Глава 7 (1/1)

?Рос-Инновации – высокотехнологичный провал?.Рома бросает в меня газетой, а сам ударяет кулаком в деревянный бок мини-бара. Его галстук похож на акварельную мазню.- Бляди. Это целая кампания… сначала – газеты, потом туда доберутся, - Рома смотрит вверх, подразумевая не Бога, а высшие чиновничьи круги. Нет благосклонности сверху – нет денег. Нет денег – нет работы.Рома испуган.Я вижу это в глазах, в складке между бровями, в напряженных ямочках у рта, глубоких и тревожных. Его прессуют – просто я не знаю, кто. Скорей всего – Варенников, не получивший от моей стратегии чего-то, что надеялся получить.Вместо того чтобы его утешать, я хватаю Рому за руку и подтаскиваю к себе, медленно целую в щеку, а затем – возле уха, а затем – под ним… в мягкую белую шею, едва прикрытую воротником. Рома закрывает глаза и подставляет мне горло с острым изломом кадыка, дыша часто и шумно. Мы избавляемся от одежды – профессионально, как сбрасывают свои шмотки опытные шалавы, - и я толкаю Рому на постель, а затем наклоняюсь, накрывая ртом его сосок.Белкин вздрагивает от холода и возбуждения, а я ласкаю его языком – трогаю так и эдак, настороженно хмурясь, улавливая каждую его реакцию, бережно прикасаясь, посасывая, надавливая легонько зубами. И неважно, насколько напряженным делают мое лицо вечно сдвинутые брови – это не мешает моему рту быть улыбчивым и призывно мягким, будоражащим; это пригождалось мне и раньше, когда я раздвигал ноги девчонкам и орудовал там языком, но сейчас Рома стонет, и все это вылетает у меня из головы.Словно до него у меня никого не было.Никогда.Ни разу.Как будто он – первый.Я отпускаю зацелованный сосок и осторожно касаюсь губами под ним. А потом – целую в центр груди. А потом – еще ниже, под ребрами, втягивая в рот светлую кожу и трогая ее языком, откровенно упиваясь тем, каким податливым кажется чужое тело, если целовать его везде-везде. Опустив голову, сползаю ниже и накрываю ртом ямку пупка, проникая в нее языком, влажно дотрагиваясь… и застываю там, явно не зная, что делать дальше. На этом этапе опыт, полученный с девушками, исчерпывается, и на моей секс-карте возникает сплошное белое пятно.- Давай уже, - прерывистым голосом просит Рома. – Либо еби, либо не еби, только делай уже что-нибудь…- Тебе не понравится, - предупреждаю я. Повидав немало умопомрачительных минетов, нетрудно понять свой уровень относительно уровня этих девиц. Я против Алены – все равно что первоклассник на уроке русского языка против доктора филологических наук.Хотя, - думаю я, - может, на самом деле там все не так уж сложно? Может, бабы просто набивают себе цену воображаемыми ?трудностями??..Подумав так, я киваю и стаскиваю с Ромы трусы, открывая незагорелую кожу, темную поросль в паху и напряженный член. Помедлив, беру его в ладонь, - словно пытаясь согреть в равнодушной прохладе комнаты, - и осторожно трогаю губами светлую, лаково блестящую головку.Рома не смотрит на меня. Только кусает губы, пялясь в потолок, и чуть подрагивает, когда я вожу по стволу большим пальцем, поглаживая сперва под головкой, а затем ниже, очерчивая контур вен и спускаясь до основания – туда, где подушечку пальца покалывают жесткие волоски. Прикрыв глаза, обхватываю губами головку члена и осторожно втягиваю ее в рот, готовый тут же выплюнуть, если вкус не понравится. Но вкус оказывается сливочно-нежным и... никаким.Помедлив – и убедившись, что рвотных позывов это не вызывает, - я начинаю аккуратно посасывать головку, ладонью стиснув чуть сильнее, чтобы стянуть вниз крайнюю плоть.Кажется, я могу продолжать так вечно – до тех пор, пока чужие пальцы не сожмутся в волосах. Тогда я отрываюсь от члена и сплевываю на него, а затем, проведя кулаком несколько раз, наклонюсь и пытаюсь пристроиться к своей руке – беру в рот головку члена и двигаю головой в такт дрочке. Рома молчит, только мнет мои волосы в пальцах и чуть дергает. А потом тихо выдыхает:- Еще…Я улыбаюсь, убираю руку с члена и опускаю ее на Ромино бедро, явно готовясь сыграть по-взрослому – взять в рот взаправду, как делают умелые шкуры. Прикрыв глаза и подрагивая ресницами, на пробу двигаю головой, пытаясь с каждым движением принять в себя на пару миллиметров глубже. Так делают гимнастки, когда растягиваются: не сходу ебашат обратный шпагат, поместив ноги на стулья, а пружинят слегка, с каждым разом опускаясь все ниже. Замечтавшись о гимнастках, едва не давлюсь членом – горло сводит спазмом, когда головка надавливает на корень языка. Я отстраняюсь и кашляю, утирая рот ладонью, а Рома вскидывает голову.- Противно? – спрашивает он, и в голосе его звучит искреннее любопытство. Он не сочувствует мне, не извиняется – ему просто впервые в жизни интересно, что чувствует другая сторона.Я смеюсь и хватаю его за запястье, целую во внутреннюю сторону ладони.- Да нормально. Просто не умею ни хрена, - признаюсь я, обхватывая пальцами основание члена и поглаживая его, а затем насаживаюсь ртом, втягивая щеки и стараясь сосать, но пытаясь при этом не перегнуть палку. Лучше сделать это серединка на половинку, чем проблеваться, переусердствовав и запихнув в себя член слишком глубоко.Рома согласно смеется, а потом вздыхает, снова хватает меня за волосы и отрывисто стонет. Я больше ни о чем не думаю – только вожу головой вверх-вниз, с упоением прислушиваясь к его стонам и всхлипам, слегка придерживая ладонями внизу живота. Рома кусает ребро ладони, а потом зажимает себе рот двумя руками, вскрикивая, чуть не плача, когда я отсасываю ему с влажным хлюпаньем, втягивая щеки и делая это хоть не очень глубоко, но зато очень старательно.Потом он отрывает от лица руки и громко, отчетливо говорит в потолок:- Я так долго не выдержу.Я знаю, что это значит.Пацан пацану кончи не пожелает. Ни в рот, ни на лицо.Я выпускаю его член изо рта и трусь скулой о скользкий от слюны ствол, слегка придерживая его пальцами. Щекой и подбородком тереться не рискую.- Я тогда просто додрочу? – задумчиво спрашиваю я, не совсем представляя, что в таком случае нужно предлагать. Обхватываю член ладонью и принимаюсь деловито двигать рукой, но когда Рома отрывисто стонет – не могу удержаться и снова прихватываю блестящую головку, пощипываю её губами и втягиваю в рот, целуя то сверху, то сбоку. Играясь.Доводя до одури.До умопомрачения.До того, что Рома вскрикивает, сжимая в кулаке мои волосы и изгибаясь в спине. Я вздрагиваю, ощутив во рту влагу, широко распахиваю глаза и преодолеваю давление его руки, выпуская член – и из-за этого вторая порция спермы брызгает на лицо, белесыми каплями попав мне на губы и щеку. От удивления я так и не прекращаю двигать рукой, словно помогая Роме спустить до конца, и смотрю на него сверху вниз. Только обвожу языком губы, собирая с них белое и липкое.Это совсем не противно.Это…- Ну ты чума-а! – стонет Рома, распластавшись на постели и глубоко дыша. А потом добавляет: - Прости. Не хотел.Я смеюсь, проводя пальцами по собственной щеке. Вытираю руку о постель.- Не страшно, - говорю ему, не испытывая ни толики отвращения – только глубокое, странное чувство, приятным эхом отдающееся внутри. - Я же знал, что за хуй тебя дергаю, а не за руку держу...Рома смеется и тянет меня к себе – целоваться. Он совершенно расслаблен, словно уже забыл о неприятных газетных заголовках, и о Варенникове забыл, и о целом мире вокруг.Я безнадежно западаю на его улыбку, и молча прижимаюсь губами к губам.* * *Море волнуется раз.Море волнуется два.И я – на самом дне этого моря, в пасти без дна, в объятиях соленого, живого, томно вздыхающего чудовища.У меня давно уже не осталось воздуха, и я безвольно развожу руками, пытаюсь всплыть, пытаюсь сделать хоть что-нибудь…Зря.* * *Меня догоняют в пробке, стучат по стеклу согнутым пальцем и подсаживаются прямо в БМВ.- Привет, сёрфер, - говорит Савелов. - Паркуйся.Стекла занавешены дождем.Мимо нас медленно проезжают машины, и я равнодушно слежу за ними взглядом.- Ты знал, что деньги пошли? – спрашивает Савелов. Он выглядит так, словно очень старается не орать на меня.- Нет, - я пожимаю плечами. Дождь заливает лобовое стекло, делая его волокнистым и непрозрачным. – Я не имею никакого отношения к финансам.- Ну так я тебе говорю, - ворчит Савелов, - деньги уже идут.Мне трудно думать о деньгах.Мне трудно думать о работе.Мне трудно думать даже о моих шашнях с МВД.Я как мальчишка, которому спермотоксикоз раздолбал все мозги.- Не знаю…- А должен был знать!Савелов пихает меня кулаком в щеку, я сбрасываю его руку и смотрю ошарашенно – даже не со злобой, а просто с искренним охренением.- Андреев, - злобно рычит Савелов. - Ты обвиняешься в многомиллионном хищении. И ты информатор. И тусуешься ты здесь, на свободе, только пока ты мне нужен.Я смотрю то на него, то перед собой; пытаюсь сдержаться, но затем выпаливаю:- Я вообще не собирался тут ни на кого стучать!Внутри меня – вакуумная пустота.Ни любви, ни души, ни сердца.- Так что делай, что хочешь, - отрезаю я. - Там люди работают – а ты хочешь, чтобы я их подставил? Чистые люди, между прочим!- Чего? – Савелов смотрит на меня, как на идиота, а потом улыбается. - Ты где-то видел чистые госкорпорации? Да на твоего любимого Белкина за последний год четыре компании в суд подали!Я вздрагиваю, но быстро понимаю, что это просто фигура речи. ?На моего любимого Белкина?…Какое-то время я смотрю перед собой, сглатывая через силу. В горле словно застряло зеркало от моего БМВ. Потом смотрю Савелову в глаза.- Не дашь инфу – закопаем, - говорит он. - Никто и не вспомнит.Спустя мгновение Савелов открывает дверь и выпрыгивает на бордюр – под дождь, изрисовавший мне стекла.Сначала я хочу ударить по рулю, но потом просто берусь за него двумя руками и сжимаю изо всех сил, низко опустив голову.Хочется орать.Хочется сдохнуть.Хочется, чтобы все это, наконец, закончилось.* * *Мы встречаемся в отеле, чтобы не наводить Алену на неправильные мысли. Точнее, очень даже правильные…… но все-таки нет.Я смотрю на Белкина, и мне мучительно хочется спросить: почему с тобой судились?Что там было?Почему?Я долго думаю об этом, но так ничего и не спрашиваю. Если Рома не виноват, а я спрошу у него такое – это покажет, что я в нем сомневаюсь.А если Рома виноват…Я не хочу об этом думать. Но все-таки думаю, стискивая челюсти и играя желваками. Если Рома виноват, то мои расспросы сделают его в два раза осторожнее, и он перепрячет все улики.Потому вместо расспросов я веду пальцами сзади по его голой шее. Медленно спускаюсь вниз, по лопаткам, скольжу вдоль позвоночника... Замираю у ямочек на пояснице, погрузив в них пальцы, а потом обеими руками хватаю его под задницу – широкими крепкими ладонями, цепкими пальцами, стиснув до синяков, - и опрокидываю спиной на постель. Упираюсь руками в сбитые простыни, нависая сверху и глядя прямо в лицо.- Еще разок, чтобы крепче спалось?- Можно, - с лукавой ноткой тянет Рома, но глаза у него – холодные и спокойные. И совсем не кокетливые.Он тянется ко мне, и я припадаю губами к губам, забывая обо всем – порывисто, словно только этого и ждал, только на это надеялся; словно не нужна мне ни ебля, ни отношения, ни загранпаспорт, а нужно только, чтобы этот парень меня целовал. Убрав руку, упираюсь ею в постель рядом с Роминой талией, а второй ладонью помогаю себе – направляю член, отыскивая головкой очко, протискиваясь в него сразу, без миндальничания и таскания кота за хвост, нависая над чужим телом и сходу начиная двигаться.Я трахаю Рому, устроившись на нем, как на одной из своих бывших девиц – между призывно раздвинутых ног, слегка подаваясь назад, а потом двигая бедрами снова, засаживая ему спокойно, уверенно, постанывая прямо в лицо. Я и верю ему, и не верю, и чувствую, как его руки сползают по моей спине, как его пальцы впиваются мне в ягодицы…Я думаю о том, что его приоткрытые, искусанные губы выглядят ужасно бесстыже. Если бы Алена видела…- Да, - шепчет Рома, - да, да, да, да…Я вскрикиваю, с громким шлепком встречая бедрами его ягодицы, толкаясь быстро, с молодецкой удалью – уже не кокаиновой, как три года назад, но все равно нездоровой. Рома стонет, прогибается весь и сжимает ногами – так не ведут себя ни жертвы насилия, ни те, кто недоволен сексом. Разве что получают за этот секс хорошее бабло... А Рома не получает подо мной ничего, кроме оргазмов, и потому он в постели по-настоящему честен.Эта мысль ошеломляет меня, заставляет нависнуть над его телом почти неподвижно. Я знаю, какими словами меня описывают бабы – широкий, красивый, с мощными плечами и ровной линией ключиц, с тугими мускулами, идущими от основания шеи к плечам, с крепкой грудью и маленькими светлыми сосками, - я все это знаю. Я в курсе, каким природа меня вылепила. И я позволяю Роме себя рассмотреть, распрямляя руки в локтях и двигая только задницей, дергая ею быстро, налегая коленями на постель, а бедрами – аккурат между раздвинутых ног, засаживая так глубоко, чтобы Белкин ощущал себя посаженным на кол.Внезапно пригибаюсь, почти укладываясь грудью на грудь, прижимаюсь губами к его уху и лихорадочно шепчу: давай, давай, хочу кончить с тобой вместе, давай сделаем это, блядь, с ума сойти, я уже вот-вот, блядь, блядь, сука, охуенно, давай, давай вместе...Я не знаю, сколько это продолжается. Только закатываю глаза, внезапно стиснув челюсти и скрипнув зубами, запрокидывая голову и изгибаясь в спине, весь искореженный, сломанный, преображенный оргазмом, выкрикивая снова – блядь, господи, блядь! Давай, давай сейчас, я…Рома кричит подо мной, и я продолжаю двигаться – постепенно замедляющимися, глубокими, упругими толчками, уже чувствуя, как внутри влажно и скользко. В какой-то момент я просто останавливаюсь, а потом откатываюсь в сторону, вытаскивая член и без сил падая на спину.- Блядь...Рома молчит. Его грудь ритмично вздымается. Когда я смотрю на него – обнаруживаю, что ресницы у него мокрые от слез.- Огонь, - вяло говорит он, улыбнувшись краем рта, а потом замолкает.Дождь хлещет в окна, яростный и холодный, отрезвляющий.Ни у одного из нас нет сил, чтобы говорить вслух, и потому мы беседуем руками – водим пальцами по телам друг друга, едва соприкасаясь кожей, трогая, поглаживая, беззвучно дыша.К полуночи дождь утихает.