Глава 4. Обещание, с которого все началось (1/1)

Саске вернулся в спальню ближе к утру. Как и где он провел ночь, Сакура не знала да и не хотела обладать подобной информацией. Сама она сидела на кровати и пыталась свыкнуться с мыслью о том, что она теперь бесплотный призрак, которого может видеть только Учиха Саске. Теперь он не может ее коснуться, ее никто не может коснуться, она не может причинить вред никому, хотя может трогать физические предметы, может касаться только Саске (Кабуто ведь не почувствовал удара, который нанесла Сакура, стало быть это работает только с Учихой). Теперь ее сердце не бьется. У нее вообще нет сердца. Мертвым это ни к чему. Сакура больше не дышит. Мертвым незачем дышать. После ухода Саске, Сакура осталась одна в его спальне, ощущая полное одиночество и смятение. И ее, что было понятно и естественно для человека в подобной ситуации, накрыла истерика. Как давно она не плакала. Как давно поставила слезы, проявление слабости, недостойной поведения шиноби, в ряд недопустимых поступков. Но сейчас Сакуре было это необходимо. Как же хорошо, что Саске, все-таки, ушел. Как теперь будет думать о ней Цунаде-сама? Разочаруется, скорее всего. Какаши-сенсей лишь печально вздохнет, стоя у памятника погибшим в мировых войнах, и будет сетовать на то, что и ее не уберег. Родители будут горевать. Особенно отец. Сакура была убеждена, что он любил ее больше матери. Он всегда о ней волновался, всегда улыбался ей, не отчитывал, и даже успокаивал Мебуке, когда та бушевала уж слишком сильно. Конечно, все это не без дурацких шуток, но сейчас это казалось самой невосполнимой утратой, которую понесла Сакура, лишившись жизни. Они будут оплакивать потерю любимой и единственной дочери. Внутри Сакуры что-то болезненно сжалось. Как же она сейчас ненавидела себя за то, что грубила им ненароком, злилась и даже убегала из дома. Сейчас все эти причины ссор с матерью, казавшиеся ей тогда великой обидой, не стоили ни цента. Сейчас Сакура отчетливо поняла, как много времени она упустила. Те драгоценные мгновения, потраченные на ссоры и ругань, она могла потратить на радость и смех с родителями, с самыми дорогими людьми. Так ни кстати вспомнились и друзья. Теперь они с Ино уже никогда не поругаются. Потому что Сакура умерла. Она заведомо проиграла. Теперь они больше никогда не соберутся вместе, Ино не поделится с ней интересными новостями, а сама Сакура уже никогда ей не ответит. Наруто… Что же будет с Наруто… Внутри у Сакуры что-то разбилось. Кажется, это было сердце, которого, по идее, быть у нее не должно. Почему же так больно тогда? Ведь она мертва. Мертвые ничего не чувствуют. Прозрачная слезинка скользнула из уголка века и, очертив мягкие черты лица, упала на белоснежную простынь. Сакура проследила взглядом падение собственной слезы и заметила, что она впиталась в простынь но быстро высохла. Как будто ее и не было. Она теперь даже плакать не может. Мертвые не плачут. Это стало последним барьером. Сакура сорвалась и разрыдалась, закрыв лицо руками. Теперь она уже никогда не сможет приободрить Наруто, никогда никому не улыбнется, не скажет родителям, как сильно их любит, не поделится с Ино секретами, не поможет Цунаде-сама в проведение какой-нибудь сложнейшей операции… Потому что мертвые никому не помогают. Мертвые не говорят. Мертвые не дышат. Мертвые не чувствуют…- Но мне больно! – сдавленным голосом крикнула Сакура, сгибаясь на постели. Это невыносимо. Могла ли какая-нибудь физическая боль сравниться с тем, что она испытывала сейчас? Нет, конечно нет. Никогда. Даже когда ее ранил Саске, она мало что почувствовала. Но сейчас. Сейчас ее раздирало изнутри. Словно кислота, в которую окунули ее тело. Срыв прошел так же внезапно, как и начался. Сакура не знала, сколько прошло времени. Час, может два часа, может сутки, а может и пара минут. Мертвые не чувствуют течения времени. У мертвых нет даже такого термина. Время… Оно есть лишь в мире живых, у каждого человека его определенное количество. Поэтому люди так его ценят, каждую минуту, каждую секунду. Поэтому люди постоянно куда-то спешат, пытаются что-то сделать, чего-то достичь за определенный промежуток времени, и чем быстрее – тем лучше. Ведь у людей оно ограничено. В отличие от мертвых. Теперь времени у Сакуры хоть отбавляй, а тратить его не на что. Подумать только, целую вечность придется коротать в одиночестве. В мире живых… Это страшно, если подумать. От этой мысли Сакуру передернуло. Она сжала простыни так сильно, как только умела. Как не прискорбно это говорить, нужно найти способ попасть в загробный мир. Здесь ей делать нечего. Мир живых не должен становиться пристанищем мертвых. Сакура ни за что не хотела наблюдать, как ее друзья стареют и умирают, как ее родители умирают в горе, как жизнь проходит мимо нее, а она просто стоит на месте. Это покоя ее душе не принесет. Но, если подумать, ее душа и так не задерживалась в мире мертвых, путешествуя по разным мирам, перерождаясь. И раз за разом ей не удавалось выполнить то самое обещание. Ее душе не обрести покой. Но вполне возможно, что теперь лимит ошибок исчерпан. Теперь ее может ждать загробный мир и вечное небытие… Или что там обычно ждет мертвых… Собственно, за этими мыслями ее и застал Саске, вернувшись к утру. - Саске-кун, - Сакура поднялась с постели, - ты должен помочь обрести моей душе покой, - решительно сказала она. - Что… - Саске замер на месте, но быстро взял себя в руки, - о чем ты? - Ты должен помочь мне попасть в загробный мир. - Дура, - фыркнул Саске, - вместо того, чтобы попытаться что-то исправить, ты сдаешься. Опускаешь руки. - Наруто осудил бы меня, - печально улыбнулась Сакура, - но я не Наруто. Во мне нет того света и той жизненной энергии, что есть в нем. К тому же, я ведь мертва. Мертвым не место среди живых. - Сакура, я в данный момент испытываю очень сильное желание ударить тебя чем-нибудь тяжелым. Но, к превеликому сожалению, не могу этого сделать. Неужели ты так просто готова сдаться? – презрительно усмехнулся Саске, - не оставляешь образа плаксы даже после смерти. - Ты не знаешь, - холодно, со стальными нотками в голосе, начала Сакура, пристально тяжелым взглядом глядя в его черные глаза, - что я пережила. - Вряд ли что-то из ряда вон, - хмыкнул Саске, - детство у тебя было нормальным, как и прошлые годы… - Я не про это, - перебила его Сакура, подходя ближе. - Что бы ты не говорила, я не верю в то, что мог сойти с ума на почве того, что убил тебя, - прохладным тоном ответил Саске, пожав плечами, проявляя полнейшее безразличие. Сакура усмехнулась. Очередной театр одного актера. Это показательное безразличие к окружающему миру порядком надело что ей, что Наруто… - Я тебя вижу. Это неоспоримо, - сказал уверенно Саске, - а значит, ты жива. Твое тело еще не умерло. В противном случае, твоя душа отправилась бы в мир иной. - Скажи, скольких людей ты убил? – опустив взгляд, спросила Сакура. - Не так уж много, - усмехнулся Саске. Убийцей он себя не считал. Что бы там не говорила Сакура про то, что из него сотворил Орочимару, а безжалостным убийцей он никогда не был и не будет. Его брату надлежит играть эту роль. Он сам ее выбрал. Саске же до его уровня никогда не опустится. Он убивал не ради забавы, а ради собственных целей, ради необходимости, ради защиты своей жизни, - и знаешь, никто из них за мной попятам после своей смерти не ходил. Значит, ты жива. - Странно, - неожиданно усмехнулась Сакура, - от чего же мне следовало тебя спасти. От ненависти, наверное. Да, скорее всего. Мне не следовало тебя тогда отпускать из деревни. Мне надлежало уделить временя общению с тобой… Но я… была беспечна. Как всегда, впрочем. Мои амбиции опять меня погубили. Только непонятно, что теперь мне нужно делать. Логичнее было бы начать все сначала. Хотя я столько раз ошибалась, что это, наверное, было бы бессмысленно. - Сначала? – спросил Саске, бережно положив оружие на место, - что ты имеешь ввиду? Ты и когда умирала, говорила что-то про свою прошлую жизнь. Что погубила меня, - усмехнулся он, - не хочешь поделиться? - Тебе и в самом деле интересно это услышать? – скептически спросила Сакура. - Перестань темнить и начинай говорить, - активировав шаринган больше для показного устрашения, чем для каких-то серьезных намерений, велел ей Саске. Он прекрасно понимал, что не сможет повлиять на нее своим додзютсу. Но попробовать запугать ее, все же, стоило. Хотя бы показать, что настроен серьезно. Сакура же на удивление отнеслась к этому совершенно спокойно. Она развернула стул к кровати Саске и села прямо напротив него. - Все началось с самой первой моей жизни, - начала Сакура, глядя в глаза Саске, принявшие обычный для них черный цвет. – Их было около восьми, где-то… Но более подробно я помню первую. Это было в другом мире, в другом времени, в древней империи. В городе Помпеи. Там жила образованная нация, у них была своя система канализации, водопровода. У них была устроена политика, экономика, сельское хозяйство. В городе были учреждены Гладиаторские бои, как особый и самый зрелищный вид развлечений светского общества. Рабы сражались насмерть, но, исходя из Римского права, выиграв определенное количество боев, воин мог стать свободным гражданином. Но людям нравилось зрелищность данного события, поэтому мало кто становился свободным. Этого старались не допускать. Помпеи были красивым городом со своей историей и культурой. Только представь, эти узенькие улочки, аквидуки, трехэтажные здания, арена, бани, публичные дома, статуи на площади, здание городской власти, вилла богатых горожан, свой рынок, театр, свой порт, корабли… Виллы были расписаны красивыми фресками. Золото-красный оттенок считался признаком богатства. А еще на многих зданиях были фаллические символы, означавшие плодородие и богатство[1]. Город был действительно очень красивым. Пусть не Рим, не вечный город, не столица империи, но даже провинция была родна моему сердцу. А о живописных местах можно говорить часами. Город стоял на древнем вулкане, имя которому Везувий. Но тогда никто не считал его вулканом. Люди думали, что это обычна гора. Рядом было Средиземное море. Климат теплый, всегда был урожай. И вид из моей спальни открывался такой, что словами не описать эту красоту. Весь город словно на ладони. И все это в сочетании с зеленью. Местность холмистая, поэтому душно не было. Вилла стояла прямо у подножия вулкана. Везувий возвышался над городом статной и массивной фигурой. На фоне лазурной воды, со стороны моря, он выглядел чарующе и маняще. И воздух. Соленый, морской, когда вдыхаешь его, ощущаешь непередаваемые эмоции. Свободу и радость от того, что, наконец, вернулся домой, в столь живописное место. И облака над городом, такие чистые и голубые, так гармонично уходили вдаль, сливаясь с лазурной гладью морской воды. Рядом было еще несколько островов, один из них остров Капри, остров необычайной красоты. Словно рай на Земле. Когда-то я выходила к берегу, когда была маленькой. Сбегала от родителей к скале и смотрела вдаль. Я всегда закрывала глаза и слушала, как шумит море. Как лазурные, непередаваемой словесно красоты, морские волны разбиваются о скалы. Я представляла, как погружаюсь в эту воду. По плотности совершенно иную, нежели речная пресная вода. Как волны подхватывают меня и уносят куда-то вдаль. И корабль. Я плыву на корабле навстречу приключениям, и ветер развивает мои волосы и одежду. И я свободна. Словно птица в небесах. Полной грудью я вдыхала этот запах моря и открывала глаза, наслаждаясь этим видом. Помпеи красивый город. Тогда я еще не знала, что такой красоте суждено быть погребенной навеки под толщей вулканического пепла. Во тьме были слышны стенания женщин. Вопли детей и крики мужчин. Одни молили о помощи, другие желали смерти. Боги словно покинули людей, обрекая на предсмертную агонию, которая не могла присниться и в самых страшных кошмарах. Это была не та тьма, что обычно бывает ночью. В какой-то момент все вокруг потемнело, словно затмение. Людей охватил страх и отчаяние. В воздухе витал запах серы, с неба стал, редко, но падать пепел. Вода внезапно покинула берега, чтобы хлынуть огромным потоком на город. Многие, кто пытались сбежать на кораблях, погибли. Везувий проснулся и извергал гнев на беспечность и алчность людей. А тьма, что обволокла город, была результатом выброса вулканического дыма в атмосферу. Многие, кто прятался дома и уповал на спасения, понимали, что не выживут. Многие задохнулись от дыма, многие превратились в пепел. Отчаяние, страх, и злость, ярость, смирение, печаль – все смешалось в предсмертной агонии. Люди теряли рассудок. Но нельзя начинать историю с конца, поэтому я расскажу сначала…Небеса были ясны, без единой тучи, а солнце находилось в зените, когда богато украшенная резьбой и украшениями повозка пересекла территорию города. Внутри кареты сидели две красивые девушки. Одна была аристократически бледна, но не потому, что была больна чем-то, не подумайте, просто так было модно. Иметь белоснежную кожу. Одета она была в красивое платье из приятной к телу и дорогой ткани кораллового цвета. Красный и золотой считались цветами аристократии в Помпеях. Волосы юной девушки, которой на вид исполнилось семнадцать, были завиты в красивые кудри и уложены в интересную прическу. Они имели необычный розоватый оттенок. Зеленые глаза юной аристократки икрились радостью и нетерпением, (которое она успешно сдерживала), по случаю долгожданного возвращения домой.Рядом с ней сидела загорелая девушка с пышным очертанием груди и красивыми изгибами тела в светло-голубом платье. Ее платье уступало по красоте да и по качеству одеянию ее госпоже, но это и понятно, девушка являлась приближенной личной служанкой юной госпожи Софии. Милая и красивая Иуния (госпожа София, обладающая, кстати говоря, греческим именем, любила называть свою служанку и подругу Юния), имела красивые густые светлые волосы до пояса, которые сейчас тоже были уложены в красивые кудри, но бриллиантом ее внешности было вовсе не это. Аквамариновые глаза, как два драгоценных камня, блестели жизнью и каким-то внутренним задором. Фигура Иунии была намного красивее, чем у ее госпожи, но все же, по внешности юной Софии было видно, кто из них настоящая аристократка. Было у Софии нечто такое, что скрыто от глаз. Фигура у нее была неказистой, не пышных форм груди, ни округлых бедер. Но лицо, чистое и белоснежное, как фарфор, с румянцем на лице, и два зеленых глаза, посаженных в ровные разрезы глаз как два изумруда блестели издали. И завершал образ цвет волос. Необычный и манящий, нежный и далекий. Словно привезенный издалека. Но на пути домой случилась небольшая проблема, для других аристократов ничего не значащая. Но только не для госпожи Софии, которая всегда с трепетом относилась к окружающему ее миру, людям и животным. Так получилось, что на пути их карете встретилось какое-то препятствие. Кочка, или камень, или что-то еще. Но карета вдруг подпрыгнула, доставив Иунии и Софии дискомфорт. Обе девушки вышли наружу сразу же, как она остановилась. В глаза Софии сразу же бросилась лошадь, упавшая на землю. У нее что-то было с ногой. Но, в силу того, что сама девушка в этом совершенно не разбиралась, ею овладела легкая паника, впрочем, она легком смогла взять над собой контроль. - Заменить лошадь! – распорядился их сопровождающий. София оглянулась и только теперь заметила ряд из узников. Рабов, которых вели в город. А тем временем к лошади уже подошли двое подчиненных, что сопровождали делегацию госпожи Софии прямиком из Рима. - Лошади больно, позвольте мне помочь, - послышалось из строя. София обернулась. Ей не составило труда найти того, кто говорил. Это был высокий, хорошо сложенный юноша с темными, густыми и прямыми волосами, собранными в низкий хвост сзади. - Встать в строй, дикарь! – приказал надсмотрщик, ударив юношу с размаху. На вид он был ненамного старше самой госпожи Софии. К тому же, сама девушка не выносила насилия. - Остановитесь, - приказала она властным тоном, - отпустите его, пусть поможет. - Но госпожа… - удивленно воскликнул надсмотрщик рабов. - Это приказ, - непоколебимо отозвалась София. Юноша, освобожденный от кандалов, подошел к упавшей лошади и опустился подле нее. Его примеру последовала и София. Успокоив животное, юноша отточенным движением свернул ему шею. София вздрогнула.- А по-другому никак? - Избавить животное от страданий, когда мы не в состоянии его вылечить, было наиболее гуманным решением, - прозвучал его низкий мелодичный, словно на распев, голос. - Так я впервые встретила Учиху Итачи, - рассказывала Сакура медленно, с расстановкой. Каждое ее слово словно выжигалось в памяти Саске. Сама она словно находилась не здесь, а где-то в дали своих воспоминаний. И Саске не стал ее тревожить. Он уже понял, какая участь была уготована Сакуре в этой ее прошлой жизни. И, по всей видимости, такая же участь ждала его самого (раз уж он причастен к ней каким-то боком), и его брата (тут Саске не преминул злорадно усмехнуться, так этому Итачи и надо). Только вот причем тут Итачи, Саске до сих пор не понял. – Я и сама удивилась, - продолжала Сакура, - призвав в этом странном человеке Учиху Итачи. Оказывается, он тоже встречался мне на моем жизненном пути в прошлом. Увидев отрывок из этой жизни во снах впервые, я и подумать не могла, что это далеко не последняя наша с ним встреча. И что именно этому человеку я дам роковое обещание, которое и запустит цепь перерождений. По возвращении в виллу, София первым делом обняла отца, ожидавшего ее возвращения. Он был высок, хорошо сложен, одет был в дорогие одежды. Но привлекал внимание в первую очередь невообразимой красотой своего лица, столь необычной для окружающих. Было в его внешности что-то такое манящее и искусное. Но это ничуть не преуменьшало его мужественную фигуру. Его растрепанные белоснежные как снег, так редкий в этих краях, волосы сразу же бросились Софии в глаза, стоило ей зайти в просторный зал, увенчанный фонтаном посередине. Он улыбнулся краешком губ и ответил дочери, бросившейся в его объятия. - Давно тебя не видел, - хрипло сказал он, нехотя отпуская Софию.- Отец, вы стали слишком сентиментальны, - улыбнулась София, глядя в его серые глаза. - Ты с каждым годом хорошеешь, София. И так похожа на свою мать. Жаль, ее нет с нами. - Да, - кивнула София, - жаль. - Ну, рассказывай, как там в Риме. Вечный город. - Ничего особенного. Рим, безусловно, Великий город. Но куда роднее и ближе мне родные Помпеи. - Господин, вещи госпожи Софии доставлены в ее комнату, - посмел прервать их один из слуг. Это был высокий с хорошим телом молодой человек, ничуть не уступающий гладиаторам с их мускулатурой. Он был даже более широкоплеч, по сравнению с тем юношей, что свернул лошади шею. И невероятно походил на него внешне. Только вот был младше на пару лет. Судя по всему, он был ровесником Софии. У него были короткие темные волосы, имевшие немного иной оттенок, нежели у того человека. И находились они в форменном беспорядке. Но вот глаза были точно такими же. Черными, как уголь. Словно две капли чернил на белом холсте. Он был намного бледнее того юноши. София прониклась его внешностью. Ее отец поймал ее на слишком уж заинтересованном и пронзительном взгляде, длившемся многим больше, чем того позволял этикет. Эти глаза сразу запали в сердце юной Софии. Ни на кого она так не смотрела даже в Риме, хотя провела там год. А ведь там было намного больше юношей на любой вкус и цвет. Но таких глаз, как у этого человека, София больше нигде не встречала. Она опомнилась, как только он ушел с позволения своего хозяина, отца Софии. - Вы смотрели на него дольше. Вы ни на кого в Риме так не смотрели, госпожа, - с ехидной улыбочкой, лепетала Иуния в личных покоях Софии. - Ну что ты, - отмахнулась София, - ничего подобного. - А вот и неправда! Я все видела, - пропела Иуния. - Скажешь тоже, - хихикнула София, - ты горазда небылицы сочинять. Вечером того же дня София встретила юношу в саду. Он сидел на каменном фонтане, наслаждаясь тишиной и красивым ночным видом города, открывавшегося с этой площадки как панорама. - Вы не замерзли? – учтиво спросила София, подходя ближе. Она поежилась. Рядом с фонтаном, журчащим водой, было прохладно. - Госпожа, - он поднялся со своего места и склонил голову в приветствии. Его голос был на несколько тонов выше, чем у того юноши (София неустанно сравнивала их в уме), и чуть хриплым, что завораживало. София словно тонула в его заманчивом образе, таящем в себе опасность, как темный омут. – Извините, я немедленно покину вас. - Останьтесь, пожалуйста, - попросила она, - нет нужды уходить, ведь это я вас потревожила. - Но ведь это ваш дом. - Останьтесь, я настаиваю, - улыбнулась София, - расскажите, пожалуйста, как вы сюда попали. Я вас не помню. Следовательно, вы служите здесь недавно, - сказала она, присаживаясь на фонтан, взглядом приглашая собеседника сесть с ней.- Неужели госпоже интересна история странника, ныне раба? – невесело усмехнулся он, устремляя свои темные глаза на город. - Я была бы признательна вам за рассказ, - тихо ответила София. - Ну, - неопределенно пожал плечами он, - я, вообще-то, родом из Британии. Во всяком случае, с тех мест. Мне было семь лет, наверное. Или меньше. Да, наверное, все-таки, меньше. Мы постоянно находились в пути. Моя мать и отец, и старший брат. Я уже не вспомню их лиц. Только очертания образа матери. Мы разделились. Не потому, что хотели – вынуждены были. Я знаю, что на группу, где был отец и брат напали римляне и убили всех до единого, включая моего отца и брата. Мы с матерью бежали. Скрывались, как могли. Но потом она заболела и умерла. Я остался совершенно один. Скитался без денег, еды и крова. Совсем один, без посторонней помощи. Меня подобрали крестьяне из Лондиниума. А потом и их убили. Они стали жертвой разбойников, что решили ограбить дом. И вот я снова остался один. Тогда меня подобрала группа путешественников, и мы покинули Британию. Меня обучали военному делу. Я рос не то воином, не то странником. Мне не было места даже в своем сердце. Я не понимал, для чего живу. В то же время, я видел много городов, сел и деревень. Море, леса и степи. Красоты этого мира. Я видел бедность, смерть, кровь, болезни, но в то же время счастье, радость и веселье. А потом судьба, не без помощи римлян, забросила меня в вашу империю. Я должен был быть гладиатором, сражаться за свою жизнь на потеху таким, как вы, госпожа, богачам без моральных принципов, совершенно не задумывающихся, что у гладиаторов на арене тоже есть имена, семьи и жизнь, которой вы лишаете их забавы ради, - жестко и презрительно отозвался он, - уж не сочтите за грубость.- И не подумаю, - мягко ответила София, вмиг погасив его напряжение. - Ваш отец распорядился, чтобы я служил в вашем доме. Как я понял, сильный раб скончался от какой-то болезни, и ему нужны были сильные руки, чтобы таскать что-то тяжелое, ну и другим помогать по хозяйству. Вот я и оказался здесь. - Вы так об этом говорите, словно не рады, что мой отец спас вас от смерти на арене. - Госпожа София, здесь я раб, - едко сказал он, - а на арене счел бы честью умереть за свободу. - За мнимую свободу, позвольте заметить, - спокойно, опять же не обращая внимания на его непозволительный тон, отозвалась София, - на арене вы все равно раб. Не имеющая прав машина для убийств на потеху богатеям, к которым вы испытываете презрение. Поверьте, я не питаю ни малейшей любви к такому виду спорта, как гладиаторские бои. Это даже не спорт. Это мясорубка для зрелищности зажиточных богатеев, которым наскучили блага земные. Вы бы умерли таким же рабом, как и здесь. Только вот мой отец дал вам возможность пожить подольше, и, быть может, в будущем стать свободным. - Можно подумать, он не относится к категории зажиточных богатеев, которым наскучили блага земные, как вы изволили выразиться, госпожа, - фыркнул он. - Он совсем не такой, - София и тут не разозлилась, улыбаясь самой искренней своей улыбкой, - вы вскоре это поймете. - Так состоялась первая моя встреча с тобой, - улыбнулась Сакура, глядя куда-то в пустоту. Саске продолжал внимательно ее слушать. Он уже давно понял, что это не похоже на бред. Не могла она такое придумать. Да и незачем ей. Сакура никогда не была выдумщицей, в отличие от той же Ино. Сакура всегда говорила по делу (ну, если не пищала свое излюбленное ?Саске-кун?). Сейчас она действительно предавалась воспоминаниям. И Саске передернуло от одной мысли о том, что он, она, его брат, Какаши-сенсей (судя по ее описаниям, это был именно он), Ино (сложно было не узнать эту девушку) и все остальные люди, весь город, окажется погребенным под слоем вулканического пепла. Везувий. Какое красивое название. Сакура с таким трепетом описывает город Помпеи, море, вулкан, свою жизнь там, что Саске невольно представлял все это в своей голове. Она помнила свою смерть. Причем, не первую, и даже не вторую. Она уже умирала. Это, должно быть, страшно – видеть во снах свою смерть. А она все продолжала, - ты мне очень понравился. Весь ты. Твоя внешность. Я была очарована голосом и внешностью твоего брата, но твой образ затмил его. Я смотрела на твое тело, твои глаза, лицо, губы, мне нравилось слушать твой голос. Не могу сказать, что влюбилась в тебя тогда, ты мне понравился чисто внешне. А твой брат… меня зацепило его поведение. Спокойствие и выдержанный голос, его стойкость. Но объектом моих… сексуальных желаний, - все таки сказала Сакура это слово. Саске хмыкнул. – Стал ты, а не твой брат. К твоему брату я прониклась душой. Я видела его чистоту, его стойкость, его нежелание прогибаться под римскую власть. Его огонь в глазах. Именно поэтому я дала ему обещание. А тебя… ты был для меня желанным трофеем. Красивым, статным, не таким, как все. Я желала с головой окунуться в эти странные чувства, которые не были любовью. Это была страсть. Необузданная и всепоглощающая. А твой брат… К нему я ничего такого не чувствовала. Он просто был для меня примером того, как нужно бороться за свои идеалы. Как Наруто. Солнце скрылось за горизонтом, как некоторых из гладиаторов привели на виллу господина Крискента, отца юной Софии. Сейчас город праздновал Веналию, праздник виноградного сбора. Вино лилось рекой, а самые богатые и влиятельные граждане Помпей веселились. В соседнем помещении отец Софии, господин Крискент, представлял Сенатору из Рима проект новой планировки Помей. Его дочь, София, была где-то неподалеку. Сославшись на плохое самочувствие, она спустилась на первых этаж. А в центральном зале тем временем на накаченных гладиаторов смотрели богатые женщины, готовые заплатить приличные деньги за ночь с ними. Среди гладиаторов был и Алан, тот самый юноша, которого довелось Софии повстречать на пути в Помпеи. Вот только выглядел он не заинтересованно, и смотрел на все так, словно делал снисхождение. Стоял он и еще несколько мужчин чуть старше его почти у самого выхода на улицу. В это самое время Везувий позволил себе напомнить людям о себе. Земля затряслась, но несильно. Украшения попадали со стен, а кубки с вином, находившиеся на столах, опрокинулись, заливая напитком поверхность из дерева. София выбежала на улицу, наблюдая, как ее любимый конь взбесился и поскакал куда-то. - Мне нужен этот человек, быстро! – приказала она, глядя на Алана. Сорвавшись с места, они побежали вслед за животным. Благо, слуги успели распахнуть пред ним двери замкнутого пространства и заперли коня там. - Пустите его, - велела София. И Алана пустили. Он, одним своим видом лишь, успокаивал взбесившееся животное. Алан быстро успокоил коня и взобрался на него. София осталась стоять подле него. Кроме них, в помещение никого не было. Как только ржание коня прекратилось и в помещение воцарилась тишина, продлившаяся дольше положенного, охранник, стоявший на страже за дверью, забеспокоился. - Госпожа София, с вами все в порядке? – спросил он. - Запрыгивай, - Алан протянул ей руку. Неуверенно покосившись назад, София недоверчиво посмотрела не его руку. – Ну же. Другого шанса не будет. Тебе ведь это все не нравится, как и мне. В твоих глазах я заметил тоску и печаль. - Я рада возращению в город, - тихо заупрямилась она. - Может быть, - так же тихо ответил Алан, - но ведь ты не свободна. - Переезд не сделает меня свободной, - тихо прошептала София. - Не сделает, - согласился Алан, - но побег может. София протянула ему руку в решительности покинуть город. Сейчас, глядя в теплые глаза этого человека, так похожие на омуты его младшего брата, София была готова податься в любую авантюру. И они поехали. Миновав охрану, Алан повел коня прямиком на гору. Прохладный вечерний воздух хлынул на них, охлаждая. София прижалась к своего спутнику ближе, крепко обхватив его руками, и закрыла глаза, вдыхая этот воздух полной грудью. Это был настоящий запах свободы. Вечер, почти ночь, свежий ночной воздух, перемешанный со свежестью травы и морским бризом, и его тепло. Тепло Алана. На мгновение перед Софией предстал его младший брат. В том, что они, все-таки, братья – она не сомневалась. Вот только Ансгар, младший брат Алана, был в другой части поместья, поэтому они, что было естественно, даже не виделись. София была бы готова продать душу за такую свободу. Вечно мчаться навстречу приключениям, вдыхая этот аромат свободы, и обнимая за крепкий торс Ансгара. Такого же теплого, как и его старший брат. - Ваш младший брат жив и работает в моем поместье. Его зовут Ансгар, ведь так? – рассказала ему София. Она и сама не знала, почему. Это был какой-то необъяснимый поры души. Алан резко остановил коня и, не оборачиваясь, стараясь держать самообладание, ответил. - Верно. Я давно его не видел. Тогда я не погиб, я претворился мертвым. И, волей судьбы, оказался здесь. Воином. - Я могу вас спасти, - прошептала София, - вам нужно только попросить. - Мне это ни к чему, - легком усмехнулся Алан, - я стану свободным и без вашей помощи. Я сбегу завтра же. Глупо уповать на Римское право, дарующее свободу в случае, если гладиатор продержится на поле определенное количество боев. Римляне не держат слово. Не так ли? - Я гражданка Помпей! – возмутилась она. - Что ты чувствуешь, София? – спросил он, глядя куда-то вдаль. - Свободу, - с замиранием сердца, ответила София. - Переезды в Рим, или куда-нибудь еще, не принесут ее тебе. Настоящая свобода находится в душе. В сердце. Если ты ее чувствуешь, даже в плену ты никогда не сдашься, не откажешься от своих идеалов, и будешь сражаться, даже если у тебя не будет шансов. Это и значит быть свободным. А не путешествовать, в поисках себя и своей души. Вы же больше всего на свете хотите быть свободной. Судя по тому, как вы прижимались ко мне, вы не хотите упускать эту возможность. Вы готовы были сбежать со мной сейчас, чтобы стать свободной. Чтобы не чувствовать этого давления. Ведь у вас, как у знатной дамы, есть определенные обязанности. Я полагаю, ваш отец рассчитывает выдать вас замуж за сенатора. - Вы слишком много знаете, - фыркнула София. - Возможно, - мягко ответил ей Алан, - я просто очень наблюдателен. Отец всегда говорил мне не забывать о своих идеалах, о том, что мне дорого, и что я хочу защитить. И ради этого не жалко отдать свою жизнь. В настоящий момент я желаю воссоединиться с братом. Вы сказали, что он жив. И у меня нет причин вам не верить. Какой он? - Очень похож на вас. Но резок в своих выражениях. И в глазах его горит пламя. Вы воин. А он странник, хотя тоже обучен военному делу. Он рассказывал, как скитался по миру в поисках смысла, и что в итоге оказался заброшен судьбой сюда. У него чуть хрипловатый голос, выше вашего. Глубокий и завораживающий. Как его глаза. Они словно два омута. Черные, как угольки. Он очень красив. И есть в нем что-то скрытое от глаз, что притягивает. Но и глазам есть чем любоваться. - Тебе он понравился, - улыбнулся Алан. - Ну… вам мне врать нет смысла, - вздохнула София, - не буду отрицать очевидное. - Мой брат не нашел свободы в своем сердце. Жаль. Однако я очень хочу его увидеть, и, возможно, обретя давно потерянного родного человека, он сможет обрести и свободу. И ты сможешь это сделать, если захочешь. Будь решительна, не забывай, чего хочешь ты, а не твой отец. И действуй так, как считаешь нужным, чтобы быть счастливой. Не сдавайся. Это – залог твоей свободы. - Ваши слова вселяют в меня уверенность. - Прошу тебя, скажи моему брату, если я выиграю бои завтра и вернусь в камеру живым, что я буду ждать его в порту в полночь. Я сбегу из тюрьмы вместе со своим другом и товарищем. Но, если он не явится, я буду считать, что это его выбор. И не осужу его за это. - А если вы умрете завтра? - Скажи ему, что я погиб, - пожал плечами Алан, - и передай, что я все равно верю в него, в то, что он сможет стать свободным не только в этом мире, в смысле свободным от рабства, но и обрести душевную свободу. - А если я расскажу всем, что вы собираетесь сбежать? - Так поступила бы римлянка. Но ты ведь гражданка Помпей, ведь так? – Алан позволил себе усмехнуться. София улыбнулась. - Я скажу ему. - Пообещай. - Обещаю, - выдохнула София. - Вот о каком обещании я говорила, - отозвалась Сакура, - мы вернулись обратно на виллу. Он мог бы сбежать, но остался помочь другу, потому что обещал. Он встретил тебя в моем поместье, и ты тоже его заметил. Вы обменялись крепкими объятиями и он сказал тебе, что я должна буду сообщить тебе одну новость, в следствии которого ты сам предпримешь решение. Я пообещала ему сделать тебя свободным человеком. Не рабом. Однако, принять решение, уходить или остаться, ты должен был сам. И я знала, что Итачи… Алан… выстоит в битве. Я знала, что ему удастся сбежать. Я знала, что ты, непременно, захочешь отправиться с ним в путь. Чувствовать себя нужным родному человеку, не быть больше одному. Но я так же знала, что не смогу тебя отпустить. Тогда ты уже полюбил меня. Я видела это. Ты трепетно относился ко мне, заботился обо мне. Мне было это приятно. И то, что эти отношения были запретны, только подогревало мою страсть. Страсть, это была совсем не любовь. Возможно, что-то похожее я могла бы испытывать к Итачи. К Алану. Неважно, это ведь один человек. Одна душа. Но свою страсть я готова была предложить тебе. Вот такой страшной женщиной я была раньше. Алан дрался на удивление проворно. Вместе со своим напарником они уничтожили всех противников. Их специально поставили драться вначале против армии таких же, как они. И они выстояли. Они смогли победить. А потом Алан сорвал с насыпи, дающей возвышение в центре арены, Римский флаг и, со словами ?я плюю на Римскую власть?, разломал его пополам. Сенатора это взбесило. Кстати говоря, он был очень похож на Забусу-сана. Вот уж странно, я бы могла стать его женой. Ничего более абсурдного мне еще слышать не приходилось. Впрочем, тогда это было нормально. Замужество за сенатором Рима давало нерушимую гарантию того, что он вложит деньги в строительство новых Помпей, к чему так стремился Какаши-сенсей, бывший моим отцом тогда. Но все получилось иначе. Алан выиграл бой и его, вместе с товарищем, увели. Тем же вечером я даровала тебе свободу и совершила самый страшный поступок. Я солгала. Я нарушила свое обещание, данное Итачи, который так любил тебя и хотел забрать из города. - Что? – пораженно выдохнул Ансгар, отказавшись верить в то, что только что услышал из уст своей госпожи. - Мне жаль, - София опустила глаза, - он погиб. В последнем бою. Сенатор, недовольный дерзостью твоего брата, приказал лучникам открыть огонь. Я пыталась его остановить, но он меня не послушал. - Вот значит как, - горько усмехнулся Ансгар, - только обрел брата, как сразу его потерял. А самое страшное, что я даже похоронить его не смогу. - Ансгар, - София подошла к нему вплотную, касаясь своей ладонью его лица, - позволь мне быть с тобой этой ночью. Позволь подарить тебе тепло. - Тебя осудят за такое, - отозвался он. - Никто не узнает. Отец все равно выдаст меня замуж за сенатора. И я буду вынуждена подчиниться. Я буду вынуждена делить с ним постель, а мне совсем не хочется. Я хочу этого с тобой. Подари мне эту ночь. Это будет ценный подарок. Такое воспоминание я буду хранить в своем сердце очень долго. А ночью, когда сенатор будет касаться меня, я буду закрывать глаза и представлять на месте него тебя. Твои руки, ласкающие мое тело, твои губы, целующие мое лицо и грудь, тебя… - шептала София словно в бреду, поддаваясь наваждению и страстью. Она так долго представляла этот момент. Ей казалось, что это любовь, но на самом деле она прекрасно понимала, что на самом деле ею движет. Желание обладать этим человеком. Он был трофеем, который София намеревалась получить. А еще в ее душе играла гордость и желание взбунтоваться. Отдать свою девственность не законному будущему мужу, ненавистному сенатору, а так приглянувшемуся ей Ансгару. Страннику и воину с красивыми глубокими черными глазами и бледной кожей. Ансгар любил Софию. Всем сердцем и душой. Она стала для него отрадой, новым смыслом жизни. Человеком, который, казалось, его понимал. Она была красива не только внешне, она была красива душой. Во всяком случае, Ансгар в это верил. А потому у него даже мысли не возникло, что София могла ему так нагло солгать. Он подался вперед, крепко и уверено сжимая ее талию и целуя. Добравшись до покоев Софии, они стали с остервенением срывать друг с друга одежду. София, поваленная своим любовником на постель, наслаждалась каждым его движением руки, каждым его поцелуем. Ее грудь трепетно вздымалась. Внутри обоих полыхал огонь, которых был готов сжечь их заживо, если они не выплеснут эту свою страсть наружу. Задыхаясь в объятиях друг друга от удовольствия, они оба отдавали себя страсти и безудержной похоти. Ансгар двигался под каким-то свершено уникальным углом, доставляя невероятное удовольствие Софии. С алых пухлых губ ее то и дело срывались стоны страсти. Она обнимала его руками и ногами, прижималась так сильно и близко, желая стать его частью. Полностью в нем раствориться. София отдавала себя страсти. Ансгар отдавал себя любви. Он растворялся не в таких приятных ощущениях, а в мысли о том, что эти ощущения ему дарила любимая женщина. Он целовал непросто партнершу, он целовал любимую. И дарил он ей не наслаждения, а любовь. В этом и было отличие между ними. Совершенно разные цели, идеалы и жизненные позиции. Совершенно разные мысли. - Вот такая я страшная женщина, - горько усмехнулась Сакура и замолчала на какое-то время. Саске пристально смотрел на нее, но без осуждения. А она так и не решалась поднять на него взгляд. – Ты любил меня, - тихо и как-то обреченно сказала она, - а я тобою воспользовалась. Мною двигали лишь собственные амбиции. За это я и поплатилась… Посреди дня землю стало трясти особенно сильно. Свет померк, погружая Помпеи и всех жителей во тьму. Это было страшно. Люди не понимали, что происходит. Каждый опасался за свою жизнь. Здания вокруг тряслись с неистовой силой. Многие из них рушились. Вода обратилась в цунами, накрывшее порт. Волна смела все подчистую. Много людей погибли. Стал падать пепел. В воздухе отчетливо чувствовался запах серы. На людей надвигался мрак. Словно возмездие за все их грехи. Во тьме слышались крики людей. Кто-то звал своих детей, кто-то мужей и жен. Кричали мужчины, женщины, дети. Социальные роли перестали существовать. В этот момент существовали просто люди, страшащиеся смерти и желавшие встретить ее с семьей. Родители пытались успокоить своих детей, говорили, что все будет хорошо. Но все понимали, что это конец. Боги отвернулись от людей в наказание за их высокомерие, расточительство, распутство. В наказание за их грехи. С самой верхушки, из жерла вулкана, опускалась лава. Дым и огонь поглощали город, разрушая его. Со всех сторон на людей двигалась огромная стена из дыма и огня. Сама смерть настигла их. Бежать было некуда и бесполезно. Оставалось лишь принять смерть достойно. Никому не суждено было спастись. София и Ансгар бежали из города на коне, уповая на спасение. Хотя, пожалуй, оба они понимали в глубине души, что обречены на смерть. Но никогда не сдаваться – вот чему обоих учил Алан. Во всяком случае, Софию. Это был последний шанс стать свободными. Вслед за ними, словно волна, двигалась стена из дыма, огня и пепла. Черная, горячая, как сама преисподняя. Все живое меркло и умирало у нее на пути. Как будто Ад наступил на Земле. Внезапно огромный раскаленный сгусток лавы упал прямо перед путниками, преградив им дорогу. Конь сбросил с себя наездников, взбунтовавшись от испуга. Подбежав к упавшей Софии и подняв ее рывком на ноги, Ансгар посмотрел ей в глаза. - Садись и уезжай от сюда! -Нет! - Он не удержит нас обоих! Не спорь! - Я больше всего на свете хотела стать свободной, - взмолилась София, - я мечтала обрести ее. Твой брат сказал мне, что свобода это не ветер в волосах, когда ты куда-то едешь. Свобода это готовность отстаивать свои идеалы, стоять до конца и никогда не сдаваться. Она находится здесь, - она решительно указала себе на грудь, - это значит быть свободным. Если я убегу и брошу тебя, я нарушу свои собственные идеалы. Я тебя не оставлю! - Не глупи! София вырвалась из его крепкой хватки и ударила коня. Он тут же рванул с места и бросился бежать. - Я не убегу! Я не брошу тебя! – крикнула она, - в моей жизни было так мало того, что я делала по-настоящему по желанию. Но в последние моменты своей жизни я не хочу быть богатой дочкой своего отца. Я хочу быть просто Софией. Девушкой, всей душой желавшей свободы. И только рядом с тобой я могу ее ощутить. Ты мне нужен, я не лгу. Нужен. - Смотри на меня, - Ансгар повернул ее лицо, обращенное на стену дыма и огня, что надвигалась на них, - только на меня. Я все хотел сказать тебе. Не знаю, что нашел в тебе, наверное, непорочность. Ты была настоящей. Не такой, как другие. Я, вообще-то, думал, что никогда не скажу подобных слов. Но все равно нам осталось недолго, так что… Я люблю тебя, София, - выдохнул он, - обещай, что мы будем вместе. - Обещаю, - прошептала София ему в губы, прежде чем окунуться в этот омут вновь. Ансгар целовал ее в последний раз. Так страстно и нежно, крепко прижимая к себе. Оба она понимали, что это конец, но держались до конца. Стена из огня, дыма и пепла накрыла их нарочито медленно, поглощая две фигуры таких разных и странных людей. Забирая их жизни и последние слова. Обещания. Чувства. София, хоть и была эгоисткой, все же, не испытывала к Ансгару безразличия. Пусть это была и не любовь, как с его стороны. Теперь судить было поздно. Везувий поглоти Помпеи и две фигуры на выезде из города, так тесно прижимающиеся друг к другу, унося их слова, их чувства и их обещания в вечность…_____________[1] Кстати говоря, это правда. Я была на экскурсии в этом году, там действительно много этих символов на зданиях. Современны мужчины даже носят красные перчики (символ фаллоса) на шее, как оберег. И если случается какая-нибудь неприятность, например черная кошка перебежала дорогу, неаполитанские мужчины (Неаполь находится рядом с погибшими Помпеями, вблизи Везувия) дотрагиваются до такого ожерелья. А те, у кого их нет, дотрагиваются до собственного достоинства. Нам экскурсовод говорила, что если вы увидите такого мужчину, не пугайтесь, он не извращенец, он просто суеверный.