Эпилог (1/1)

Питер отрывает глаза. Питер закрывает глаза. В мире почти ничего не меняется. Он открывает глаза?— Питер есть. Он закрывает глаза?— Питера нет. Он открывает глаза?— Ванды нет. Он закрывает глаза?— Ванда есть. Сестра выжжена у него с обратной стороны век. Она связана с ним нитью прочнее любого каната. Он открывает глаза?— смысла нет. Он закрывает глаза?— смысла нет.Он не видит причины для того, чтобы встать. Он не видит причины, чтобы просыпаться. Он не видит смысла в том, чтобы держать глаза открытыми. Питер закрывает глаза?— Ванда есть. Он не видит смысла в том, чтобы существовать.Питер понимает, что должен опустить здоровую ногу на пол, взять костыль, пойти умыться, пойти спросить, нужна ли от него хоть какая-то помощь. Но зачем? Зачем вообще продолжать существовать? Он много раз слышал, что время лечит. Питер не понимает, как время может вылечить смерть. Он не понимает, как время может исправить то, что половина Питера просто перестала существовать.Он слышит, как другие ходят, разговаривают, перешептываются, играют, кричат, бегают, смеются. Он слышит это и ему все равно. Ему все равно на сами действия, на их звук и их источник. Ему ничего из этого не хочется. Ему не хочется жить. Ему не хочется существовать. Ему не хочется осознавать себя.Питер встает только ради одного. Чтобы потерять связь с реальностью. Он опускает сначала здоровую ногу сразу в тапочек, опирается на здоровую руку и медленно поднимает корпус. Вся левая часть его тела сильно повреждена. Рука строго зафиксирована на поддерживающей повязке. Грудь сдавливает корсет, удерживая ребра от смещения. Открытый перелом ноги в двух местах по-хорошему нуждается в вытяжке, а не просто гипсе.Питеру на это все равно, впрочем, лучшего он и не может получить. Медицинская страховка США у него просрочена уже много лет как. Он находится в одном из ангаров на территории школы Ксавье, которые чудом уцелели при взрыве. Хэнк сделал все возможное, чтобы зафиксировать кости в нужном положении в тех условиях, которые у него были.Питер подхватывает костыль здоровой рукой и перемещается исключительно прыжками. Со стороны это должно быть выглядит убого. Ему все равно. Он выбирается на улицу. Еще относительно рано. Хэнк, Чарли и Эрик находятся у стола с чертежами и планами особняка. Питер бы возможно и хотел бы им помочь, все что угодно, чтобы не чувствовать и не думать, но он ничерта не смыслил в проектировки зданий, а физически он мог сейчас только скакать на одной ноге. Он подходит ближе и кашляет:—?Привет. Простите, что отвлекаю от очень важных дел. Хэнк, не мог бы ты мне ширнуть блокатор?Все трое разворачиваются к нему. О господи, это отвратительная смесь взглядов из осуждения, понимания, сочувствия и жалости. Питеру кажется, что никто из них на это не имеет право. Если сейчас кто-то начнет читать ему лекции о том, что он не должен сдерживать свои чувства, он честно пошлет все нахер. Он сможет убежать и в таком потрёпанном состоянии. Нельзя сдерживать то, чего нет.—?Эрик, Хэнк, оставьте нас на минутку,?— тихо просит Ксавье.Когда они отходят на достаточное расстояние, Чарльз тяжело вздыхает и проводит рукой по голове, пытаясь зачесать назад волосы, которых теперь нет. Он думает, что ему нужно было поговорить с Питером раньше. Наверное, сразу после всего того, что произошло. Просто Чарльз и сам был не в порядке. Измученный и потерявший троих дорогих для него людей за одни сутки.—?Питер, послушай, я не думаю, что тебе стоит принимать блокаторы и тем более алкоголь.—?Кто бы говорил, Чарли. В нашу первую встречу, ты, кажется, вообще был под кислотой.Чарльз горько усмехается?— эта небольшая перепалка напоминает ему последний разговор с Вандой. Многие подмечали, что Ванда и Питер разные. Многие удивлялись, как они вообще могут быть близнецами. Чарльз же всегда видел, что Ванда и Питер похожи. Похожи даже больше, чем сами могли бы это увидеть.—?Питер, только еще один день. Я против такого способа борьбы с горем, но ты уже большой мальчик и сам можешь решать за себя.—?Ты просил и в предыдущие два дня. Я понимаю, ты и твоя школа хоронили учеников и друзей. Ты был в своем праве. И я виноват в их смерти. Я это прекрасно знаю. И в шоке от того, что меня еще не выставили. Но сегодня уже никого не хоронят.—?Ты не виноват в смертях Алекса и Джин, по крайней мере, не более чем я сам,?— качает головой Чарльз, явно чувствуя и свою вину. —?И ты знаешь, сегодня хоронят Ванду.—?Нет. Ванду сегодня не хоронят. Нечего хоронить,?— обрубает Питер,?— от нее даже плаща не осталось.—?Питер, послушай, пожалуйста. Похороны нужны живым, не мертвым. Это способ попрощаться. Отпустить и смириться. Там будут многие люди, которые сильно дорожили твоей сестрой. Там будут те, кто хотел бы отдать ей последний долг хотя бы так. Ты можешь отрицать свою потребность в прощании, уверяя себя, что был с ней рядом. Но не лишай возможности попрощаться других. Смириться с тем, что в пустом гробу действительно должна лежать Ванда. Без тебя это будет фарс, а не почести.Питер зажмуривает глаза. Чарльз не говорит ему сочувственных слов, не пичкает жалостью, но при этом предельно мягок, впрочем, как и всегда. Он говорит о долге перед другими людьми, долге перед сестрой, долге перед самим собой. Питер знает этот прием?— ему дают дополнительные защитные механизмы против суицида. Причины, чтобы жить. Вопрос долга один из самых сильных. Питер не собирается накладывать на себя руки, но это не значит, что ему хочется жить. Однако, он сильно благодарен Ксавье, что тот не жалеет его.—?Отлично, Проф. Душещипательная речь, как обычно на A+. Только я никому ничего не обязан. Их не было, когда Ванде нужна была помощь. Меня тоже не было. Она была одна. Больше всего, когда ей нужен был хоть кто-то, она была одна.—?Не говори о том, что никому и ничего не обязан. Ты обязан хотя бы своей сестре, которой пообещал позаботиться о ее детях. Ты обязан своей матери, которая не видела вас вживую восемь лет, а три дня назад узнала о смерти дочери. Ты обязан своим племянникам, которые заслужили попрощаться с матерью, которая вернула их даже с того света.Плечи у Питера опускаются. Действительно. Как минимум этим людям он обязан. Впрочем, история про его мать здесь явно лишняя. Он согласно кивает головой. Ему сейчас чертовски сильно нужны объятия. Понять, что ему все еще есть на кого опереться. Вслух он этого не говорит, понимая, что звучит это не по-мужски. Стереотип, модель поведения людей в современном обществе, с которым он борется, но при это является его заложником. Иронично.Чарльз понимает Питера и без чтения мысли, но предпринять ничего не может. Питер максимально зафиксирован в своем положении, а потому заставить наклониться его просто физически невозможно. Даже попросить кого-то это сделать за него не представляется возможным. Хэнк слишком стеснительный. Эрик будет чувствовать неловкость, а сам Питер воспримет это скорее, как насмешку.—?Где будут похороны? —?уточняет Питер, испытывая жуткое чувство стыда за то, что он даже не занимался организацией.—?Там же, где похоронены Алекс и Джин.—?Винчестерское кладбище сможет вместить всех мутантов? —?пытается пошутить Питер.—?Надеюсь, что нет. У тебя есть еще пара часов для того, чтобы привести себя в порядок. Извини Питер, мне, Хэнку и Эрику кое, что еще нужно закончить. Если тебе требуется в чем-то помощь, я могу попросить кого-нибудь из преподавателей.Питер едва сдерживает едкое ?Я не инвалид?. Чарльз ни в чем не виноват, срываться на него, а тем более так, в высшей степени по-ублюдски. Максимофф надеется, что его мысли все еще не доступны для профессора.—?Спасибо, конечно, Чарли, но я справлюсь сам.Питер второй раз называет Ксавье?— Чарли. Это странно… Питер всегда называл Чарльза исключительно Профом, еще с того момента, как стащил визитку с этим самым сокращением. Ванда же предпочитала ласковое ?Чарли?, подчеркивая теплое отношение к телепату, который два года заботился о ней как мог, поскольку сам был поначалу в разбитом состоянии.Питеру особо нечего приводить в порядок. У него нет сменной одежды, как и у большинства из тех, кто расположился в ангаре. Кровати были сколочены наспех с помощью способностей и подручных средств учителей и учеников. Он садится на кровать и только тогда понимает, что в руке с костылем у него зажат и карандаш. Когда он забрал его со стола, Питер не помнит. Все, что остается, это просто отложить его в сторону.Питер определенно не знает, что значит привести себя в порядок. Что от него ждут? Что он должен сделать? Он не хочет никуда идти. Не хочет видеть мать. Не хочет видеть тех, кого Ванда называла друзьями. Он не хочет видеть журналистов, которые, наверняка, слетятся как грифы на падаль.Максимофф просто сидит и пялится на соседнюю кровать перед собой. И что теперь? Как ему теперь жить? И что ему в этой жизни делать? Последние восемь лет он провел бок обок рядом с сестрой. Это был ее выбор, не его, но он не мог оставить ее одну. А теперь, когда Ванды нет, возвращаться в осточертевшую Польшу нет смысла.Он не знает кем быть, хотя, наверное, это звучит абсурдно от человека с четырьмя высшими к тридцати годам. Он еще молод, у него есть сотни перспектив, но он не знает, чего хочет. И вообще, хочет ли? Что он может хотеть от жизни, если теперь существует только наполовину.Питер поворачивает голову и видит те глаза, которые он никак не ожидал увидеть. Льдисто-серые. Раньше он и не задумывался о том, на чьи глаза похожи глаза Ванды. Точнее он знал от матери, что Ванда очень сильно похожа на отца, но… Он не пытался искать похожие глаза. Сейчас он смотрит в глаза маленькой девочки. Потерянной и одинокой, которая находится в одиночестве, не зная языка иного, кроме польского. Нина была похожа больше на Магду, нежели на Эрика, но сейчас Питер отчетливо видел в ней Ванду.—?Хэй, пупс, ты потерялась? —?спрашивает он на польском.Нина мотает головой, не произнося ни слова. Она подходит и обнимает его не слишком крепко, но ощутимо. Он не понимает, чего девочка от него хочет, но не сопротивляется объятьям, не тогда, когда она выглядит настолько потерянной и напуганной, будто Ванда в детстве. Спустя какое-то время девочка поднимает на него свои большие и невероятно чистые глаза. Внутри у Питера все дрожит. Он не понимает от чего конкретно. От ситуации? От пустоты? От этого взгляда?—?Извини, мама сказала, чтобы я не беспокоила тебя,?— извиняется она, а потом произносит фразу, от которой все у Питера сжимается. —?Но с тобой тихо.Она проводит маленькой ладошкой по его щеке, утирая слезы. Питер плачет, сам не замечая этого. Без криков. Без всхлипов. Просто сердце сжимается больно-больно, будто вообще перестает биться. Горло сводит дикой судорогой, не позволяя даже сглотнуть. Ему тридцать и перед ним стоит маленькая девочка, которая напугана своими способностями. Ему было восемь, когда другая маленькая девочка сказала ему впервые: ?С тобой тихо?.Он хочет ей улыбнуться, приободрить, быть может, даже пошутить. Ничего из этого не получается. Он притягивает девочку единственной здоровой рукой, ребра отзываются болью, но ему и без того больно. Питеру кажется, что он не может дышать и никогда больше не сможет. Он утыкается носом в русую макушку с рыжеватым отливом и ломается окончательно. Впервые за последние дни он плачет, причем плачет с надрывом.Питер правда пытается взять себя в руки. Он убеждает себя, что нечего пугать ребенка, что он взрослый мужчина и не должен плакать. Однако все идет прахом, стоит ему снова увидеть Нину. Нину, которая ни разу не Ванда. И обмануться слишком сложно. Но он желает быть обманутым. Он не может без Ванды. Он никто без нее. Он бы отдал последнее, чтобы вот так сейчас ее обнять, чтобы обменяться подколками, посмотреть кино, выкурить одну на двоих пачку ментоловых сигарет, чтобы сказать, как сильно он ее любит. Он думает об этом, и удушающая волна слез поднимается с новой силой.Магда появляется достаточно неожиданно, ведя двух мальчиков за руки. Питер сразу отлипает от Нины и смотрит на приближающихся незваных гостей. Он так и не понял, какого возраста мальчики. Они умерли, когда им было чуть больше года. Сейчас на вид им было не меньше трех. Воспринимать их как Томи и Билли не получается. Он хочет, потому что того хотела Ванда, но с их смертью он смирился давно и прочно. Он не испытывает к ним ненависти?— для сестры это были ее дети,?— но и любить он их не мог, потому что не видел в них тех, кого видела она.Магда печально вздыхает, но ничего не говорит по поводу заплаканных глаз Питера. Она подходит и спокойно обращается к Нине:—?Вот ты где, ты должна была меня предупредить, куда пойдешь. Территория слишком большая, а мы тут недавно,?— укоризненно замечает она.—?Там везде шумно. И от тебя тоже шумно,?— говорит Нина сбивчиво.Магда поднимает бровь выразительно глядя на Питера, явно не понимая, что происходит. Магда не была из особо болтливых, да и судорожные рыдания явно сложно назвать тишиной. Питер же просто просит ее дочь присесть на соседнюю кровать, а затем предлагает ей сделать тоже самое. Питер вытирает слезы, а затем растрепывает так и не причесанные волосы.—?Пупс, ты же чувствуешь мое присутствие, просто не слышишь ничего от меня? —?получив согласный кивок, он продолжает. —?Попробуй сосредоточиться на моем присутствии, но не пытайся ничего услышать, а то голова будет болеть. Ванде это помогало в свое время.Он некоторое время молчит, думая, что это достаточно иронично, что у Эрика две дочери имеют способности к телепатии. Это повышает вероятность того, что это не собственная мутация Ванды, а наследственная. И где-то у Эрика есть начавший мутировать кусок цепочки ДНК, но закончивший изменение исключительно во втором поколении. Скорее всего, мутация в половой хромосоме-Икс. Иначе бы эта способность проявилась и у самого Питера. Или ему просто повезло с его половиной хромосом? Интересно, металлокинетика привязана к Игрек-хромосоме? Слишком маленькая выборка для того, чтобы делать полноценные выводы. Он возвращает взгляд к женщине и произносит:—?Магда, не беспокойтесь, у нее просто проявляется вторая мутация. Поговорите об этом с Профом.Они сидят молча. Женщина чувствует себя виноватой. И ей чертовски стыдно, что она не смогла просто смолчать тогда, когда Ванда сказала о том, что считает ее подругой. Потому что с ней было по-настоящему комфортно разговаривать. В действительности, даже сейчас будучи среди тех, перед кем ей не надо скрываться, ей не комфортно. Эти подростки, а зачастую и взрослые, едва ли не вслух говорят о том, что они лучше ее только потому, что у них есть способности. Она за девять лет брака рядом с Эриком ни разу такого не почувствовала, а тут…Это даже смешно: тот, кто вещал на весь мир о превосходстве мутантов, ни разу не относился к ней как к немощной. А эти дети, которые ничего из себя еще не представляют, которые в этой жизни не сделали ничего хоть сколько-то значимого, относятся к ней, будто она отброс общества. Впрочем, ничего в ее жизни не меняется. Не важно, в Америке она, в Польше или в школе для одаренных профессора Ксавье.—?Как вам тут? Правда, как особняк заново отстроят, будет лучше,?— осторожно начинает Питер.—?Такие же люди, как и везде,?— отвечает она уклончиво. —?Почему вы не остались в свое время здесь?—?Это была не моя инициатива,?— произносит Питер тяжело, впервые действительно собираясь рассказать о прошлом. —?Ванда была вдохновлена всем этим. Детьми мы ходили в обычную школу и со своими способностями разбирались сами. Порой это сводило с ума. Порой это заставляло себя бояться. А здесь дети могут этого не испытывать. Однако, ей не нравилась идея резерваций. А это именно она. Посмотрите, обособленная от мира, без возможности когда-либо полноценно выйти за эти границы кучка людей. Здесь находятся мутанты со всей Америки. А кто не здесь, тот по большей части, скрывает свои способности. Без возможности продуктивно сосуществовать. Без перспективы реального диалога. Для обычных людей мутанты?— что-то за гранью понимания, дикое и опасное. Они живут в иллюзии, что их семьи это никогда не коснется. Для мутантов люди?— это страшный кошмар из детства. Они взращивают в себе идею того, что их боятся потому, что они якобы лучше.Питер мог бы еще много говорить, но он молчит, надеясь, что его мысль уже понята. Не может быть кого-то лучше или хуже по принципу куска генетического кода. Человека в первую очередь определяет разум и образ мысли, его определяют собственные поступки. Ванда мечтала о мире, где не будет сегрегаций. Где для всех будет выбор и возможность. Где каждый бы мог идти за своей мечтой. Ванда мечтала об утопии, месте, которого нет и никогда не будет, но старательно к этой утопии шла. До недавнего времени.—?Спасибо, что присматриваете за…?— он запинается, но все же договаривает,?— Билли и Томом. Все-таки, это школа, а не детский сад.—?Не за что, Питер, это меньшее, что я могу сделать.Ей интересно, что будет с детьми дальше. Возьмет ли он их в конце концов под опеку. Или быть может, найдет опекунов. Магда не хочет думать об этом, но Питера в роли родителя она совершенно не видит. И сможет ли этот почти мальчишка переступить через свою боль? Она внимательно смотрит на Питера и понимает, что нет.—?Что с ними будет дальше? —?она все же задает вопрос.Питер в этот момент выглядит ужасно потрёпанным. Он хочет поступить правильно, выполнить обещание сестре, но… Он даже толком не может сформулировать мысль, просто одно большое ?но?. Он к ним не чувствует никаких теплых чувств. Он не умеет ладить с маленькими детьми. Он не готов взваливать на себя ответственность за две чужие жизни, особенно теперь, когда не уберег Ванду. Он просто этого не хочет.—?Я не знаю,?— надломлено произносит он. —?Я правда не знаю. Я не готов ко всему этому.И Магда кивает. К такому нельзя быть готовым. Она бы сбежала от такого, а у парня к этому намного больший талант. Мальчишки возятся вдвоем где-то в стороне. И она представляет, что придется взять ответственность за еще двух детей, и ей становится страшно. Со своей-то жизнью разобраться бы. И от этого становиться еще и горько. Ванда привела в эту жизнь двух людей, которые никому не нужны.Питер думает об этом же. Еще одни близнецы Максимофф, которые всю жизнь будут сами по себе. У этих двух мальчишек нет никого, кто бы их любил кроме друг друга. Он знает, что им предстоит, и от этого становится еще отвратней.В ангар заходит Рейвен, ничего толком не произносит, только бросает сиплое: ?Пора, Питер?. И Питер понимает, что действительно пора. Пора смирится, что куска души у него больше никогда не будет, что он ведет себя как последний ублюдок по отношению к племянникам, что он в этом мире толком никому больше и не нужен. Он встает, шатаясь, и упирается костылем.—?Вы будете там? —?спрашивает он почти равнодушно, на что получает согласный кивок.Он идет к выходу, воспринимая это как личную дорогу до эшафота. Он закрывает глаза и снова видит сестру. Ванду, которую никто другой больше не видел: напуганную, в замешательстве, с разбитыми коленями и двумя косичками с красными резинками. Ванду, которую запомнили единицы: молодую и телом, и душой, счастливую, открыто смеющуюся и пританцовывающую в красном фартуке за плитой. Ванду, которую запомнили миллионы: грозную, несгибаемую, уверенную в себе и своих действиях, с огненной яростью в глазах и алой дымкой на пальцах. Ванду, которая показывала себя лишь избранным: с вечной тоской во взгляде, с закушенной губой, с красными глазами, будто от слез, и воющую, будто зверь, но не проронившую и слезинки.Вот сейчас они все сядут в чертов автобус, как было в предыдущие два дня. Или не все? Восемь лет прошло, с тех пор как близнецы Максимофф преподавали здесь. Наверное, мало кто поедет. Питер идет ужасно медленно не то, что для самого себя, а даже для всех остальных, это должно раздражать, но сейчас ему от этого ни горячо, ни холодно. Его недавние собеседники уже обошли его и направились к автобусу. У самого автобуса Эрик что-то обсуждает с Магдой, явно о чем-то споря. Зверь записывает всех, кто входит в автобус. Чарльз и Рейвен находятся около неподалеку припаркованной машины, явно поджидая еще кого-то.Питер почти уже доходит до самых ворот, когда слышит голос того парнишки, что три дня назад потерял старшего брата. Тогда Питер с содроганием представлял себя на месте Скотта, уверяя себя, что с ним такого не случится. Случилось. Голос Саммерса полон гнева и боли. Он в ярости кричит что-то двум мутантам примерно его возраста, не давая пройти. Его и без того обезображенное ожогом лицо делается еще ужаснее из-за всей гаммы чувств, что он испытывает. Питер, возможно, ему посочувствовал бы, если бы не тема столь яростного выражения чувств.—?Она была ебнутой сумасшедшей стервой, а ей собираются отдавать дань памяти как герою! —?возмущенно вещает Скотт. —?Из-за нее это все случилось! Не примкни она к Апокалипсису, мир был бы цел, а Джин и мой брат были бы живы!И Питера охватывает злоба. Ванда не была виновата в случившемся. Кто угодно, но только не она. Она была просто сломанной и изнеможённой, ей нужна была помощь. И она пошла за тем, кто был добр к ней. Не потому что она хотела зла миру, но потому что отчаянно нуждалась в добре для нее самой. Это вина самого Питера, что он не увидел, не помог, не защитил. А Ванда и впрямь была героиней. В момент, когда мир больше всего нуждался в ней, она отказалась от себя снова, и сделала то, на что остальные потеряли надежду.Он пытается идти, не обращая внимания на эти слова. Скотт имеет право злиться. Тот потерял брата и подругу. Однако, отчаянная, беспомощная ярость кипит в груди Питера. Он хочет, чтобы тот наконец заткнулся. Ему хочется начать сдавливать его шею до тех пор, пока тот не начнет хрипеть извинения. Ванда бы это не одобрила.Однако хрип все же раздается. Скотт вцепился руками в цепочку, сдавливающую его шею. И никто не понимает, что же здесь, черт возьми, происходит. Только Максимофф неестественно для себя испытывает какое-то злорадное торжество. Он одновременно не хочет этого и хочет. Заставить прочувствовать всю удушающую боль, что скопилась в нем.—?Эрик,?— произносит Ксавье и только потом понимает, что Леншерр тут ни причем от слова совсем.—?Это не я,?— удивленно отзывается мужчина и тянет цепочку в обратную сторону, не давая парню задохнуться.И Питеру следует остановиться, выдохнуть отпустить, но он не может. Он подсознательно давит и давит цепь, которая впрочем теперь не особо поддается. Он никогда особо сильно не владел этой способностью и то, что происходило сейчас, самое сильное её проявление. Взгляд Питера почти безумный и блуждающий. Ровно до того момента, пока он не видит Нину, которая в страхе жмется к отцу. Страх в серых глазах Нины так похож на страх в глазах Ванды. Это мгновенно отрезвляет. Он выдыхает и спрашивает всего одну вещь:—?Какого черта ты носишь стальную цепочку?—?Она серебряная,?— неуверенно возражает Скотт, пытаясь отдышаться. —?Псих.—?Она стальная. Атомы серебра или золота не имеют собственного магнитного момента, идиот.Питер закрывает глаза. Ванда осуждающе качает головой. Ему почти стыдно ключевое слово ?почти?. Он не собирается открывать глаза какое-то время, он не хочет существовать. Единственный идиот, который здесь реально есть?— это сам Питер.***Питер стоит около пустого закрытого гроба. Он, наверное, должен сказать какую-то прощальную речь, но он просто не знает с чего начать. Кто-то заботливо пододвигает стул, но он его намеренно игнорирует. Максимофф стоит у пустого гроба своей сестры и пытается не моргать. Он боится, что если закроет глаза, то увидит Ванду в этом гробу. Он вдыхает по глубже и начинает:—?День добрый, рад вас сегодня всех видеть. Точнее не так. Ванда была бы рада видеть вас. Ну, большую вашу часть. Извините, я понимаю, что мои шутки здесь неуместны, просто… Поймите, мы были вместе с Вандой дольше, чем жили на этом свете. Мне всегда казалось, что она старше, просто я, как обычно, в последний момент не выдержал и сорвался на бег.Он замолкает и смотрит на прощальный зал. Смотрит на изрядно поседевшего и осунувшегося Тони Старка, который подпирает собой стену. Смотрит на мать, которая до начала процессии глядела в одну точку покрасневшими глазами, но не плакала, а сейчас что-то выговаривала Эрику, который явно старается сдерживаться. Смотрит на некоторых мутантов, которым они в свое время помогли. Людей много, но все же меньше, чем он ожидал.—?Мы с детства были сами по себе. Мать растила нас одна, а потому ей приходилось работать на куче работ. Ванда вытаскивала меня из плохих компаний, я подначивал ее на то, кто быстрее освоит школьную программу. Когда я крупно косячил, Ванда прикрывала мой зад, а я этого даже не замечал. Когда она грустила, я заставлял ее смеяться, и к сожалению, в последнее время у меня получалось все реже. Я вел ее к алтарю, когда она выходила замуж за Вижена. Когда я начал клептоманить, она отвела меня за руку, как маленького ребенка, к психологу. Я колол ей успокоительное, когда у нее случился нервный срыв. Она… Я… а…Питер запинается, он не знает, что, в конце концов, хочет сказать. И что он должен сказать. Он же должен что-то сказать. К чему-то подвести. Господи, он должен своими словами подвести итог. Итог жизни Ванды. Он никогда не думал, что будет судьей своей сестре.—?А сейчас я даже не могу понести ее пустой гроб. Наверное, она бы сказала, что это не важно. Важно не то, что с нами будет, а то, за что мы боролись. А Ванда всю жизнь за что-то боролась. Она боролась за лучший мир. У нее было много фоток. У нее было фото Мстителей. У нее были фото выпуска школы Ксавье за те годы, когда мы там преподавали. И еще очень много фоток тех мутантов в Польше, которым мы помогали найти место в этом мире. Наверное, если бы она пережила то, что произошло три дня назад, она бы повесила на стену фотку Земли из космоса. Ей было всего тридцать лет. Она прожила не слишком много, но сделала она больше, чем иные и за девяносто. Ванда мечтала и мечтала о большем: о мире для всех, о равенстве, о том, что не будет сегрегации людей и мутантов, о том, что люди не будут бояться жить, о том, что не будет несчастья. Каждый из нас знает, что это не исполнимо. Но она шла к той цели, которую никогда не достигнуть. И по итогу, мир, в котором она жила, стал действительно лучше. Она сделала мир лучше, для конкретных людей и мутантов. И вероятнее всего для целой маленькой страны, которая раньше славилась нетерпимостью к другим. Я не такой, как Ванда, но я чертовски горд тем, что я ее брат.Питер тяжело вздыхает и все-таки смотрит на гроб. Гроб оказывается просто гробом, обычной лакированной деревянной коробкой. Крышка со скрипом не открывается, ничего другого не происходит. Максимофф делает вдох поглубже и тихо произносит: ?До встречи через сотню лет, сестренка?. Остается надеяться, что эта встреча будет.Он сходит с постамента и хромает к выходу из зала. Он знает, что сейчас кто-то другой будет говорить о Ванде. Никто не сможет сказать ему ничего того, чего бы он не знал. Он стоит на улице и прислоняется спиной к стене. Питер, нашаривает в заднем кармане брюк сигареты с ментолом. Пачка покупалась на двоих и сейчас полупуста. Что ж, оставшуюся пачку ему придется скурить одному. Как и прожить жизнь. Он берет в рот сигарету и пытается прикурить одной рукой. Получается плохо.На крыльцо выходит Тони Старк. Он подносит руку к зажигалке, загораживая пламя от ветра, помогая Питеру прикурить. Парень благодарно кивает, и они больше ничего не говорят. В руках Старк крутит серебряный доллар, а затем убирает его в карман.—?Что это? —?отстраненно спрашивает Питер.—?Мой тридцать первый серебряник,?— глухо отзывается Тони. —?Ты мне кое о чем напомнил, Питер. Спасибо.—?И что же я тебе напомнил? —?возвращает вопрос парень, что-то окончательно решая для себя.—?Важно не то, что с нами будет, а то за что мы боролись,?— повторяет он кусок из речи, которую только что услышал. —?Ты вернешься в Польшу?Питер смотрит на ярко светящее солнце. Какая ирония, по закону жанра должен идти дождь, но ничего такого не намечается. Питер затягивается глубоко-глубоко, до грудного кашля, задыхаясь в собственном облаке дыма. Он знает, за что боролась Ванда. И он боролся вместе с ней. Имеет ли он право отступить от их общей мечты? Нет, хоть теперь он идет и в одиночку, это все еще его дорога.—?Пока не знаю. Может в Боснию и Герцеговину или Сербию? Нынче там хуже, чем в Польше. Только доведу уроки в том городе, где мы были с Вандой в последний раз. Мы там уже дел наворотили.Тони кивает и смотрит за горизонт. Еще один хороший человек умер. Человек умер, а дело живет. И будет жить столько, сколько будут помнить Ванду Максимофф, что прошла путь от бойца до миротворца. Из того, кто разрушает, до того, кто созидает.—?Ртуть,?— обращается к нему Старк старым, приклеившимся, как жвачка, прозвищем.Питер морщится, вспоминая те дни, когда сидел у Ванды в гостях на базе Мстителей. Команда относилась к нему на удивление тепло, всё смеялись и звали после окончания университета присоединиться к ним. Он был еще совсем мальчишкой, наивным и глупым, желающим непонятно чего и берущим от жизни все, но охотно поддерживал эту игру. Ему нравилось представлять, что однажды он сможет поиграться в спасителя мира. Ванда была счастлива в том месте, а он хотел быть частью этого мира.—?Не надо, Старк. Я не Ртуть. Этот позывной вы собирались дать мне, как супергерою в будущем. Но я никогда им не был и теперь уже не стану.Мужчина смотрит предельно внимательно. Он знает этот взгляд. Будто тебя внутри сломали. Будто у тебя нет сил на то, чтобы вздохнуть, но ты каким-то образом еще стоишь на ногах. Питер?— больше не Ртуть. Он не тот веселый озорной мальчишка с манией прибрать к рукам все, что плохо лежит. Ванда Максимофф?— мертва. В глазах Питера Максимофф читается, что он тоже уже не живой.—?Питер,?— согласно исправляется Тони,?— Я знаю, что вы в основном жили на отчисления Ванде, как ветерану, и ее сбережения со времен ее участия в инициативе Мстителей. Если ты вернешься к делу, я буду переводить все те же отчисления.Питер хмурится, смотря на то, как дым медленно поднимается вверх. Сам разговор такой же медленный и горький. Максимофф сомневается, есть ли в этом мире что-то иное на вкус. Он возвращает взгляд на собеседника и произносит:—?Старк, если я и вернусь к этому, то точно не из-за твоих денег.—?Я неправильно выразился,?— примирительно поднимает руки Тони. —?Слушай, ты знаешь, я обожал Ванду. И я просто хочу хоть как-то помочь ее делу. Я знаю, что ты возвращаешься не за этим, но жить тебе на что-то придется. И лучше ты будешь заниматься нуждающимися, чем тратить это же время на абстрактно-бесполезную работу.Они молчат, Питер больше не возражает, Старк больше не навязывает. В целом стоит умиротворяющая тишина. На крыльцо выходит Леншерр. Это становится забавным. Что прощальная процессия целиком сюда переберется? Все равно в гробу никого нет. Эрик смотрит на Питера, а затем садится на ступеньку, ничего не говоря. Это напоминает начало анекдота. Встретились Магнето, Железный человек и Питер Максимофф на крыльце… Только вот совсем никому не смешно.—?Вы чего вышли-то? —?спрашивает Питер с иронией. —?Неужто со мной постоять?Эрик морщится и бросает: ?Марта?. Питер хорошо знает свою мать, но он надеялся, что той хватит горя не устраивать скандалов на похоронах. Впрочем, он не удивится, если та прыгнет в могилу, когда гроб будут закапывать. Драматизма в его матери всегда было больше, чем нужно.?— А вам она что высказала? —?с интересом уточняет Старк, тоже явно попавший под горячее слово женщины.Леншерр хмурится, а затем весело хмыкает, находя иронию во всем случившимся. Ему откровенно паршиво от того, к чему это все пришло. Ему жаль, что он, в конце концов, Ванду так и не назвал дочерью даже в мыслях, хотя у него был шанс. Ему жаль не потому, что он внезапно воспылал отцовскими чувствами, но потому что ей тогда это было отчаянно нужно.—?Сказала, что удивлена подобной наглостью. Что я последний мерзавец, раз заявился на похороны дочери, которую я тридцать лет не видел, так еще и привел новую жену. А, да, еще спросила скольких я трахал в зале. Я подумал, что лучше промолчать и выйти.Действительно лучшее возможное решение. Мама всегда была излишне эмоциональной. Старк тихо хмыкает по поводу таких замечаний. В голове же у Питера крутится вопрос по поводу Билли и Томи, который озвучивает Тони.—?А что с детьми?—?А что с детьми? —?эхом отзывается Максимофф. —?Я же быстрый. Успею и здесь, и там. Пускай там в садик ходят, а я к вечеру буду прибегать. Людей же надо кому-то спасать ненасильственными путями.Эрик печально улыбается. Питер не видит знаменитого Магнето, он видит просто уставшего человека, который повидал на своем веку многое. Леншерру действительно хочется верить в то, что делали близнецы Максимофф. И он искренне, от всей души отзывается.—?Спаси, если сможешь.И Питер уже знает ответ заранее. Как бы он не хотел и чего бы не делал, он не сможет. Спасти всех не реально. Но это не значит, что он не может хотя бы попытаться.