Печаль Этранж (1/1)

– Дорогой, пожалуйста, присмотри за Паталлиро, чтобы он к нам не лез. Он в нижнем холле, по телефону говорит. Я тебе потом расскажу – если леди Этранж разрешит.Банкоран открыл рот и снова закрыл, не найдя оснований выгнать любимого взашей и велеть выбросить из головы завиральные идеи. Потом он открыл и закрыл дверь за собой. Заглушенные коврами и портьерами, его шаги стихли в глубине виллы. Другой человек не различил бы их сразу за дверью, другой – но не Этранж (это все же ее дом) и не Марайх (это все же его Банкоран). Но даже их слух имел пределы. Дальше заполнять тишину предстояло им самим.– Значит, вы любили отца Паталлиро? – Марайху было у кого учиться вести допрос. Этранж вскинула голову. На фоне лиловых штор и обоев она казалась бледной до синевы.– Разумеется! Он был чудесным человеком! Добрый, внимательный, щедрый. И такой забавный... Поэтому я испугалась и чувствовала себя виноватой, когда мне казалось, что я влюбляюсь в мистера Банкорана... Да, я тогда не знала, что у него есть вы, и уверяю вас, ничего между нами не было, – она со вздохом отвернулась. – Я сумела преодолеть искушение.– Невероятно, – Марайх тут же пожалел, что заговорил, настолько скептически прозвучало это слово, и отбросил замашки следователя. – О, простите, я не хотел вас задеть, я просто знаю по своему опыту, что такое Банкоран.Чтобы рассеять неловкость, он уселся на ковер у ног Этранж, заглянул снизу вверх ей в лицо.– Кстати, меня давно подмывало спросить... - Марайх склонил голову вбок, по-воробьиному, почесал пальцем нос. - Можно? Вот, как вам удается не краснеть при виде Бана?– Тональный крем, румяна, - пожала плечами она.– А сохранить такой загадочный взгляд? По глазам вам от силы двадцать лет дашь.- Капли атропина.– А-а... Мне доводилось не раз выдавать себя за женщину, – сменил он тему. – Это не так уж просто, но жить в этой роли сутки напролет всю жизнь – настоящий подвиг. Почему вы выбрали такую жизнь? Или, – он опять не удержался и высказал внезапную догадку вслух, – вы так часто разъезжаете по санаториям, чтобы взять отпуск с должности королевы-матери?– Нет-нет, дорогой Марайх, – покачала она головой со слабой улыбкой, – я не имитирую слабое здоровье. Вы правы, сложно выглядеть как женщина, тем более когда тебе уже за сорок. Одних природных данных не хватает, требуются гормональные препараты, диеты... Причем, когда не можешь доверять посторонним врачам, приходится самой штудировать медицинские справочники.– Потрясающе, – выдохнул в восхищении Марайх.– Благодарю вас. Что касается вашего первого вопроса, – продолжала речь Этранж, – то прежде всего это выбор моих родителей, хоть впоследствии я и согласилась с ним. Зачем им это понадобилось? Если в двух словах – ради денег.Мягкая улыбка Этранж погасла.– Пару веков назад наш род был знатен, богат и имел большое влияние в Северной Европе. Мои дед и отец основательно занялись растратой наших капиталов в казино по всей Европе, но некоторые наши активы, в том числе голландские мастерские по огранке бриллиантов, по доходности превосходили их безрассудство – до того дня, когда отец мой умудрился поставить на кон в покер все состояние семьи разом, причем в игре не с самыми добропорядочными людьми, из тех, что колебаний могли бы выкинуть должника с беременной супругой на улицу без пфеннинга в кармане. Он даже не знал, что все его соседи за ломберным столом в тот день входили в одну и ту же организацию. Я сама узнала впоследствии, что это был Международный алмазный синдикат. Подозреваю, они и предложили ему эту формулировку, исподтишка подогревая его азарт. Увы, в людях он разбирался еще хуже, чем в хозяйстве. В казино, в окружении шампанского и музыки, все люди казались ему милыми кузенами, а когда перед ним выложили документ с его собственной подписью, было уже поздно. Но за неделю до срока передачи собственности мой отец нашел в законах лазейку и с помощью знакомого нотариуса задним числом переписал все недвижимое имущество и ценные бумаги на нерожденную еще дочь, а себя назначил опекуном. По законам нашей страны того времени, весьма патриархальным, дочери не считались членами семьи родителей, так как переходили в семью мужа. Таким образом, формально он стал нищим на содержании собственной дочери, и его ложные друзья не получили ничего.– Но родился мальчик, – Марайх продолжил историю за нее.– Да, – кивнула Этранж. – И родителям не оставалось ничего другого, как выдать новорожденного за девочку, воспитывать, одевать, называть как девочку – ведь Синдикат мог в любую минуту обнаружить подмену и потребовать исполнения договора. Должно быть, Синдикат пришел в ярость, но даже избавиться от меня не мог – в случае моей смерти мое состояние было бы разделено между множеством монастырей и приютов. Но эти люди были не из тех, кто легко выпускает добычу. Когда сейчас я оглядываюсь назад со знанием подоплеки многих событий, я догадываюсь, почему пропал без вести мой единственный друг детства, кузен Дюран. Наверно, Синдикат похитил или заманил его, чтобы вырастить как своего верного пособника и получить мое состояние через мой брак с ним. Я сохранила только самые светлые воспоминания о нем и с радостью согласилась бы выйти за него, не зная, кем он стал. Наверно, мой отец тоже что-то заподозрил, и наша семья стала часто переезжать, чтобы нигде не сходиться с чужими людьми близко. Меня обучали школьным предметам дома, не разрешали общаться со сверстниками. Разумеется, так не могло продолжаться вечно. Рано или поздно я поняла бы, что со мной что-то не то, и лет в одиннадцать мне открыли правду. Но ничего не изменилось. Я уже привыкла считать себя девочкой и вела себя по-прежнему. А чтоб не забыла о своей высокой миссии, родители мне каждый день твердили, что только так я могу спасти их от нищеты. Я считала, что горжусь тем, что служу им опорой и защитой. Но откуда тепличному ребенку знать, что это тяжелое, давящее чувство – не гордость, а вина. Ведь я не оправдала их надежд и родилась мальчиком. Этим упреком были отравлены все похвалы и просьбы потерпеть при любом недомогании. Очередной переезд забросил нас в Париж. Конец шестидесятых, постоянные студенческие волнения… Однажды я чуть не угодила в такой водоворот демонстрантов и полиции, но один человек выдернул меня из толпы в тихий переулок. Так я повстречалась с Хиггинсом. Он был вдвое старше меня, и отец не придал моему знакомству особого внимания – лишь бы я возвращалась к восьми вечера домой. И Хиггинс показал мне другой Париж, без кипучей политики и гражданского протеста, зато с маленькими кафе и большими каштанами, узкими каналами и каруселями на мощеных площадях, танго под аккомпанемент пары старых аккордеонов и стареющими звездами немого кино… Он стал единственным, а потому столь необходимым и дорогим другом. Он ни в чем не упрекал меня, ничего от меня не требовал, всегда мог развеселить и приободрить… Я росла на дамских романах, так что неудивительно, что я влюбилась.– И он ничего не заметил? – хмыкнул Марайх.– Это было довольно давно, – улыбнулась Этранж. – Сексуальная революция еще только набирала обороты, я не могла так просто отказаться от своего старомодного воспитания. К счастью, Хиггинс полностью разделял мои взгляды на брак и добродетель. Он сделал мне предложение после полутора лет нежной дружбы. За то же время капитал нашей семьи в результате череды неблагоприятных обстоятельств таял быстрее, чем когда отец не вылезал из казино. Склады горели, в офисы забирались воры, акции падали в цене. Все эти происшествия подкосили отца, он переживал сильнее, чем когда я болела, и в конце концов умер от сердечного приступа. Мать же отстранилась от всякого участия в своей судьбе, и когда я обратилась к ней за советом по поводу предложения брака, она только отмахнулась. Тогда я еще не умела принимать решения самостоятельно, растерялась и призналась во всем Хиггинсу. В ответ он рассмеялся, как хорошей шутке, и сказал, что у каждого свои недостатки и ему совершенно безразлично, какого я пола. Но сам при это казался очень грустным. Я чувствовала, что все-таки он расстроен, и спросила, зачем он говорит неправду, что ему все равно. И тогда он не выдержал и ответил, что ложь его состоит совсем в другом – он был королем Малинеры и членом Алмазного Синдиката, того самого, что преследовал моего отца, и был послан следить за моим местонахождением, пока его коллеги готовили некий план – Хиггинс не знал, что этим планом был Дюран. Но он сам полюбил меня и тайком сделал все, чтобы Синдикат потерял ко мне интерес – то есть, к моему наследству. Нет активов – нет проблем. Я вздохнула с облегчением, что не придется самой распоряжаться остатками имущества, и ответила ему согласием. Мы повенчались в небольшой часовне в Бельвиле и жили счастливо, пусть и не так долго, как хотелось бы.Этранж замолчала, прижимая ладонь к груди, взор затуманился.– Понятно, – склонил голову бывший киллер. На секунду он пожалел, что избавился от гривы волос, за которой так удобно прятать глаза в минуты волнения. – Он действительно сильно вас любил, раз захотел завести с вами ребенка.– Да, действительно, – Этранж глядела куда-то в далекое прошлое, и Марайх старался дышать тише, чтобы не выдернуть ее из столь дорогих сердцу воспоминаний. – Он был гением, пусть и не столь безумным и масштабным, как Паталлиро. Но все же он нашел способ сотворить ребенка, что был бы в равной степени его и мой, и использовать постороннюю женщину для вынашивания. Тогда мы путешествовали по Великобритании, где он советовался со своими друзьями по школе и Кембриджу – он учился в Англии когда-то и имел обширные связи в научных кругах. Подходящую, одинокую и здоровую женщину он нашел близ Бристоля. Он даже изобрел летающую тарелку, чтобы незаметно пробраться к суррогатной матери. И представляете, потом он на тарелке выкашивал рисунки на фермерских полях и катал меня посмотреть на них с высоты птичьего полета, – Этранж чуть не рассмеялась, даже рот ладонью прикрыла, но погасла так же быстро. – Потому-то я испугалась, когда вы рассказывали о своей домовладелице и ее претензиях на моего сына. Вдруг это и была та самая женщина?– Вы боитесь, что Паталлиро перестанет уважать или любить вас, если узнает правду? – Марайх задал первый пришедший в голову вопрос, лишь бы отвлечься от собственных надежд и сомнений.– Не совсем, – задумчиво произнесла она. – Вы же знаете, его трудно считать нормальным ребенком. Поэтому я считаю необходимым сохранять любые его связи с обычным миром, обычными понятиями – семьи, мамы и папы… Я хочу служить заземлением для него. – Даже не знаю, надеяться, что вы правы, или ужасаться, – покачал головой Марайх. – Как-то жутко представить, что он мог быть еще хуже… Как бы то ни было, обещаю хранить ваш секрет крепче своих. И пригляжу за Баном, чтобы он вам не досаждал.– Ну что вы, мне стало намного спокойнее с тех пор, как вы рассказали мне про его свойства…И они пофехтовали любезностями еще какое-то время и прыснули со смеху, когда Этранж заметила, что они уподобились воспитанницам института благородных девиц. Затем Марайх откланялся и отправился проверить, как дела у Банкорана, жив ли он еще после пребывания наедине с Паталлиро. Этранж извинилась и осталась отдыхать.Пока Марайх шел по коридорам, улыбка его медленно меркла.***– …Как видишь, предыдущий король Маринеры исхитрился завести ребенка с другим мужчиной. Наверно, Паталлиро сумел бы восстановить разработки своего отца, – шептал Марайх Бану на ухо в муниципальной библиотеке вечером того же дня. К собственному удивлению, бывший киллер полюбил библиотеки. Вернее, ходить в библиотеки с Банкораном. Там требовалось соблюдать тишину – отличный повод склониться к Бану близко-близко, коснуться дыханием его уха, вдохнуть запах шампуня в темных с проседью волосах, причем без риска привлечь всеобщее внимание. И, разумеется, ощутить его теплое дыхание на своем виске.Банкоран скривился, как от зубной боли.– С чего ты взял, что Паталлиро в состоянии сделать хоть что-нибудь путное, не испохабив? Я бы не доверил ему даже запилить детский кубик, не то что ребенка.Марайх закусил губу, скользя взглядом по пожелтевшим страницам на столе. Потом он помотал головой и снова зашептал:– Нет, важней всего то, что тогда Паталлиро может догадаться о своем происхождении, а мы обещали леди Этранж оберегать ее тайну.– Тогда о чем речь? – тихо отвечал Банкоран. – Сейчас нам не до того, планирования и работы немерено. Революция – дело хлопотное и опасное, мы не можем себе позволить никаких слабостей.Марайх кивнул, перелистнул очередной газетный разворот, потянулся за ручкой и блокнотом с конспектами. Но что-то осталось висеть в воздухе между двумя мужчинами, и даже нервы бывшего спецагента не выдержали.– Прекрати уже! – взмолился он вполголоса. На них заозирались другие читатели. А Марайх только брови приподнял: мол, чего прекратить? Банкоран со вздохом потянулся к своему блокноту, вырвал лист. Его ручка долго выводила пируэты по бумаге, и, наконец, он протянул Марайху монументальный монолог на одну страницу.?Ты думаешь слишком громко, – гласило послание. – Ты что, вместе с леди Этранж поверил в Великую Любовь предыдущего Хиггинса Третьего? По мне так очевидно, что он просто не захотел делиться с остальным Синдикатом тем, что ему Этранж на блюдечке принесла. Цели-то своей он добился: женился на капитале. Плюс, любому монарху нужен наследник, у них бзик на потомках мужского пола. Кстати, если мысленно поставить рядом твою бывшую домовладелицу и Паталлиро – а мы их и вживую рядом видели, – никакие выводы не напрашиваются? А между леди Этранж и этим паразитом ты хоть что-нибудь общее видишь? Боюсь, супруг просто обманул бедную Этранж. Вдруг он только сказал ей, что у ребенка и ее гены? Скорее всего, наш знакомый монстр зачат с британской женщиной-бульдогом самым обычным человеческим способом. Разумеется, Этранж я ничего не собираюсь говорить?.Марайх читал трактат очень медленно и мрачнел с каждой строкой. Когда он дошел до низа страницы, Банкоран вдруг хлопнул себя по лбу (библиотекарь посмотрела на него крайне неодобрительно), выдернул листок у рыжего, дописал несколько слов и сунул обратно. Еле заметная улыбка тронула губы Марайха, но не отразилась в голубых глазах. ?Я тебя тоже?, – накорябал он между банкорановых строк и вернул ему листок. При этом он едва задел руку Банкорана, продлил касание на секунду дольше приличного и дальше занялся изучением мудрых черно-белых мыслей давно умерших людей.