникан недоуменно нахмурился. Он чего-то не знает?- Я был всего лишь вторым сыном герцога де Грамона, - взялся пояснять Лувиньи. – Всегда в тени старшего брата, невероятно умного и красивого. Претендовать мог на малое. Однако всё обернулось странным образом. Новым герцогом де Грамоном стал именно я. Чувствую себя вором. Потому что занимаю не своё место.- Но вы на своём месте, - возразил Маникан. Лувиньи осушил бокал несколькими глотками. - Вы очень добры, - пробормотал он и задумчиво повторил: – Очень добры. Он стал ходить по кабинету взад-вперёд. Так зверь мечется по клетке. Только клетка Лувиньи находилась в его голове. Он сам себя заточил, а ключ выбросил. - Разумеется, вы продолжите получать пенсию, - сказал Лувиньи. – Я был бы распоследней сволочью, если бы пожалел денег. К тому же я всегда любил Гиша, хотя, признаюсь, часто ему завидовал. Теперь зависть кажется смешной и нелепой.Он горько рассмеялся. Но в следующий миг прикрыл глаза ладонью, замерев рядом с камином.Маникан, смущённый, не знал как быть. Лувиньи ему не друг, скорее, благодетель. Его нужно утешить, при этом нельзя выходить за рамки. Но что это будет за утешение такое? - Вы всегда очень достойно себя вели, - тихо, но серьёзно начал Маникан. – Не ополчились на брата, который всё внимание притягивал к себе. Почитали отца. Такое заслуживает восхищения.Лувиньи слушал его, склонив голову набок. Это были те слова, в которых он нуждался. Как же Маникан прав! Лувиньи всегда свою второсортность принимал со смирением. Да, ему случалось грустить из-за того, что даже в глазах отца он проигрывает Гишу, но злоба не овладела им. Значит, кое-какие сильные стороны у него имеются. - Спасибо... - он неожиданно зарыдал.Но не успел Маникан среагировать, как Лувиньи успокоился. Вытащил платок, вытер слёзы, громко высморкался.- С тех пор как я прочитал о смерти отца, со мной всё время так, - он снова высморкался. – Настроение меняется, как погода весной. Скоро пройдёт, должно быть.- Это вполне объяснимо, - мягко заметил Маникан.Кавалеры проговорили ещё некоторое время. Вспоминали о проделках герцога де Грамона, который в молодые годы был большим шалопаем. О его храбрости и верности королю. О его утончённых манерах и чувстве юмора. Лувиньи чувствовал, что Маникан вполне искренен, хотя у него есть свой интерес. Но Лувиньи мог поклясться чем угодно, что старается Маникан не пенсии ради. Просто у него золотое сердце. Его общество всякому приятно. Потому что он никогда никого не осуждает. Старается в каждом прежде всего видеть хорошее. Лувиньи грелся в лучах его доброты и расстроился, когда Маникан сказал, что ему, пожалуй, пора. Нельзя злоупотреблять гостеприимством. - Вы помните, где я живу? – спросил Маникан, прежде чем выйти из кабинета. – На улице Святой Анны.Лувиньи кивнул, уверенный в том, что вряд ли когда-нибудь специально окажется на названной улице. Всё-таки он не дитя, чтобы ластиться к тому, кто разглядел в нём нечто исключительное. Он – мужчина тридцати семи лет. Он – герцог де Грамон. Отныне надо быть стойким и сдержанным.Маникан тоже не думал, что увидит Лувиньи так скоро. Но однажды вечером граф заявился прямо к нему домой. О визите он не предупреждал, а потому Маникан и его любовник Морель спокойно готовились ко сну.Морель занимал должность главного камергера Елизаветы Шарлотты Пфальцской и жил в Пале-Рояле, но если появлялась возможность, тут же мчался к Маникану, любовь к которому превратила его из человека циничного и распутного в примерного семьянина. По крайней мере, у Мореля не возникало желания заводить кого-то в довесок к Маникану. Зачем? Он счастлив и дорожит этим. Ведь любовника найти легко, но того, кто делает тебя счастливым, иногда даже за годы не сыщешь. - Чертовски тяжёлый день, - Морель, сидя в кресле, стягивал сапоги. – Мадам решила обвинить меня во всех грехах. В воровстве, непочтительности, лености слуг… В неопрятности, безродности… Маникан, устроившись на кровати в ворохе подушек, слушал, не перебивая. - Месье проигнорировал её слова, - продолжил Морель, покраснев от натуги. Проклятый сапог на правой ноге не поддавался. – Но Лоррен принялся насмешничать, чем довёл Мадам до истерики. Наш общий друг* тоже не остался в стороне. Крики стихли только к вечеру. Сапог наконец соскользнул с ноги Мореля. Сняв также чулки и штаны, Морель бросил их на кресло и нырнул к Маникану под одеяло.- Мой бедный Морель, - улыбнулся Маникан, позволяя прижать себя к перине.- Он заслуживает утешения, - Морель поцеловал приоткрытые губы.Когда поцелуи превратились из нежных в страстные, в дверь постучали. Дюфор, слуга Маникана, громко и ворчливо сообщил, что внизу ждёт герцог де Грамон.Морель скатился с Маникана и выругался. Но затем им овладело любопытство. Что здесь забыл братец дохлого Гиша? Неужто решил, что Маникан перед ним в неоплатном долгу, а потому требовать от него можно всё, что в голову взбредёт? Если так, Морель вмешается и пошлёт его к чёрту. У него достаточно денег, чтобы самому платить Маникану пенсию. Проблема только в том, что Маникан против этого возражает.- Не злитесь на Лувиньи, - попросил Маникан, вдевая руки в рукава халата. – Полагаю, он до сих пор в смятении. К тому же я сам сказал, что буду рад его видеть."А если Лувиньи вас неправильно понял?" – хотелось спросить Морелю. Но он был не из числа ревнивцев, а потому просто кивнул и следом за Маниканом стал спускаться по скрипучей лестнице. "Надо бы нанять плотников", - подумал Морель, когда под тяжестью его тела ступени застонали, как хор пьяных кастратов.Лувиньи они застали озирающим гостиную с любопытством. Наверное, тот никогда не бывал в скромных жилищах. Дом Маникана был небольшим, но уютным. Да вот только уют – не то, что может понравиться герцогам. Им подавай роскошь и размах: позолоченную лепнину, мрамор, множество комнат.- Господин де Маникан, - начал Лувиньи, но умолк, заметив за спиной Маникана ещё одного мужчину.Морель придал лицу насмешливое выражение, готовый к противостоянию с соперником. Но Лувиньи не выглядел разочарованным. В первые мгновения он смотрел удивлённо, затем нахмурился, силясь понять, где уже встречал Мореля, а когда понял, просиял. Ушлый приятель шевалье де Лоррена придётся очень кстати.- Наверняка вы гадаете, зачем я нарушил ваш ночной покой, - опередил вопросы Лувиньи.У Маникана сжалось сердце, потому что Гиша отличала подобная манера. Он тоже был тороплив, сумасброден. Правда, в большей степени. Лувиньи, по сравнению с ним, сама рассудительность.- Я не мог уснуть, - Лувиньи между тем даже паузы не сделал. – Крутился с боку на бок, терзался, терзался. А потом решил, довольно! Я порываю со старой жизнью! Наступит утро, и я начну с чистого листа.Маникан и Морель переглянулись. Морель едва заметно пожал плечами.- Но что послужило причиной? – осторожно спросил Маникан. - Женщины! – воскликнул Лувиньи. – Жена меня позорит. Она слишком радуется герцогскому титулу. Могла бы ради приличия изобразить скорбь. Однако она стыда не ведает. Да и рога стали тяжелы для моей головы. Разумеется, когда жена изменяет мужу с королём, это не измена. Это служба родине. Но с меня хватит! Я перехожу в другой лагерь. Отныне я содомит, господа! Прошу стать моими наставниками, пока я не освоюсь.Маникан и Морель снова переглянулись. Мореля распирало от смеха. Неприязнь к Лувиньи сменилась симпатией. Новоиспечённый герцог явился не затем, чтобы уложить Маникана в койку, следовательно, нет причин злиться на него.- С удовольствием вам поможем, - бодро заявил Морель. – Покажем лучшие бордели Парижа. Но вы не боитесь, что пойдут слухи?- Ерунда, - отмахнулся Лувиньи. – Пусть обо мне сочиняют всякие байки. Буду только рад, если жене придётся краснеть. Теперь её очередь.Маникан переводил взгляд с Лувиньи на Мореля. Ему казалось, что Лувиньи находится во власти горя и ревности, а потому готов совершить глупость. Если он испортит себе репутацию, то и отношения с королём испортит тоже. Зачем ему это?С другой стороны, кто Маникан такой, чтобы поучать взрослого мужчину? Единственное, что ему следует сделать - держать Лувиньи подальше от заведений с самой скверной репутацией. - Как наставнику мне придётся занудствовать, - Маникан виновато улыбнулся. – Но я должен напомнить вам, господин де Лувиньи… Простите, господин де Грамон…- Я и сам не привык к новому титулу, - вздохнул Лувиньи. - Имейте в виду, что вы можете заразиться сифилисом, - договорил Маникан уже без улыбки.Лувиньи потрясённо уставился на него. Он ожидал, что прогулка в страну разврата начнётся с шуток, а не с мрачного предостережения. - Будет вам, Бернар, - Морель теперь улыбался вместо Маникана. – Не нагнетайте. Пока Морель успокаивал Лувиньи анекдотами, Маникан боролся с раздражением. Ему не хотелось возвращаться в прошлое, пусть даже мысленно. Лувиньи не случайно пришёл именно к нему. Ведь всем известно, что в молодости Маникан был шлюхой. Ложился под мужчин за подарки и деньги. Он, как никто, познал порочную сторону мира. Какую бы тихую жизнь он не вёл сейчас, прошедшего не изменить. Маникану пришлось опуститься в кресло, потому что у него закружилась голова. Но Морель и Лувиньи изменение его состояния не заметили. Они оживлённо обсуждали предпочтения Лувиньи. Обсуждение затянулось на два часа. Только после полуночи Лувиньи засобирался домой. Маникан нашёл в себе силы, чтобы любезно с ним распрощаться, но после этого вернулся к поведению статуи.- Идёмте спать, Бернар, - позвал Морель. – Вы бледны как привидение.- Скоро приду, - вяло отозвался Маникан.Из его голоса исчезли эмоции, что Мореля напугало. Он приблизился к любовнику и опустился на колено, чтобы удобнее было заглянуть Маникану в глаза. В голубых глазах отражался огонь в камине, но в целом они казались пустыми. - Бернар, - Морель взял тонкую руку и поднёс к губам. Маникан пошевелился.- Я просто вспомнил… - пробормотал он, будто бы это всё объясняло.Но Морель понял. Он знал, что прошлое Маникана – незаживающая рана. Лувиньи, пусть и неосознанно, надавил на неё, причинив боль. Маникан до сих пор не научился считать себя равным придворным кавалерам. Ему кажется, что он стоит на одной ступени со шлюхами. Абсурд! Маникана, однако, не переубедить.- Доверьте Лувиньи мне, - Морель всматривался в печальное лицо. – Вам нет нужды с ним нянчиться. - Снова спасаете меня, - Маникан попытался улыбнуться.- Я люблю вас, Бернар, - просто сказал Морель. – И хочу быть вам полезным.Маникан вздрогнул, захлопал светлыми ресницами. Румянец вернулся на его щёки, но голос ещё не обрёл прежнюю силу. Маникан сумел только выдавить:- Я бы тоже хотел быть полезным.Морель погладил его по бедру, скрытому под халатом.- Вы наполняете мою жизнь смыслом, - признался он. - Без вас я бы опустился ниже некуда. Пил бы да кутил. Но благодаря вам я - рыцарь в сверкающих доспехах. Недурно, а?Маникан улыбнулся – в гостиной сразу посветлело, будто зажгли все свечи, и кивнул. Если Гиш приводил его душу в смятение, то Морель даровал ей покой. - И я люблю вас, мой рыцарь, - произнёс он обыкновенным голосом и поцеловал Мореля.