Ненависть к человечеству приходит не сразу. (1/1)

Ненависть к человечеству приходит не сразу. Ты улыбаешься оскалом, из-за которого тебя в детстве трепали за щеку расчувствовавшиеся тетушки, играя по законам этого ополоумевшего общества, все вроде как всегда, и внезапно – бдыщ – словно кирпич на голову. Я их всех ненавижу. Каждого. И близких, и далеких, и убийц, и проституток, и монахинь, и познавших дзен, и его отрицающих. Пол, раса, возраст, религия, комплекция, сексуальные приоритеты – все не важно. Ненависть одинаково накрывает всех, словно темно-синий фильтр при съемке ночной сцены. Все становятся одинаково бесцветны, как кучка муравьев, копошащихся под ногами.Конечно, я эгоцентричен. Я был эгоцентричен даже по сравнению с гынсоком. Впрочем, мы оба нервно покуриваем запрещенные препараты по сравнению с божеством и проклятием моей жизни. Отец снова звонил с этими скрипящими, железными нотками в голосе – возвращайся немедленно. Я даже не слишком сопротивлялся – любые доводы ему совершенно нипочем, словно я издаю звуки, недоступные его слуху. Но и не приезжал. И только когда на последней карточке закончились последние триста баксов, а на почту упало предложение о очередной тупой дораме, я понял – пора. Он даже дал денег на билет, чем в очередной раз продемонстрировал факт того, что он все знает о моих счетах. Раньше он только усмехался в трубку на кокетливые просьбы о деньгах на дорогу домой. Козлина.После перелета (сэкономил, старый пердун, мог бы и в бизнес-класс посадить) и встречи каким-то жалким составом в холле (да даже джионисов в Швеции лучше встречают, ей богу), я ищу глазами отцовского посланника. Ясное дело, сам он в жизни сюда не заявится. Надо искать кого-то огромного, с широкой челюстью, тупыми глазами и скромной табличкой ?Одагири? на японском – конспирация иногда доводит до смешного, отец после кризиса и разорившегося тезки-партнера ненавидит эту фамилию. Однако привычек не меняет, какое завидное постоянство. Отцовский бодигард махает в мою сторону с почти любезной улыбкой – я вижу, как вздрагивает в его руках нужная табличка – и путает меня с проходящим по той же траектории пацаненком раззвиздяйской наружности. Он не похож на меня, уважаемый. То, что он выглядит как бомж и косится на тебя с опаской – всего лишь следствие того, что он вырвался из этой пуританской страны и теперь, по возвращению, уже начал понимать, что вернулся зря.Я медлю перед тем, как сесть в машину, словно это что-то изменит. За несколько метров от меня кто-то ахает – я чуть поворачиваю голову и вижу того бомжеватого мальчишку. Стоящая перед ним аджума всхлипывает и выдает тому размашистого подзатыльника. Я вижу, как дрожат ее губы – она борется между желанием обнять и желанием спрятать мальчишку куда-нибудь туда, где никто его не увидит, пока она не приведет его в ?надлежащий вид?. Он затравленно озирается, встречается со мной взглядом и я почти злорадно киваю – меня ждет то же самое, пусть и без рукоприкладства, но он то об этом не знает. Он кривится и почти открывает рот, чтобы огрызнуться, но тут его настигает вторая оплеуха. Когда мы проезжаем мимо, он уже склонился, прикрывая руками голову, и не слишком уверенно уклоняется от разъяренной матери.С другой стороны, это выглядит почти как проявление заботы, которое мне не светит, даже если бы я вернулся домой с недостающими частями тела. Рядом на сиденье загорается и начинает орать мой телефон. Никто не знает этого номера, значит, это отец. От неизбежности и неотвратимости его голоса и его присутствия я чуть ежусь, впрочем, достаточно быстро для того, чтобы успеть поднять трубку – отец ненавидит, когда его игнорируют.- Водитель отвезет тебя домой, - бросает он без лишних церемоний.- Да, отец, - киваю я в трубку.- Еще день там будет моя экономка, пока ты не освоишься и не отоспишься, дальше сам.- Да, отец.- Я в среду с утра приеду. Будь на месте.- Да, отец.Как только он кладет трубку, от восторга я взвизгиваю так, что водитель дергает руль влево, машину ведет, сзади кто-то жмет на сигнал, а мы виляем по полосе, как беременная корова на каблуках. То ли этот недотепа поступил к отцу недавно, то ли еще ни разу его не возил. У тебя должны быть стальные нервы и полная концентрация на дороге, иначе ты здесь долго не протянешь. Нацепят черные очки, анаболиков наглотаются и считают, что могут устраиваться в охранные фирмы. Идиоты.Мозг перескакивает с размышлений о перепуганном водителе на то, что меня так обрадовало. Мой дом. Мой личный отдельный дом. В нем не будет ни отца, ни очередной экономки, которая будет хотеть трахнуть или его, или меня, ни его деловых партнеров. Конечно, если отец так расстарался, то меня определенно ждет какой-то подвох, но не продаст же он меня в рабство, в самом деле. Тем более, что во второй раз продать меня невозможно – я же вернулся сюда, в страну утренней свежести и садистских агентств, а значит, вот-вот на горизонте объявятся манагер, состоящий из самоуверенности и ненависти ко мне, расписание и большие темные очки на роже вне зависимости от времени суток.Машина останавливается у высокого дома с двумя внешними лифтами. Отец знает, как я их ненавижу, выбор места жительства не был случаен, не правда ли? Внутри чисто и пахнет свежестью, пустые гулкие коридоры навевают ощущение новостройки. Квартира 404 – улыбается мне консьерж, выдавая какую-то почту. Я еще не жил здесь, какая к черту почта?- Добро пожаловать, - я слышу счастливый женский голос, как только открываю двери квартиры. Это не Сугем, видимо, отец уже избавился от нее и ее печальных попыток залезть к нему в брюки. Та бы никогда так никого не поприветствовала. Депрессия – ее конек.- Угу, - протягиваю я, осматривая холл. Впрочем, не слишком долго. На столе перед телевизором стоит добрых два десятка разнокалиберных плошек, где-то вдали суетится безразмерная бабенка, оттуда что-то шкварчит. Видимо, это и есть папина экономка. Странно, обычно он предпочитал женщин, менее похожих на бегемотов. Я присаживаюсь за стол и приподнимаю одну из крышек – выглядит аппетитно. Макаю вилку в соус – хорош. Если она так хорошо готовит, то это вполне объясняет ее присутствие. Отец любит удивлять своих гостей изысканной едой.- Присаживайтесь, кушайте, - урчит тетка, мимоходом, задев меня безразмерным задом, устраивая на столике еще две плошки. – Ну, давайте!Она светится от счастья, словно я подарил ей нефтяную скважину, и вкладывает мне в руки палочки. Я быстро рассматриваю ее, так, чтобы хотя бы не путать с другими (хотя такая задница и так не дает особых шансов на путаницу) – круглое лицо, рыжеватая химия, запах тмина и корицы, и начинаю есть.- Ну вот и чудненько! – воркует она, уходя из поля зрения. – Поесть после полета всегда хорошо. Завтра вас будет уже жена кормить, ну а пока она не долетела, Миён вас накормит, как любимого сыночка. Кушайте, кушайте!Пункт один. Ее зовут Миён.Пункт два. Завтра прилетает моя жена.Я тщательно, чтобы не подавиться и случайно не закончить таким позорным образом такую драгоценную мою жизнь, жую рыбу. Какая. К. Черту. Жена?!