1. (1/1)

Вопреки своей воинственной наследственности Лизандр большую часть времени слывет пацифистом. Никаких терки и склоки не могут вывести его из равновесия, подорвать спокойствие и миролюбивый жизненный уклад. Ровно до того злополучного дня, пока к нему не подселяют Танкреда Торссона. У парнишки вечно нахмуренный взгляд из-под искрящей пепельной челки, непропорционально длинные руки и ноги, размашистые телодвижения, жалобы на недосып и головные боли, и, в целом, ведёт он себя будто нанюханный — мельтешит, буйствует, разбрасывает повсюду шмотки, нотные тетради и стилусы, сносит учебники и ныкает фантики, путает зубные щётки и полотенца, прогуливает пары и задерживается допоздна вечером, а под конец ещё и обвиняет Лизандра в том, что тот расхаживает по его половине комнаты!Вот тогда-то и приходит конец их благополучному совместному существованию.— Ты меня нарочно выводишь, Торссон? — Хрена с два ты мне сдался, Вед. Следи за собой, помалкивай и не мешай мне готовиться к концерту.Но помалкивать не получается. Как и не мешать. У Лизандра сессия на носу. И Олимпиада по шахматам. Он обещал Габриэлю — пришлось даже поклясться на учебнике по Средневековой истории. А Торссон тут расселся в обнимку со своей ненаглядной гитарой — бренчит, стучит по корпусу, выравнивает тональности, записывает что-то в исчерканный гелиевой пастой блокнот. Лизандр понимает, что проще было бы молча собрать вещи и пойти в библиотеку, не раздувать конфликт и не провоцировать на шумные разбирательства, но ведь изначально это его комната, пусть и общажная, и спустить такое поведение на тормозах значит без боя отдать главенствующую позицию. Поэтому он предпринимает другой ход: не хочет по-хорошему, получит — как получится.— Последний раз предупреждаю: не уберешься музицировать в другое место, пожалеешь. — И что ты мне сделаешь, Вед? Закидаешь пешками? Или ты ещё и помахаться мастак? Так давай подерёмся.Танкред даже с кровати встаёт, выпуская из рук грифель и выпрямляясь во весь рост: всего на пару сантиметров ниже, худой и жилистый, со своими пепельными неподдающимися расческе вихрами, он похож на нахохлившего воробья. Только что боксерскую стойку не принимает. Лизандр вдруг осознаёт, что в два счёта сможет уложить его, но в результате не досчитается пары рёбер. Хотя вовсе не перспектива хлопотать по морде заставляет его пойти на попятную, не внутреннее нежелание ввязываться в драку с соседом по комнате, а интуиция. С Лизандром частенько такое бывает — чужой гулкий и напевный голос предупреждает его об опасности. Смерив Танкреда твёрдым и отчасти назидательным взглядом, он пожимает плечами, собирает учебники и тетради и направляется к выходу, лишь у двери обернувшись — в глаза бросается самодовольная смазливая мордашка, тонкие девичьи запястья и длинные узловатые пальцы. — Поберёг бы ты свои нежные ручки, Торссон, тебе ими ещё всю жизнь кормиться. Ни дать, ни взять проклинает.