Часть 1. Одержимый (1/1)

Двое странников пробирались по осыпающимся камням в пещеру, расположенную на высоте трёх с половиной километров в Гималаях, вход в которую был наполовину завален обломками, поросшими мхом. Здесь на высоте очень трудно дышалось из-за низкого атмосферного давления. Над головами нависали суровые снежные пики, куда без барокамеры или специального оборудования соваться нечего.—?Говорят, он в одной из этих пещер,?— мужчина лет сорока, чьё лицо сплошь заросло чёрной щетиной, остановился, с трудом вдыхая разреженный воздух. —?Он скрылся с глаз людей много тысяч лет назад и с тех пор пребывает в медитации. Но если разбудить его, он ответит на вопросы.—?А не проклянёт? —?опасливо взглянул на своего спутника молодой парень, которому едва ли исполнилось двадцать.Бородатый задумчиво поскрёб щёку.—?Не должен. Он сам проклят, так что, думаю, не сможет никого проклясть.—?А если сможет? —?голубовато-серые глаза парня с тревогой устремились в сторону пещеры. Юноша словно пытался вырвать ответы у непроницаемой темноты, пахнущей сыростью и разложением.—?Не пойму. Ты тащился за мной всю дорогу, чтобы теперь отступить? —?старший спутник посмотрел с насмешкой на молодого. —?Одно из двух: или наши расчёты ошибочны, и в этой пещере не окажется никого, или мы найдём его и заставим говорить. Идём! —?он решительно схватил товарища за рукав куртки и повлёк за собой.Пещера оказалась тесной и абсолютно необитаемой. От нее начинался узкий тоннель, ведущий в глубь горы. Старший мужчина включил фонарь, не полагаясь более на скупой свет, едва проникавший сквозь оставшийся позади вход. Они двигались медленно и осторожно, пригнувшись и постоянно оглядываясь. Тоннель начал вилять зигзагами. Здесь царила такая тишина, что пульсация крови в собственной голове казалась звоном набата. Звук нарастал, заставляя сердце ухать и замирать. И что-то ещё происходило с ощущениями. Парень чувствовал вокруг себя нечто прозрачное, бесформенное, не принадлежащее ему, но такое мощное, сильное, нестерпимо болезненное, словно невидимая рука вгоняла острые иглы в его душу. Незримые когти рвали его изнутри, а боль в теле стала лишь эхом внутренней борьбы с чем-то необъяснимым. Охнув, он скрутился пополам и схватился за ближайший крупный камень, попавшийся на пути.—?Что с тобой? —?обеспокоился старший.—?Я чувствую,?— едва слышно пробормотал парень. —?Он здесь, совсем близко!Старший обшарил расширившуюся часть тоннеля лучом фонаря, но ничего не обнаружил.—?Здесь нет никого. Джаред, не выдумывай.—?Я не лгу.В голове Джареда вдруг включилась отчётливая картинка: исхудавший мужчина, больше похожий на вросшие в стену пещеры корни древнего дерева, сухой, как скорлупа ореха, тощий, как лиана, сидит неподвижно, закрыв глаза, в позе лотоса. А перед ним?— пустота, матово-чёрная, словно разлитая в воде нефть.Молодой указал на место, казавшееся его спутнику пустым:—?Он тут.—?Не вижу,?— старший снова скользнул фонарём по окружавшим их камням.—?Зато я его вижу, Рахул. Так же отчётливо, как тебя.Реальность раскололась пополам. Джаред знал, что вторая больше похожа на бред. Но в этой бредовой реальности он видел сидящего у подземной стены, будто приросшего к ней, полумёртвого старика. А потом тот старик медленно открыл глаза и взглянул ему в лицо. И тогда Джаред понял, что в своей жизни никогда не видел ничего по-настоящему страшного. Из глаз живого мертвеца на Джареда смотрела неизмеримая чернота космоса, лишённого любого движения. Космоса, похоронившего все галактики. И теперь до конца времён эта пустота была обречена петь беззвучный реквием по убитой жизни. Песня смерти уничтожала всё вокруг, всасывала в себя, словно чёрная дыра.—?О… —?только и смог тяжело простонать Джаред. —?О-о…Он упал ничком, закрыв лицо руками, повторяя лишь одно:—?Уйдём, Рахул, пожалуйста, уйдём!—?Что ты видишь? —?обеспокоенно цеплялся старший за его плечо. —?Ты видишь его?—?Да,?— помертвевшим голосом отозвался Джаред.—?Он мёртв?—?Нет.—?Жив?!—?Ни то, ни другое. Это существо проклято даже крепче, чем мы думали! Оно всё ещё проклято!—?Оно?! Почему ты так говоришь? У него есть имя. Это же один из величайших воинов прошлого, сын гуру Дроны, Ашваттхама. Это ведь он? Никого другого здесь быть не могло!Джаред помолчал немного, а потом отрицательно покачал головой. Он продолжал смотреть в мёртвые зрачки открытых глаз, откуда звучал голос смерти, распространяясь по тоннелю и пещере. Наконец, развернулся и побежал к выходу.Он кубарем выкатился наружу и упал навзничь на сырую, холодную землю, глотая горный воздух с жадностью человека, едва не утонувшего в океанском шторме. Он царапал ногтями мох, пытаясь изгладить увиденное из памяти, но не выходило. Джаред вздрогнул, услышав позади тяжёлые шаги Рахула.—?Вставай! —?гневно скомандовал тот. —?Встань, если ты мужчина, и объясни мне, что всё это значит? Мы договорились идти до конца. Даже смерть не могла отвратить нас от нашего решения поговорить с ним. Почему ты сбежал, как трусливый пёс, не начав разговор? Если он сделал себя невидимым для меня, но открылся тебе, почему ты не задал ему вопросы, на которые мы жаждали услышать ответы?! Давай, объясни!Джаред медленно поднялся. Сначала на колени, потом уверенно встал на ноги, всё ещё не поворачиваясь к Рахулу.—?Это был не тот, кого мы искали,?— скрипучим голосом ответил он, и Рахул вдруг содрогнулся, услышав в интонациях своего товарища нотки чего-то опустошающего.—?А кто ещё мог оказаться там?! —?Рахул приблизился к Джареду сзади и встряхнул его за плечи, но тот снова не обернулся. —?И даже если это был не Ашваттхама, а кто-то другой, почему ты сбежал, не узнав всю правду до конца?Губы Джареда были опалово-бледными, словно его поцеловал призрак, но Рахул не мог этого видеть.—?Но я узнал. Когда он взглянул на меня, я узрел всю его жизнь за одну секунду, как единую вспышку. И жизнь та была страшнее смерти.—?Но чью жизнь ты увидел? Не молчи, говори!—?Хочешь тоже посмотреть? —?спросил Джаред, наконец, поворачивая голову к Рахулу, и тот отшатнулся, попятился, инстинктивно поднимая руку, чтобы защититься.Из глаз его спутника сочилась, словно разлитая по воде нефть, мёртвая темнота. Она окутывала. Она уничтожала чувства.***Все считают любовь раем. Но разве кто-то знает, в какой ад это светлое чувство может повергнуть, если Камадэв однажды зарядит не ту стрелу в свой лук или попадет не в ту душу?—?Смотри, наш брат снова совершает аскезы с утра до ночи. Спорим, Арджуна, что когда он получит их плоды, мы победим кауравов! Мы разобьём их наголову. От них ничего не останется!Это Бхима. Как всегда, думает только о сражении или о еде. Всё остальное для него бессмысленно.—?А потом устроим большой пир, и я досыта наемся ладду!—?Ты никогда не насытишься,?— голос Арджуны отвечает с тонкой, почти неприметной усмешкой. —?А я способен и без помощи Юдхиштхиры добыть победу. Даже если старший брат не успеет получить плоды аскез, я выиграю войну.Бахвалится. Они с Карной удивительно похожи в этом. Они вообще во многом схожи. И так странно, что при этом сходстве так сильно ненавидят друг друга. Я тоже ненавижу Карну, но по совершенно иной причине. И что мне за дело до дхармы и тронов на самом деле? И что мне за дело до войны? И аскезы я совершаю вовсе не ради победы, а ради себя. Выиграем мы или проиграем, для меня ничего не изменится, хоть Васудэва Кришна и пообещал, что мне станет легче.—?Юдхиштхира,?— с мягкой улыбкой, с невероятным сочувствием, льющимся из его прекрасных глаз, он положил руку мне на плечо, когда я рискнул не столь давно излить ему застарелую боль своего сердца,?— ответ на твой вопрос прост. Пойми, Дурьодхана?— демон. Вся его сила и способности даны ему тёмной стороной нашего мира. Он порочен. А мы?— защитники света. Наша сила происходит от внутренней чистоты. Всё, что от тебя требуется, пойти на эту святую войну и очистить землю от демонов, предводителем коих является твой двоюродный брат, и тогда твоя душа освободится от его пагубного влияния, которое он распространил на тебя, пока ты ещё был невинным ребёнком. Ты вовсе не грешник. Ты просто попал под влияние злой силы. Таким вот образом демон пытается погубить твою душу, совращая её с прямого пути. Но ты силён тем, что столько лет противостоишь, не поддаваясь! Осознай свою внутреннюю мощь. Восстань, убей демона, и ты очистишься изнутри.Кришна гладил меня по волосам и по плечам. Успокаивая, позволил положить голову к себе на колени. Как тепло и приятно было лежать на тех коленях, словно в объятиях матушки, когда я был ещё мальчиком с душой, не тронутой скверной. Кришна с трепетом целовал мои ладони, говоря, что руки мои чисты и останутся таковыми навсегда. Борьба наша против кауравов?— праведная. Сколько бы крови ни пролилось, грех не прилипнет к нам. И даже сейчас я не осквернён грехом, несмотря на всю творящуюся в мыслях мерзость.?Тело твоё благоухает, словно цветущий сад,?— сказал Кришна,?— но если тебе уж очень тяжело терпеть боль, я очищу тебя своей любовью. Ты получишь некоторую часть очищения немедленно, прямо сейчас! Я?— божество, моя любовь способна принести благо любой душе. Одно твоё слово, и я подарю всё, о чём попросишь?.Не знаю почему, но я вздрогнул и отстранился. Мне было предложено то, что дозволяют немногим. Я точно знал, что лишь брату Арджуне до сих пор дарили сокровища, которые теперь Васудэва готов поднести мне. А я не мог ничего принять, как не способен был взять сокровища даже от законной жены, а чуть раньше?— от доброй служанки, приходившей в мою опочивальню. И точно так же я не принимал даров от мужа любой касты, молодого или старого, безобразного или прекрасного. Я был проклят, воистину проклят! Моё тело отвечало лишь на прикосновения демона, отзывалось, словно сумасшедшее, на мысли о нём, и я не знал, что с этим делать. Божество предложило мне чистую любовь, а я её отверг. Я жаждал тьмы, ибо был порочен.—?Я не способен на очищение,?— прошептал я, бросаясь в ноги Васудэве. —?Мои фантазии о нём настолько грязны, язык не поворачивается говорить о них! Я не смогу прикоснуться к тебе, потому что я и прежде не мог ни с кем… Никогда не хотел никого, кроме него!Я рыдал и каялся, целуя стопы Кришны, исходя слезами и болью, а он, склоняясь надо мной, трепал меня по волосам и шептал:—?Тише, прекрати… Убьёшь его?— и получишь облегчение. Когда он уйдёт отсюда в иные миры, ты сумеешь принять очищение от меня или от кого-нибудь другого. Твоё тело обязательно получит дар за своё долготерпение, и душа исцелится.Но я не мог. Очищение было не для меня.Я это отчётливо понял, когда война закончилась, и мы заполучили Хастинапур. Бхима ликовал. Остальные братья, я подозревал, стыдились бесчестной победы, хоть и не показывали этого никому. А я впервые окончательно осознал, что спасения для меня не будет и не могло быть! Меня ударило яростным озарением: Васудэва солгал! Он знал, что облегчения не будет, но утешал меня, чтобы я не отговаривал братьев от войны, а, наоборот, стремился к ней. Моими руками он создал эту войну! Мы все стали преступниками. Отныне не могло идти и речи о том, чтобы получить прощение или утешение. Я упал в бесконечный ад. Навсегда.Я снова и снова перебирал в памяти прежние дни, вспоминая его живого…***Мы впервые встретились с Дурьодханой, когда я с братьями и мамой Кунти переступил порог дворца. Я увидел сияющее совершенство, и оно ослепило меня. Я погиб в огне греховного влечения, выгорел до пепла. Возродить меня могла бы лишь его любовь. Но меня не любили, а ненавидели и презирали.Воистину до пояса его тело блистало, как алмазы, а ниже пояса наверняка состояло из цветов, как говорили познавшие его любовь. Но мне этого блаженства даровано не было. Я ослеп от алмазов, но цветов мои глаза не узрели… Мои руки не коснулись атласных бутонов, я лишь прикасался к ним мимоходом, очень редко, сквозь завесы тканей. Это всё, что судьбой было мне позволено. И то эти мгновения счастья случались лишь в нашем отрочестве и благодаря Бхиме.***—?Долго ещё нам это терпеть?! —?Дурьодхана рычал, словно тигр, набрасываясь на меня, хватая под мышки и начиная трепать, как кошка пойманную птицу. Обмякнув в его руках, исполненный постыдным блаженством, я мысленно умолял, чтобы он ещё раз посильнее меня встряхнул, прижав к своим горячим, мощным бёдрам. —?Твой единокровный ракшас Бхима опять утверждает, будто просто играл с моими братьями! Тогда почему теперь целители вынуждены вправлять вывихи и сращивать переломанные кости?! Скажи мне ты, поборник дхармы, разве причинённая боль может быть игрой?!Я лишь молчал и плыл от счастья. Я готов был позволить убить себя, растерзать на части, если он готов это сделать своими руками. А уж если он случайно задевал бедром мою изнывающую плоть, то я начинал дрожать с головы до пят, будто в лихорадке. Отпущенный Дурьодханой на свободу, я оседал в придорожную пыль, скорчившись в ней, прикрывая руками свой грех и ощущая, как горячее, липкое семя течёт под набедренной повязкой по ногам. Я умирал в экстазе. Никакое другое блаженство этого и других миров не могло сравниться с этим. В этот момент обычно прибегал Бхима. Видя меня, лежащего в траве или в пыли в позе беспомощного младенца, он неизменно набрасывался на Дурьодхану с криком:—?Как ты посмел ударить старшего брата?!—?Я не бил! Ни разу не ударил!—?Тогда почему он лежит на земле?—?Потому что он слабак! Ничтожество! Дождевой червь! Полудохлый жук!—?Не смей!!!Озверев от ярости, Бхима с разбегу бросался на Дурьодхану, стремясь сбить его с ног и втоптать в землю. Дурьодхана в свою очередь налетал, как бешеный слон, и они сцеплялись врукопашную. Их схватку прерывал либо Бхишма, либо кто-то из слуг Дхритараштры. Их разнимали: красных, вспотевших, покрытых синяками, злых и прекрасных… Да, Бхима в гневе выглядел великолепно, но ему далеко было до яростного Дурьодханы. Тот блистал, как солнце, луна и все звёзды, вместе взятые. Собрав всё золото мира, невозможно было повторить его блеск и притягательность. Все сокровища Куберы ничего не стоили рядом с ним… Он думал, будто я пришёл захватить его трон, но если бы он знал: подари он мне свою любовь хоть раз, я бы отказался не только от власти в Хастинапуре, но и от своей жизни. Все мои попытки стать царём были лишь ради того, чтобы заслужить его внимание, перестать быть в его глазах дождевым червём. Я хотел, чтобы он начал считаться со мной, увидев равного себе! Мне не нужна была власть, лишь его любовь, которую я так никогда и не получил.Забыть ли мне, как я долго и мучительно ходил вокруг и около, представляя, как однажды наберусь смелости и скажу ему… Вот только как узнать, любит ли он и юношей? О его подвигах с женским полом рассказывали много, но про то, чтобы принца застали с кшатрием или брамином, никто не говорил ни слова. Я мучился неизвестностью, пока однажды не вошёл в конюшню и не увидел их обоих на охапке свежей соломы. Смуглое тело верхом на бледно-золотом. Яростные, как порывы ветра, слитые вместе ритмичные движения… У обоих закрыты глаза, дыхание срывается в неудержимые стоны. Уттарья и дхоти валяются среди спутанных стеблей засохшей травы, а опьянённые собственной страстью они даже не замечают меня.Сын колесничего Карна и принц Дурьодхана любили друг друга так жарко и самозабвенно, что мне не оставалось ничего, как сгореть на месте. Прямо там. Я просто сжал себя рукой поверх одежды и излился так обильно, что увлажнил не только ткань, но и землю под своими ногами. Дхоти стали мокрыми, хоть выжимай… Однако вовсе не стрела наслаждения пронзила меня в тот миг, но стрела безмерной боли. Мое тело прошило адским страданием, будто меня расплавили в жидком огне, предварительно насадив на гигантский железный шип.Не помню, как я развернулся и выбежал оттуда. Помчался в сад, нырнул в озеро с лотосами и часа три не вылезал из воды. Потом, дрожа, выбрался на берег, где меня и нашли Накула с Сахадэвой. Они отвели меня к матушке, и она долго причитала, вопрошая, что такое случилось. Я не рассказал ничего, только усерднее стал читать мантры. Я жаждал избавиться от своих гибельных чувств, но, словно в насмешку, они становились лишь сильнее.Всю следующую ночь, даже не смыкая глаз, я видел перед собой снова и снова эту картину: Карна и Дурьодхана наслаждаются, а я стою рядом, творя неправедное, а потом меня прошивает невыносимая боль вместо блаженства. И она длится, длится, словно бесконечное эхо.?Он любит не меня,?— вертелось в голове. —?Как сделать, чтоб полюбил??Я пытался говорить с Дурьодханой, но меня обливали презрением. Пытался дарить ему подарки?— их отвергали. Хотел вызвать его на поединок, чтобы хоть получить его гнев?— надо мной посмеялись. А однажды мой ад усилился стократно, когда я случайно стал свидетелем одного разговора в саду. Я стоял по другую сторону зарослей, и они не видели меня, зато я их отлично видел. Дурьодхана сидел на траве, а Карна уселся лицом к нему поверх его бёдер.—?Ты мог бы полюбить кого-то ещё? —?внезапно спросил Карна. —?Впрочем, нет, спрошу иначе: не полюбить, а провести ночь с кем-то ещё, кроме меня, сможешь?—?Зачем спрашиваешь? К чему это? —?напрягся Дурьодхана.—?Просто интересно. Обещаю не ревновать, лишь удовлетворю своё любопытство. Я же не ревную тебя к служанкам. К случайным юношам тоже не стану.—?Но с кем, по-твоему, я могу провести ночь, находясь в этом дворце? —?искренне изумился Дурьодхана. —?С кшатриями Бхишмы? С охранниками? Упаси Махадэв, с родными братьями?!—?С пандавами.Дурьодхана невольно поперхнулся.—?А что? Твои кузены хороши собой!—?Да бхут с тобой, Карна, на кого там можно польстится? Не на Бхиму же.—?На Арджуну или на Накулу.—?Ещё скажи?— на Юдхиштхиру.—?Почему нет? Он неплох. Не писаный красавец, но всё же привлекателен. Ты мог бы… с ним?Я замер, прислушиваясь. Сейчас всё и выяснится!—?С этим презренным червём?! —?взревел Дурьодхана. —?Да я скорее пойду и осчастливлю крокодила, чем дотронусь хоть кончиком пальца до этого святоши. Если ты не желаешь, друг мой, чтобы я на год вперёд утратил мужскую силу, никогда больше не упоминай при мне Юдхиштхиру!Я думал, что испытанная мною чуть раньше боль не может быть сильнее… Тогда в конюшне я полагал, будто глубже ада не бывает. Но теперь я провалился сквозь все ады, и душа моя превратилась в кровавые ошмётки, а потом, скукожившись, замёрзла в ртутных льдах.Ноги не держали меня. Почему? Что плохого я сделал Дурьодхане? За что он меня так ненавидел?! Самое ужасное было то, что от этих слов желание во мне вспыхнуло только ещё сильнее, хотя, казалось, это было невозможно.Я не спал три ночи после того подслушанного разговора. Я не прекращал своих молитв, а когда забылся сном возле статуи Вишну, мне приснился сон, сладкий и бесстыдный.Я лежал, уткнувшись лицом в обнажённые стопы Карны, и целовал их, вылизывал каждый его палец, в то время как Дурьодхана и он ласкали друг друга, позволяя мне лицезреть их счастье. Они были обнажены и разгорячены, обменивались поцелуями и откровенными ласками. А я смотрел, потому что мне было дозволено лишь касаться стоп сына колесничего. Внезапно меня грубо отпихнули той ногой, которую я ласкал, и я остался сидеть в стороне, слушая их стоны и наблюдая за сплетением тел.Я излился, проснувшись. Словно лава с железными шипами протекла потоком через моё тело. Я проснулся не от удовольствия, а от невыносимого страдания. Вместе с семенем из меня сочилась кровь… И снова я погрузился в аскезы. Ограничивал себя в пище, воде и сне, но ничто не приносило облегчения. Каждый сон с мыслями о Дурьодхане отныне сопровождался болью и кровью. Кому я мог рассказать о происходящем? Доверить постыдную тайну, чтобы меня исцелили? Никому. Ни братьям, ни мудрецу Вьясе, ни матушке. Даже если мне суждена смерть, даже если я получил страшную болезнь из-за своего греха, пусть я лучше умру. Но я не умирал, а продолжал жить и страдать, и мучения мои не умалялись, а лишь увеличивались.При одной мысли о Дурьодхане теперь каждый экстаз на пике превращался в нечеловеческую боль, не оставляя ни малейшей надежды на удовольствие. Я не мог даже полноценно удовлетворить себя, не говоря о том, что любые чужие прикосновения, даже братьев и матери стали мне отвратительны. Я всё более отдалялся от всех под предлогом молитв. Я одаривал браминов и занимался другими видами благотворительности, но за этим стояло лишь желание забыться на время, хоть ненадолго выскользнуть из ада. А меня восхваляли, называли святым, прочили статус праведного царя! Про себя я смеялся с горечью и рыдал от отчаяния. Если бы эти люди знали, откуда растут корни моей праведности! Они бы, как Дурьодхана, с отвращением отвернулись от меня.Не помню, как долго я варился в этом огне, прежде чем однажды мне пришла в голову простая мысль: чем так страдать, проще пойти к Дурьодхане и признаться. Он сломает мне шею, и я получу освобождение.Я выпил изрядную порцию бханга в тот вечер. Если бы я не сделал этого, мне не хватило бы смелости прийти к нему. Он был один в покоях, читал какие-то пергаменты, когда я вошёл.—?Что ты забыл здесь? —?раздалось ледяное приветствие в мой адрес. —?Перепутал мои покои с жилищем своей дэви?—?У меня нет возлюбленной и не было,?— ответил я ему. Язык почти не повиновался мне.—?О? —?Дурьодхана с удивлением осмотрел меня с головы до ног, словно редкое животное. —?Ты и правда настолько свят, что не соблазняешься никем?Я сделал несколько шагов по направлению к нему, шатаясь, как пьяный. Да я и был пьян! Дойдя до его ног, я упал возле них, и как в том своём сне, когда ласкал Карну, вобрал его большой палец в свой рот, с наслаждением вылизывая его. Несколько мгновений Дурьодхана смотрел на меня, потрясённый, ошалевший от происходящего, а потом лицо его исказилось отвращением, и он, пнув меня ногой в грудь, вскочил с постели.—?Ты ума лишился?!Я поднялся с пола и взглянул на него.—?Ты можешь уничтожить меня, но не в твоих силах избавить меня от моих чувств. Это не под силу даже Шиве. Я молился ему так долго, что, будь я умирающим, от такого количества мантр и подношений, давно уже исцелился бы. Но нет. Я червь, который пришёл сказать, что он принадлежит тебе, даже если ты в нем не нуждаешься.—?Убирайся. Ты пьян и не соображаешь, что несёшь,?— услышал я в ответ.—?Прикоснись ко мне, прошу… Просто положи на меня руку. Коснись моего тела хоть раз, как ты прикасаешься к Карне!—?Убирайся! —?я видел, как тело его начинает дрожать, а лицо краснеет. —?Или я не отвечаю за себя.—?Тогда убей, брат Дурьодхана! Я пришёл, чтобы умереть,?— и я раскинул руки, отдавая ему всего себя на его милость?— для жизни или смерти. —?Все думают, будто я святой, но я самый великий грешник! В последний раз моя молитва была чистой и искренней в день смерти отца. С тех пор, как я пришёл сюда и встретил тебя, я молился лишь о своих греховных чувствах. Я просил излечить меня или даровать твою любовь. Я не получил ни того, ни другого. Я обречён вечно гореть в огне неисполненного желания.—?Вон из моих покоев, пьяный идиот! —?Дурьодхана пришёл в неистовство. —?Или я в самом деле сверну твою шею, и мне будет плевать на последствия!Я ждал, не отступал. И дождался. Увидев, что я не собираюсь уходить, он схватил меня в охапку, как прежде в те счастливые дни, когда я мог испытывать на себе его ослепляющую ярость, и я, вздрогнув, прижался к нему, ибо знал, что даровано мне немного?— всего несколько секунд, а потом меня уничтожат! Я извернулся и обхватил его руками за спину, вжимаясь в него. Он пошатнулся и впечатал меня в стену, словно желая раздавить, как назойливое насекомое. Я ощущал его злость. Он снова ударил меня об стену?— раз, другой, третий, но я не ощущал боли. Наоборот, меня раз за разом пронзало счастье?— то самое, которого я был так долго лишён. Меня с размаху швырнули на пол и придавили сверху. Дурьодхана пытался оторвать от себя мои пальцы, рыча, как раненый зверь. Но моя хватка внезапно стала смертельной. Некая невероятная сила изливалась изнутри меня, и даже моему прекрасному воину невозможно было справиться с этой силой. Забывшись в упоении, выстанывая его имя, я вылизывал его солёную от пота шею, дурея от запаха. Я словно врос ладонями в его кожу, но всё, что я ощущал в ответ?— напряжённые мышцы и ненависть, ненависть!Меня били об пол, меня кусали до крови, пытаясь стряхнуть, но разве то была боль? Страданием являлись прикосновения остальных. Его же касания, пусть и полные гнева, являлись только блаженством.—?Отцепись от меня! —?шипел Дурьодхана, его глаза, казалось, готовы были испепелить меня. —?Отцепись немедленно!В попытке вывернуться из моих объятий, он упёрся коленом меж моих бёдер, и одного этого касания оказалось достаточно, чтобы взорваться… Нет, не страданием, а высшим экстазом, по сравнению с которым воссоединение с божествами?— жалкая речушка на фоне океана вечности.Никакой боли. Ни капли крови. Ведь рядом целитель моего исстрадавшегося тела! Руки сами собой разжались. Обессиленный я лежал на спине, осознавая, что улыбаюсь, но ничего не мог с этим поделать. Я получил, что хотел. Я утолил свою жажду в его объятиях. Дурьодхана тяжело дышал и смотрел на меня так, словно готовился вырвать мою глотку.—?И ты ещё называешь себя сыном Дхармараджа? —?наконец, спросил он глухо, с омерзением вытирая со своей одежды обильные последствия нашего общения. —?Выметайся вон и больше никогда не попадайся мне на глаза!Я встал и вышел. Я знал, что отныне он не подпустит меня к себе на расстояние полёта стрелы, однако я надеялся, что исполненное хоть таким образом желание поможет мне избежать дальнейшего безумия. Увы, не помогло, стало лишь хуже.Моё тело запомнило, какое это блаженство?— ощущать его прикосновения и уже через несколько часов потребовало их снова. Но я больше не мог дать ненасытному просителю ничего, кроме собственной руки, и подлое тело ответило мне опять привычным образом: страданием, болью, кровью… Без Дурьодханы я погибал. Я ощущал, что страдает не только тело, умирает душа, словно её изнутри точит червь, превращая в бесформенную труху.Не получив любви, я стал жаждать его ярости. Я так надеялся, что меня приложат об стену или изобьют до полусмерти. Я бы испытал оргазм даже в этом случае. Любое его прикосновение было желанно! От удара его булавы в сердце я бы умер в блаженстве. И я долгое время, пока Васудэва не сбил меня с толку, мечтал именно о такой смерти?— от его руки. Такую гибель я счёл бы счастьем.Братья спрашивали, как я мог поддаться на его уловку: приехать в Хастинапур, чтобы играть с Шакуни в заведомо проигрышную игру? Я ведь сложил к ногам принца всё: золото, корону, имущество, их, себя, Панчали. Но что бы они сказали, если бы узнали истину? Правда заключалась в том, что я не мог сопротивляться ни одному желанию Дурьодханы. С момента первой встречи я проиграл себя, даже не сев за стол и не бросив кости. Я долгое время самонадеянно думал, будто меня излечит женитьба на Драупади или отъезд в глухие земли, где надо проявить себя и выстроить город на месте пустыни. Не помогло ничего. Даже в Индрапрастхе я продолжал испытывать боль от того, что не могу украдкой прижаться к нему, испытать на себе его гнев и удары!Я видел его внутренним взором каждое мгновение, ощущал запах его тела, словно он был рядом, но всё это являлось лишь болезненными иллюзиями. Однажды я поймал себя на том, что вылизываю кусок палисандра, полагая, будто у меня во рту его благоуханная кожа. В другой раз, трепеща от боли, я излился на лотосы, представляя на их месте тело Дурьодханы. Я становился одержимым безумцем. Но мне всё ещё как-то удавалось скрывать своё безумие от братьев, хотя Панчали уже давно знала, что со мной непорядок. Я не подарил ей супружеских ласк ни разу. Мы лишь молились ночами вместе перед ликом Вишну, каждый о своём. Я разрешил ей искать удовольствия у моих братьев, будь на то её воля, и она в наш год втайне от других нашла утешение в объятиях Арджуны, ибо любила его больше всех. Её боль немного утихла. Моя же?— лишь разрасталась.Незадолго до кровавой резни на Курукшетре я признался во всём Васудэве, не выдержав стольких лет нескончаемых страданий. Именно тогда Кришна внушил мне, что только смерть Дурьодханы подарит мне облегчение и очищение, ибо принц Хастинапура?— демон, как и его братья. По его злой воле я столько лет страдаю, ибо он околдовал меня. Кришна уверял, что Дурьодхана сделал это нарочно, привязав меня к себе и лишив возможности получать удовлетворение с кем-то ещё. Он сделал это из-за ненависти ко мне и моим братьям, но с его смертью мой ад закончится. И не только мой. Если Дурьодхана и остальные кауравы погибнут на Курукшетре, есть огромная вероятность, что они перестанут быть демонами. Их души очистятся от тьмы и попадут в Дэвалоку для вечного блаженства. И тогда мы однажды встретимся в райских мирах, после чего наши души соединятся не во грехе, но в чистоте божественной любви, не омрачённой похотью или гневом.Кришна говорил убедительно, мягко. Его глаза лучились состраданием. А я был болен и безумен… Я поверил сыну Васудэвы! Я стал пособником множества убийств. Допустил предательское убийство Бхишмы, способствовал гибели учителя Дроны. Не остановил Арджуну от намерения уничтожить Карну любой ценой. Я хотел, чтобы сын Радхи исчез с моих глаз навсегда, ведь после того сна лицезрение стоп Карны причиняло мне такую же боль пополам с наслаждением, как и мысли о Дурьодхане. Я не мог видеть своего счастливого соперника. Однако подчас от глубокого отчаяния я страстно желал прикасаться даже к нему, чтобы через его кожу, соприкасавшуюся с принцем каждую ночь, украдкой вдохнуть аромат тела Дурьодханы.Я помогал убить множество людей, но отнюдь не с целью восстановить дхарму, отомстить за унижение Панчали или стать царём Хастинапура. Всё, что я хотел?— избавиться от своего личного ада. Я поверил, что смерть Дурьодханы принесёт мне избавление. Почему я не понял всю фатальность свой ошибки раньше, чем совершил её? Если мне не помогло бегство в лес Кхандавы и скитание на протяжении тринадцати лет в качестве изгнанника, то как мой ад мог исчезнуть со смертью Дурьодханы? Но самое страшное, как я мог хоть на мгновение пожелать Дурьодхане смерти? Опутанный своей жестокой майей, я обезумел, другого объяснения нет…Когда я увидел его, лежащего у ног Бхимы, раздавленного, беспомощного, сердце моё ожгло тысячекратной болью! Безумие похоти лопнуло и исчезло. Теперь бы я всё отдал, лишь бы вернуть Дурьодхану к жизни, исцелить, но это было уже никому не под силу.Кришна танцевал, радуясь победе, а я понимал, что ещё мгновение, и, если он не перестанет, я воткну копьё ему в грудь. Он остановился, будто прочёл мои мысли…Действительность отрезвила меня. Я понял, что там, под всеми грязными желаниями всё-таки жила растоптанная мною любовь. Я мог дать ей шанс, но вместо этого сам раздавил борьбой с выдуманными демонами. Отвергая истинное, я стал фальшивым. Лишь по этой причине я всегда был мерзок тому, кого любил. Я губил собственную душу, калеча, искажая и превращая в грязь всё светлое, что было во мне, заменяя это неискренней праведностью. Дурьодхана видел это, но не знал, как исправить. В конце концов, он был воином, а не брахманом. Он видел фальшь, которая была ему глубоко противна. О том, что фальшь?лишь маска, и её можно снять, не знали мы оба.Что стоило мне стать хоть на мгновение подлинным? Сбросить маски, показать себя таким, какой я есть? Возможно, Дурьодхана смог бы полюбить меня настоящего. Не праведного до тошноты Юдхиштхиру, стремящегося стать лучшим на свете царём, а потерявшего отца и запутавшегося в себе мальчишку, желающего доверия, близости, тепла, но не знающего, как правильно попросить об этом!Я верил кому угодно: Кришне, брахманам, священным знаниям, заветам покойного отца, но я не верил себе. Ни разу не послушал голос своей души.Мы вернулись в Хастинапур победителями, и я получил трон, который мне не был нужен. Помню, в ту ночь я со скрежетом зубовным клялся Арджуне, что утром брошу всё и уйду в лес, ибо мне не нужно залитое кровью царство. Но утром в моих покоях возник Васудэва, и он доходчиво объяснил, что я не могу бросить страну на произвол судьбы, не могу игнорировать вдов и сирот, оставшихся после кровопролития, устроенного по моей вине. Ведь это я лелеял мысль о том, чтобы избавиться от демона? Я влез на опустевший трон? Стало быть, я и виноват.—?Но как же,?— растерялся я,?— Васудэва, ведь это вы сказали, что Дурьодхана?— демон, и его необходимо уничтожить!—?Да,?— тонко улыбнулся он,?— но ты ни разу не возразил мне. Не сказал: ?Нет, он не демон?. Ты согласился. Твои братья тоже согласились! Но раз ты?— старший, то больше других отвечаешь за последствия. Иди, восстанавливай страну. Она уже потеряла одного царя, она не должна потерять второго.—?Васудэва,?— прошептал я с горечью обманутого доверия,?— демон?— это ты? Ведь правда?Я скорее ощутил, чем увидел ещё одну едва приметную его улыбку.—?Природа мира двойственна, Юдхиштхира. Я и бог, и демон. А ты мог стать не одержимым похотью безумцем, а нежным любящим. Однако ты выбрал первое, а не второе, хоть вторая возможность всегда была в твоих руках!Я молчал, осознавая всю глубину своего падения и понимая, что дно греховности ещё не достигнуто.—?Восстановив страну, я уйду в лес. Я закончу жизнь в отречении.—?Это твоё решение, и я не буду ему возражать. Но сначала восстанови Хастинапур.Кришна приковал меня к этому престолу, взяв клятву не уходить до его смерти, и я старался, как мог… Годами! Однако чувства не отпускали меня, пусть они и стали иными. Я больше не думал о Дурьодхане, как о демоне или как об объекте своей похоти. Я просто вспоминал его глаза, руки, интонации голоса, иногда спокойные, но чаще яростные, размышляя о том, сколько времени упущено! Вместо того, чтобы думать о своих бесполезных мучениях, я мог наладить отношения между Дурьодханой и Бхимой. Я мог разъяснить Бхиме, что между игрой и жестокостью есть разница, донести до него, что братьев калечить нельзя. Я мог объяснить, что ненависть кауравов к нам имеет свои причины, как и наша?— к ним. В конце концов, я ведь всегда знал, что падение в воду Бхимы было случайным, а в кхир никто яда не подсыпал. Это всё было недоразумением, переросшим в желание мести с обеих сторон. Я мог сказать Арджуне, что Карна?— не враг, а очень талантливый воин, и проблему соперничества не обязательно решать смертью.И, наконец, я мог разобраться в себе и понять, что хочу всего лишь близости и заботы. И от того, что не имею понятия, как этого добиться, ибо меня в детстве не выучили налаживанию отношений, я начинаю ?хотеть? чего попроще?— физической близости. А коль и это недоступно, то желанной становится даже адская боль. Я выучился получать удовольствие только через сильные страдания. Я извратил собственную душу…Но что делать теперь, когда я стал причиной их смерти? Как искупить грех?Я был и прежде мерзок Дурьодхане, насколько же я мерзок его бессмертной душе теперь, после того, как стал причиной смерти Бхишмы, Дроны, Карны, всех братьев? Я не остановил войну. Наоборот, по наущению Васудэвы, поддержал её. Как жить с этим?Сны изменились. Теперь во сне Дурьодхана приходил, чтобы ласкать меня и дарить то, чего никогда не давал при жизни. Никакой жестокости, только нежность. Но просыпался я пронзённый всё той же болью, словно в меня всадили отравленный меч.Я поддерживал его убийц, а значит я сам?— убийца. Даже если наши души встретятся в раю, и он, возможно, меня простит, я себя не прощу никогда! Во имя своего безумия я принёс в жертву самого дорогого мне человека и столько других людей… Я бы мог совершить самосожжение, но что потом, после смерти? Я очнусь, всё вспомню…Год проходил за годом, а рана всё расширялась. У неё не было шансов затянуться. Контраст между снами и явью становился более ощутимым. Во сне я видел, как всё могло бы быть, начни я не с похоти, а с любви. Но я нашёл любовь в себе слишком поздно! Я погубил единственную душу, к которой меня по-настоящему влекло. Я сделал невозможными никакие отношения между нами.Что теперь?Самосожжение, утопление?— не выход. Отречение и тихая смерть в лесу?— не выход. Публичное покаяние? Кому оно нужно!Не чувствовать.Да. Это поможет! Я совершу аскезу и попрошу именно этот дар у Брахмадэва! Мои преступления слишком велики. Я не вынесу того, чтобы просыпаться каждый день под тяжестью этих ошибок. Я не смогу и дальше любить мужчину, которого своими руками уничтожил. Я не вынесу вспоминать, как душил его своими низкими порывами и как вынуждал против собственной воли дарить мне блаженство. Лучше навсегда стать мёртвым внутри, но не как йог. По-настоящему мёртвым. И я принялся за очередную аскезу. Братья снова думали, что я совершаю её во благо Хастинапура, но я опять думал лишь о себе. И когда Брахмадэв явился, спустя тридцать лет, я попросил у него единственный дар?— никогда не чувствовать. Брахмадэв очень удивился моей просьбе, но выполнил её. С тех пор я стал мёртв душой, хоть и оставался внешне живым.***Мы поднимались в горы, уходя всё дальше от людей, которых я на самом деле мысленно покинул уже давно. Я наблюдал, как один за другим погибают члены моей семьи. Первой упала Панчали, но я не нашёл никаких прощальных слов для неё. Ни крохи тепла. Ничего не шевельнулось. Дар Брахмадэва работал идеально. Ходячий труп по имени Юдхиштхира шёл дальше, а сзади бежала безымянная собака, символизировавшая его убитую душу…Потом упали Накула и Сахадэва. Ничего не проснулось внутри, как на смерть Васудэвы Кришны не ожило ни ненависти, ни сожаления. И так же я ничего не чувствовал теперь, словно умирали не мои братья, а просто камни падали с горы. Я лишь констатировал факт их смерти. И шёл дальше.Когда рухнул замертво Арджуна, я ненадолго задумался, глядя на него, ища хоть что-то внутри. Всё-таки с ним мы были при жизни чуть более близки. Нет, снова пустота. Последним покинул тело Бхима, и со мной остался лишь пёс. Когда открылись врата совершенно безразличных мне небес, я отказался входить без собаки. На самом деле я просто надеялся, что Индра и меня не впустит, и я упаду в вечное ничто, в кромешную пустоту без шансов на перерождение. Это стало бы последним облегчением, потому что следом за даром не чувствовать для меня самым благим даром стало бы не быть.Но собака обернулась Дхармараджем, и меня впустили в Дэвалоку, предупредив на пороге, что здесь мой дар больше не имеет силы. Небеса?— место для вечного наслаждения и радости. Я постепенно обрету чувствительность снова, начну испытывать покой, блаженство. Любовь.Они, вероятно, насмехались надо мной… Как можно испытывать счастье, если для меня не изменилось ровным счётом ничего? Я пришёл с тяжким багажом из прошлой жизни, и его у меня забирать никто не спешил. Узнав о том, что мои братья и Панчали не здесь, я отправился искать их. И когда нашёл в адских мирах и вместе с ними вернулся на небеса, то понял, что настал миг прощания. Чувства начали возвращаться, а вместе с ними?— невозможность их скрыть, ибо небеса?— не земля. Здесь все твои эмоции прозрачны. Я знал лишь одно: я не вынесу узреть Карну и Дурьодхану, зная о том, сколько зла причинил им обоим. Я должен был уйти.—?Брат, ты куда собрался? —?обеспокоился Бхима, словно почуял неладное. —?Мы же теперь в Дэвалоке. Заживём!—?Вы идите,?— улыбнулся я им. —?А мне надо на минутку отлучиться.—?Куда? —?удивилась Панчали. —?Теперь, когда всё хорошо, куда тебе идти?Она даже не понимала, что бывает не всё хорошо, например, ?не всё хорошо? сейчас со мной. В неведении дурного заключалось её небесное счастье.—?Забудьте обо мне до тех пор, пока я не вернусь.—?Остановись! —?теперь мне дорогу преградил сам Дхармарадж. —?Я столько лет ждал воссоединения с сыном, а ты уходишь?Я покачал головой.—?Думаю, поскольку ты всевидящий, то знаешь мою историю и мои причины.Ямарадж помрачнел, а потом вдруг опустил тяжёлую ладонь мне на плечо.—?Твои намерения и твою историю я знаю, и мне страшно за тебя, сын. Я знаю одно: твоя душа полностью исцелится не скоро. Увидимся мы теперь лишь в другой вселенной. Но?— иди. Делай то, что считаешь нужным. Не стану задерживать тебя.Я спустился на землю. Я не мог искупить то, что было содеяно мной и моими братьями. Не мог искупить свои грехи по отношению к Карне и Дурьодхане, однако я мог вернуть на небо ещё одну душу, которая пострадала не меньше других. И эта душа заслужила право быть с теми, кого любит.***—?Ашваттхама?Воин с изуродованным лицом, уходивший всё глубже в Гималаи в сопровождении Крипачарьи, оглянулся и в недоумении уставился на осиянного светом Юдхиштхиру.—?Что тебе нужно, старший из пандавов? —?нахмурился сын Дроны. —?Разве твоя душа не нашла успокоение в обители отца? К чему приходить сюда, в юдоль мрака?—?Хочу предложить тебе кое-что. Если согласишься, то сможешь уйти на небеса к друзьям.На впалых щеках воина появился слабый румянец, а глазах затеплилась надежда, но Ашваттхама решительно встряхнул головой.—?С пандавами соглашений не заключаю.—?Хоть выслушай!—?Зачем? Все ваши слова?— ложь. Я услышу лишь очередной обман.—?К чему мне обманывать тебя теперь, сын Дроны, когда мы оба, по сути, мертвы? Что худшее может с тобой случиться, если ты уже проклят? Неужели ты боишься?—?Я не боюсь.—?Тогда отдай мне своё проклятие, возьми взамен мой рай.Некоторое время Ашваттхама смотрел, не мигая, на Юдхиштхиру, пытаясь понять, в чём подвох.—?Ты отлично знаешь, что проклятие?— это энергия, и его можно создать, передать, уничтожить,?— снова заговорил Юдхиштхира. —?Твоё уничтожению не подлежит, однако я уверен, что передать его можно, просто до сих пор не было никого, кто согласился бы его взять. Отдай мне.—?Зачем тебе это? —?подозрительно прищурившись, спросил Ашваттхама.—?Хочу искупить хоть один свой грех, позволив тебе вернуться к твоим друзьям. Они будут рады тебя видеть. Обними Дурьодхану, когда увидишь его в Дэвалоке. Не говори, что это я просил, но сам знай: ты обнимаешь его по моей просьбе.Глаза сына Дроны вдруг широко распахнулись в понимании.—?Ты… —?начал он и умолк.Крипачарья в сильном изумлении разглядывал их обоих, не веря, что слышит подобное.—?Так согласен?Вместо ответа Ашваттхама молча протянул Юдхиштхире руку, а затем резко рванул его к себе и крепко обнял, прошептав на ухо: ?Твоего благодеяния вовек не забуду?.Они разошлись в разные стороны. И тот, кто ушёл в гималайские пещеры ожидать прибытия Калки, тоже взял себе имя Ашваттхама, хоть и не являлся им на самом деле…***Рахул сел на край обрыва и посмотрел вниз. В зеленовато-белой дымке таял пейзаж, словно кусок сахара в чашке чая. Рахул встряхнул головой, а затем протянул руку и пожал ладонь Джареда.—?Ты был прав, что ушёл оттуда. Мы ему не нужны. И наши житейские вопросы были бы неуместны… Ему никто не нужен. Но, как думаешь, он сумеет возродиться к жизни в следующей вселенной? Его душа излечится от бесконечной боли?Джаред долго думал, потом кивнул.—?Уверен. На самом деле в этой кромешной тьме и полном одиночестве его душа уже начала свой путь к исцелению.