Глава 6 (1/1)

Сначала я думаю, что все это – шутка.Что я всё не так понял.Что сейчас мы доберемся до квартиры Белкина, и нажремся там до поросячьего визга. Лично мне так и хочется сделать – цедить вискарь, намешанный с джином и шампанским, и плакаться о нестерпимости бытия.Но в просторном, ярко освещенном лифте я вспоминаю, как было с парнем года три назад – в клубе, на адреналиновом и кокаиновом угаре. Точнее, никакого ?было? у меня не было: парень попытался меня облапать, наговорил чуши (что-то о том, что ?для большинства это так, обыденность?, и о том, что для обретения полной свободы нужно сделать ?шаг, один маленький шажочек, и все?).За это – получил по щщам.Когда я делаю этот ?шажочек? и кладу руку на бедро Белкина, то вспоминаю, за что на самом деле сломал тому парню нос.Не за то, что он был пидором.И не за то, что он облапал меня как телку.Просто я был на взводе – ломаный-переломаный, доведенный до сумасшествия тем, как складывалась моя жизнь. Я все потерял. Я не понимал уже, куда качусь. И в ту секунду, когда чужие пальцы ?прошагали? по моей ноге от колена до паха, наступило помутнение: мне застлало глаза, забило уши обрывками электронных битов, и я сорвался на незнакомце так яростно, словно это он был во всем виноват.Теперь я смотрю на Белкина, молча сжимаю пальцами его бедро и думаю, что разбитый нос мне, пожалуй, исключительно необходим.Но Рома ничего такого не делает.Рома смотрит на меня и говорит:- Очуметь можно…В квартире его ждет Алена – она уехала с причала в числе первых, заранее вызвав такси. Рома хватает с вешалки ее пальто, швыряет его, словно мячик комнатной собачке.- Пошла вон, - говорит он.Алена смотрит на меня с ненавистью, а потом хватает сумочку, мобильник, натягивает пальто и выбегает, едва запрыгнув в туфли. У нее есть своя квартира – не на улицу же ее выгоняют.Ничего, - думаю я.Перебьется.В эту секунду Алена меня ненавидит, и я даже знаю, за что: за то, что мы с Белкиным сейчас будем развозить пьяные сопли, а потом, наверное, вызовем шлюх. Ей и в голову не придет, что за закрытой дверью я со стоном обхвачу Белкина руками, прижмусь губами к губам, целуя голодно и неловко – словно еще не поняв, что тискаю не бабу.- Я тебя трахнуть хочу, - говорю я, задирая на Роме пиджак и с трудом пропихивая руку под ремень штанов. Сделать это непросто – засранец фигуристый, и его броские серо-буро-малиновые костюмы подогнаны под его тело до миллиметра. Я быстро облизываю губы, выдавая этим свое волнение, и добавляю: – Ты когда-нибудь?..Рома смеется, а потом трется об меня медленно и тягуче – движением, в котором читается желание скидывать штаны по первому же требованию, и без него, и просто так.- Один раз пососался с мужиком в клубе... – роняет он. - Мои парни тогда разбили два мобильника и один фотоаппарат. Повеселились...Когда кровать попадается нам под ноги, Рома падает на нее первым – с громким вздохом, раскинув руки.- Не боишься, что сплетни будут в интернете распускать? – спрашиваю я, рухнув сверху и дотронувшись языком до его шеи. - Даже без фоток...- Не боюсь, - говорит Белкин. Он, кажется, никогда ничего не боится. - Кто им, трепачам, без доказательств поверит? Из местного бомонда в гомосексуализме не обвиняли разве что Розенбаума.Я двинул рукой, все еще засунутой Роме в штаны, крепко зажатой между кроватью и его телом. Смял ягодицу, а потом защипнул ее двумя пальцами – не как в детстве, ущипнул и все, а стиснул слегка, собрав кожу складочкой, перекатывая ее между подушечками. Кожа у засранца была шелковая.- А меня один уебок в клубе за ногу облапал, - в порыве глупой откровенности признаюсь я. И добавляю: - Я ему рожу разбил…Рома смотрит на меня широко раскрытыми глазами – а потом смеется, распластанный подо мной, с разбросанными по кровати руками и ногами, весь податливый, мягкий, с медленно движущейся в такт дыханию грудью.Кажется, совсем не возбужденный.Я закусываю щеку изнутри, боясь шевельнуться. Что теперь делать? Как соблазнить? Как сделать так, чтобы он мне в челюсть не дал, когда я попытаюсь ему вставить? Хотя вроде лежит… еле дышит. Не отпихивается.Тоже хочет?- Мне просто не до того было, - говорю я, словно оправдываясь. - Не до ебли. Если бы лапала баба, я бы кулаками махать не стал, а тут мужик, вот и...- А если бы было до того, - спрашивает Рома, глядя на меня из-под ресниц, - попробовал бы?- Нет, - я хмурюсь, закусив губу и внимательно рассматривая его лицо. Потом вытаскиваю руку из штанов и принимаюсь расстегивать на Роме рубашку, - ... тогда - нет. Он мне был никто, хуй с горы.Я прижимаюсь губами к губам, лицом к лицу, торопливо справляясь с пуговицами и распахивая полы его рубашки. Скольжу ладонями по груди и животу – без единой мысли в башке, обжигаясь, отдергиваясь. Даже от лица отшатнулся – привстал, ошарашенно глянув на Рому сверху вниз. Будто не ожидал, что все так получится. Что он вообще ответит.Помедлив, снова опускаю руки и берусь за ремень, выдергиваю его из пряжки и расстегиваю с глухим скрипом хорошей кожи о металл. Расстегиваю ширинку, сдергиваю вниз трусы и выпускаю на волю чужой член, смотрю на него с еще большим изумлением – как будто ожидал увидеть что-то другое.- А я – нет? – спрашивает Рома, не обращая внимания на мои манипуляции. – Я – не хуй с горы?- А ты… - я запинаюсь, не зная, как и сказать. ?А ты красивый? - словно телку оцениваешь. ?А ты особенный? - глупо звучит…- А с тобой бы я хотел, - твердо говорю я, решившись. – Где у тебя смазка?Я не спрашиваю: ?есть ли у тебя смазка?? - господи, ну конечно есть. Таких девчонок, как Алена, отрабатывают во все дыры – безо всякой любви, но со смазкой, конечно же. В этом плане Рома наверняка джентльмен.Он пытается объяснить мне жестами, указывая то налево, то направо, а то и просто хватая меня за галстук и дергая к себе. Взгляд у него потерянный.Заметив это, я подаюсь навстречу и целую его, открывая рот и сталкиваясь языками, даже стукнувшись зубами в спешке. Стаскиваю с него штаны до колен, забыв про туфли внизу, а потом отдергиваю руки, привстаю и начинаю торопливо расстегивать на себе рубашку.- Забавно вышло, - бормочу я. – Когда познакомились – шампанское распивали на морском берегу, как парочка пидоров…Облизываю губы, не зная уже, зачем я это говорю и важно ли это сейчас. Расстегиваю манжеты рубашки, порывисто сдираю ее с плеч и отшвыриваю, попав ею в стул.- А теперь ни шампанского, ни морского берега, ни хера романтики, - заканчиваю я. - А мы…- В жопу романтику, - говорит Рома, выпутываясь из одежды ниже пояса, оставаясь в одной только распахнутой рубашке. - И шампанское в жопу.Про морской берег он ничего не говорит.Я представляю его на песке – распластанного, раскрытого. Представляю, как пялю его прямо на берегу, зажимая рот ладонью и едва сдерживаясь, чтобы не стонать. Не выдержав, накрываю ртом Ромины губы, завладеваю ими всецело – обвожу кончиком языка и ныряю вовнутрь, выдыхаю со стоном, слегка сжимая зубами его метнувшийся навстречу язык. Потом отрывисто вздыхаю и отшатываюсь, снова вставая – сперва на четвереньки, уперевшись в постель руками и коленями, а потом – соскользнув с нее на пол. Презервативы и тюбик смазки находятся не сразу, но Рома не жаждет мне помогать – только пялится, раскинувшись на кровати и приподняв голову.Я возвращаюсь к постели, ощущая, как расстегнутые штаны съезжают по бедрам, открывая косые мышцы живота и резинку трусов, под которой виднеется притянутый к бедру член. Обхватываю Белкина руками, рывком переворачивая на живот, бросая лицом в сбитое покрывало.Все это пиздецки страшно. И чем дальше я продвигаюсь – отщелкиваю крышку на тюбике, выдавливаю смазку, лью ее в ложбинку между ягодицами, - тем страшнее. Опыта с девственниками (и даже девственницами) у меня немного – как правило, спал с уже опытными, которым не нужно ничего объяснять и ничем помогать. Сами что угодно объяснят. Сходу. На все семнадцать с половиной сантиметров.Но потом я вталкиваюсь в его тело одним пальцем – и думаю, что не так уж это страшно.И что Рома – потерпит.Он явно и сам не прочь потерпеть – дрожащий, кусающий и без того яркие губы, поглядывающий на меня через плечо. Я медленно ввожу в него второй палец, потихоньку распрямляю его, прижимая к среднему. Медленно двигаю ладонью, поворачивая пальцы подушечками вниз, а затем снова вбок, чувствуя Рому изнутри – мягкого, влажного от смазки, горячего. Наверное, глубже – еще горячее... Я кусаю губы, нетерпеливо подрагивая, прижимаюсь к его бедру коленом, налегаю на спину, комкая задравшуюся рубашку и лаская внутри пальцами. Рома выдыхает коротко, с присвистом. Он не рыпается, даже слегка приподнимает зад, будто ждет чего.Догадавшись, чего именно ждет, я извлекаю пальцы и лью на ладонь больше смазки. Отбрасываю тюбик, срываю коричневато-золотистую обертку с гондона и торопливо, одной рукой принимаюсь натягивать его на член. Застреваю примерно на середине – латекс тонкий, многократно хваленый за полноту ощущений, но на хуе раскатывается как сволочь. Кое-как справившись, обхватываю член обильно смазанной ладонью и пристраиваюсь к Белкину сзади – торопливо, уже совершенно наплевав, девка или пацан. Надавливаю хуем, глядя, как розовато-бежевые складочки расходятся, подаются под давлением, и как головка постепенно исчезает внутри.Рома всхлипывает, и звук этот настолько тихий, что похож скорее на вздох. А может, это и был вздох…Я тоже вздыхаю, налегая бедрами, не обращая внимания на мешающиеся штаны. Сдергиваю их одной рукой, оставляя болтаться на бедрах, елозя складками ткани и кромкой ремня по чужим ногам. Скользкой от смазки ладонью пытаюсь ухватить Белкина за жопу – слегка сжимаю, но пальцы соскальзывают, оставив влажные следы. Пригибаюсь, вытирая ладонь о простыню, а потом берусь за Ромины бедра и медленно толкаюсь, плавным движением натягивая его на себя.Именно что натягивая – тугого, как презерватив-маломерка, так тесно обхватившего член, что у меня яйца сводит от удовольствия. Я постанываю, сцепляя зубы так крепко, что удивительно, как эмаль не посыпалась – и медленно подаюсь назад, а затем вперед, ощущая сопротивление, преодолевая его и через силу погружая член в чужой зад.Рома стонет – отчетливо, отнюдь не с болью в голосе, - и все вдруг становится именно так, как должно.* * *Мы, наверное, сошли с ума, - думаю я.Мы, наверное, кончились вчера, как пузырьки в шампанском, как растаявшие кубики льда, - и начались заново, такие странные, непонятные, еще незнакомые друг с другом.Мы давно этого ждали.Не я один ждал – это точно. Рома пялится на меня дурными глазами, безостановочно шепчет ?давай, давай, давай, давай?, - и сам дает тоже, раздвигая ноги, выбирая удобные позы, кусая себя за кулак и крича так, словно его пытают каленым железом.В первый раз мне приходится ему додрочить, но во второй Рома кончает так, что его слышит половина соседей.Блядский девственник…Я так ему и говорю – ?Блядский ты девственник!?, - а потом наваливаюсь на его спину и быстро дышу. Утыкаюсь лицом в его волосы, провожу по ним носом – тут куча геля, потому они и выглядят такими гладенькими, вечно зачесанными, убранными от лица…На море Рома был другим. И все в нем топорщилось, стояло дыбом, падало прядями на гладкий лоб. И никакого геля – только морская соль.Рома спихивает меня, переворачивается на спину, и мы целуемся так долго, что у нас заканчивается кислород. А потом – еще немножко. До темноты в глазах. До белых искр. До тихого всхлипа, с которым Рома от меня отваливается, хватает воздух распахнутым ртом и жадно дышит.А потом смеется.А потом – целует меня снова…Я ухожу на самое дно, без кислорода, без помощи, без надежды на то, чтобы выплыть обратно.Если это не счастье, то его, должно быть, вообще не существует.* * *- Я присяду, - говорит Алена. - Ты не против?Она опускается за мой столик, вся отглаженная, в белоснежной блузочке с кокетливым бантом, с алыми губами, голубыми глазами и уебищным начесом на голове. В ушах у нее – жемчужины размером еще больше прежних.Видимо, извинение от Ромы за вчерашний инцидент.- Слушай, Ален, - говорю я, забрасывая в рот кусок лазаньи. - А ведь я о тебе ничего не знаю. Чем ты, например, тут конкретно занимаешься?В моем голосе – бесконечное дружелюбие.А внутри – прорва ревности, колючая, высасывающая изнутри, обгладывающая меня до костей. Распроклятая черная дыра, в которую катится моя жизнь. Я смотрю на Алену – а думаю о том, как она отсасывает Роме. Или раздвигает перед ним ноги. Или пытается его соблазнить, вся такая ухоженная, в шикарном черном белье…- Я руководитель отдела спецпроектов, - говорит Алена.- Ух ты, - восклицаю я. - А что это такое?Замешательство на Аленином лице проступает так явно, что требовать от нее ответ – все равно что пинать щеночка. Но я безжалостен. Единственное, чего я хочу сейчас – пинать щеночков.- Ну ты вот, например – спецпроект, - говорит Алена. В ее голубых глазах – растерянность, как у отличницы, не знающей ответа на ЕГЭ. Она пытается уличить меня в сарказме, в жестокой насмешке, но я вытираю губы салфеткой и ничем себя не выдаю.По крайней мере, так мне кажется.- Польщен… - спокойно говорю я. - Ну а возраст? Место рождения? Что в жизни главное?Малолетняя блондинистая дура, - думаю я.И злюсь на себя за эту мысль. Алена ничего мне не сделала – простая девчонка, красивая, может даже умная…- Саратов, двадцать четыре года, - говорит Алена. - Что главное…Я ничего о ней не знаю. Только то, что она оказалась достаточно неравнодушной, чтобы откликнуться на мои мольбы и позвонить Белкину. Это было три месяца назад – когда я, весь оборванный, заросший и грязный, пристал к ней у входа в офис.Она меня выручила.А я…- Обнимашки, - решает Алена. - Спать голышом… Ну и любовь.Внутри меня что-то щелкает.- Любовь! – восклицаю я, и в голосе сквозит неприкрытая язвительность. Я готов дать себе за это по роже, но сдержаться не могу. Не могу слышать, как она говорит про ?любовь?. Не могу представить, сколько ?любви? она вкладывает в старательные минеты по утрам. – Угу... Ну а карьера, машина, бриллианты?- Это конечно, - говорит Алена, и вызывающе кладет локти на стол. Она видит, что со мной что-то творится, и пытается ответить достойно. - Я же хищница. Я же в топе!Ты – жалкая маленькая девочка, испуганная моими нападками, - думаю я.Ты ничтожество.Да кто ты ему…* * *Всю неделю я чувствую себя, как слепок из жевательной резинки, на котором остались следы от чьих-то зубов.Я бесцветный, затвердевший и безвкусный.И становлюсь нормальным, только когда Рома ложится в мою постель. Нам не обязательно трахаться – я просто провожу ладонью по его волосам, убирая их от лица, и чувствую, как внутри все сжимается и становится горячим и мокрым, словно от крови. Я выгораю, как бумажный лист – сперва обугливаюсь с краев, заворачиваясь и осыпаясь хлопьями, а потом становлюсь все меньше, и меньше, и меньше… И огонь погасает, потому что ему нечего больше жрать.Рома тревожится из-за работы, но мне ничего не рассказывает. Каждая его редкая смс-ка – зов о помощи, и когда Рома пишет ?приедешь??, я бросаю вещи в портфель, заталкиваю туда договоры и срываюсь с места, будучи не в силах ждать.- Прекрасно! – говорю я команде. Улыбаюсь криво, словно по мне пропустили электрический ток. - Я сейчас лично проеду через все компании, чтобы убедиться, что все у нас идет по плану.- Максим Евгеньевич, - тревожно зовет Дима. - У меня вопрос…Я набрасываю на плечи пиджак, торопливо застегиваю верхнюю пуговицу.- Дим, потом.Он не отцепляется, дышит мне в затылок, и его светлые кудряшки, светлая щетина, светлые ресницы щекочут мне мозг. - Дело в том, что отдел валютного контроля не пропускает платеж в Сингапур…- Да, - говорю я, пытаясь отыскать телефон.- В паспорте сделки…- Потом, - бросаю я. - Все, ребят, все остальное – завтра!- Просто в паспорте сделки указано…- Дима, потом!Я убегаю.Дима смотрит мне вслед – встревоженный и напряженный, не понимающий, чем провинился, - но мне некогда с ним разбираться.