Часть 11 (1/1)

Чарльз сидит в кабинете. Ночь темна. В доме, несмотря на большое количество детей, тихо. Что-то должно грянуть. Не гроза, а нечто более тяжелое. Это ощущение горчит на языке почти каждого в этом мире. В такие моменты мужчина почти ненавидит свою способность.Он держит стакан с виски в одной руке, в другой крутит в руках шахматную фигурку черного короля. Со стороны могло бы показаться, что тот пытается разгадать какую-то загадку. Ксавьер любит загадки. Еще больше он любит людей-загадок. Некоторых ему не удалось разгадать, даже прикоснувшись к их разуму.Ему нравятся люди. Нравится разбираться в них, помогать осознать и принять себя. Ему нравится наблюдать, следить за реакцией, просчитывать действия наперед. Люди называют одно и тоже разными словами, а совершенно разные вещи одним и тем же.Как много в одном единственном слове, которое люди не глядя разбрасывают направо и налево. Сколь сильно бывает различие между тем, что каждый хоть раз в своей жизни, говорил и, что чувствовал на самом деле. Иногда это что-то настолько светлое и незамутненное, что если дать определение, то мгновенно опошлишь. Иногда это настолько тяжелое и грязное, что хочется выскрести это ногтями из памяти.Чарльз тяжело вздыхает. Бокал постепенно пустеет. Ощущения неизбежности никуда не девается. Ночь еще долго будет темна. Черный король встает на g8, а затем закрывается ладьей на f8. Рокировка. Единственный ход в шахматах, в котором две фигуры смещаются.***Ванда прекрасна в своем алом безумии. Эн Сабах Нур смотрит на эту женщину с неприкрытым восхищением. Она сильна. Наверное, она вторая после него. С ее рук слетают алые всполохи. В ее глаза плещется лава. Волосы извиваются будто змеи. Под ее тонкими пальцами реальность поет.Он не может обладать столь нестабильной силой, как бы ему не хотелось. Он не сможет подчинить себе эти кровавые всполохи. Он чувствует эти строптивые волны. Он знает, что только этой женщине подвластно это явление.Он не может получить эту силу себе, но он может полностью заполучить эту женщину. Он уверен, что она будет его королевой. Он знает, что она слишком голодная до эмоций, до чувств, до прикосновений. Тот, кто даст ей это, будет для нее всем.Она, как кошка, ластится к руке дарящей. Она облачается в золотые наряды, больше похожие на калазирисы знатных египтян древности. Она танцует для него лунной ночью по его велению. Она смеется так, что эхо отражается от стен давным-давно опустевшего дворца.Она красива по всем канонам древнего Египта. Миндалевидные глаза таили в себе опасность почти всегда. Когда они серые, то это холодная ярость. Когда они алые, то это кровавое безумие. У нее тонкая талия которую неплохо обхватывают драгоценные пояса. И бледная кожа. Апокалипсису нравится думать о том, как бы Ванда смотрелась в ванне из молока или ванне из крови. Эта женщина создана только для двух вещей, чтобы ей восхищались, и, чтобы ее боялись.Алая Ведьма не дрожит перед ним, но добровольно встает на колени, склоняя перед ним голову. Она добровольно подставляется под струи дорогих масел, позволяя за собой наблюдать. Ванда безумна, она верит в то что она монстр. Эн Сабах Нур не спешит ее разубеждать, но терпеливо подкрепляет эту мысль. Монстр. Его личный монстр. И он знает, что, если он скажет, она будет есть сырое мясо с его рук. Нужно только еще чуть-чуть надавить.Уже сейчас хочет назвать эту женщину своей. Однако, он знает, что еще не время. Он тысячелетиями выстраивал власть над людьми и сейчас знает, что еще рано. Пока ему вполне достаточно того, что она уже возлежит с ним как с мужчиной. Однажды он искупает ее в крови и молоке.***Ванда не хочет думать о цене, что ей предстоит заплатить. У всего есть своя цена, она давно усвоила эту истину. Однако, ей сейчас совершенно все равно. Она наконец-то имеет то, о чем давно мечтала. В дворце слышится шлепанье босых ног. С помощью Эн Сабах Нура, ей хватило сил по-настоящему изменить реальность. Он относится к Тому и Билли, как ее причуде и личным игрушкам. Он снисходительно посмеивается над ней, но позволяет ей эту маленькую слабость.Этот мужчина, из плоти и крови, по-настоящему любит ее. Пусть грязно, извращенно и жестоко. К ней никогда не прикасались так. Будто она была величайшим сокровищем. Ей не любовались. Ее еще никогда не вожделели так. Алая Ведьма упивается этим чувством. И совершенно точно не хочет, чтобы оно исчезло из ее жизни.Она красуется перед этим древнейшим из ныне живущих, зная, что на нее смотрят. Она больше не сдерживается. Алые всполохи захватывают весь дворец, а затем и Египет. Кровавая дымка постепенно охватывает все большие территории. Однажды она охватит весь шар и сможет творить что душа ее пожелает.Женщина красуется своей силой. Она могла бы бросить ему вызов, но предпочитает раскрашивать эту пустыню алым для ее личного спасителя. Она танцует перед ним. Звездной ночью. В лучах рассвета. Он целует ее ноги. Он носит ее на руках. Их тела блестят от масла, а в глазах отражаются всполохи от камина.Он заставляет смотреть ее в зеркало. Заставляет смотреть Ванду на себя, так как видит ее он. И Ванда видит. Не морщины и одрябшие мышцы. Не затаенную боль в глазах. Нет. Она видит что-то совершенно иное. Это - сталь во взгляде. Это - разворот плеч. Это - гордый подбородок. Это - цепкие руки. Это - мраморная кожа. Это - роскошные волны волос.Она впервые счастлива настолько. У нее есть ее дети. У нее есть тот, кто ее любит. Ей больше не нужно сдерживать свои силы. Ей подвластно все. Она целая. Не погнутая. Не сломленная. Не разбитая. Внутри нет трещин. Она цельная. И Алая Ведьма смеется, с упоением вглядываясь в свой мир.***Чарльз отставляет бокал в сторону. На шахматном поле развернулась драма. В жизни тоже разворачиваются драмы. Быть может та пешка хотела остаться пешкой, а стала конем.Вот и в жизни так. Любишь ты жить как привык. Наслаждаешься своей обычной жизнью. Той, для которой ты был создан. Или рожден. Рискуешь по мере надобности. А потом приходит гроссмейстер, проводит тебя до конца поля и заставляет стать, например, конем.И конем тоже неплохо, но вот только внутри ты пешка. И всегда мечтал ею быть. Простой и понятной. Только вперед на одну клетку. Только вперед и не слишком много. Но когда нас спрашивают, чего мы реально хотим? Пешек ведь точно не спрашивают.Белая пешка доходит до конца доски. Чарльз думает, что несколько перебрал с алкоголем, раз рассуждает о желаниях пешек. В конце концов это всего лишь шахматы. Вся его жизнь всегда была всего лишь шахматами.***Питер бежит. Он бежит так, что для него самого весь мир сливается в сплошную пелену огней. Он впервые дышит полной грудью. Хохочет, хотя на сверх звуковой скорости его не услышат. Он идет по воде аки Иисус. Он умер не на три дня. Он умер на восемь лет. И вот теперь он воскрес. За спиной осталась осточертевшая на всю жизнь Польша с ее военным положением.Он снова среди больших городов. Он знает, что должен наведаться к Ксавьеру. Он знает, что должен искать Ванду. Он знает, что миру вполне себе грозит опасность. Он знает, но не может удержаться от искушения неонового демона.За одну ночь Питер забегает в три клуба. Он раздражает охранников. Он шумно тянет очередной коктейль через трубочку. Он склеивает на ночь одну из девушек не самого тяжелого поведения. Он замедляется, только для того чтобы потерять свою индивидуальность. Стать лишь не менее ярким пятном чем все остальные на тацполе, а затем давя смех, поставить совершенно незнакомых ему людей в нелепые позы.Свобода. Он был рожден для этого. Для бега. Для шума. Для грохота басов в ушах. Для глупых шуток. Для мелких проступков. Для отсутствия связей. Для того чтобы забывать имена тех, с кем только что познакомился. Он добровольно лишил себя всего этого. Он сел на цепь подле своей сестры, как верный пес. И сейчас все то, чего он лишал себя долгие восемь лет берет над ним верх. Это его пьянит. И Питер совершенно точно не собирается останавливаться на этих трех клубах и той смазливой девчонкой с начесом как у льва.Питеру впервые так легко. Без треклятых обязанностей. Без чертового распорядка. Без гнетущего ощущения долга. Без страха что-то сказать или сделать не так. Он любит сестру, но такая жизнь его иссушает. Он любит сестру, но в тридцать хорошо бы жить как минимум раздельно. Он рад, что признался отцу, но тот четко дал понять, что Питера как сына он не воспринимает.Это его личный рай. Больше никаких связей. Больше никакой тишины. Больше никакой Польши. Только неон, музыка, коктейли, бесконечная череда клубов и дымящиеся подошвы. Он знает, что однажды ему придется спустится с небес обратно в ад, но не сейчас. И в данный момент он показывает фак всем своим личным демонам, которые терзали его так долго. А Чарли может подождать еще немного, хотя, наверное, позвонить все же стоит.***Чарльз зарывается пальцами в свои волосы. Он до сих пор не сделал хода белыми фигурами, однако вся ситуация в целом его немного угнетала. Этот вечер. Этот кабинет. Эти шахматы. Эти размышления. Когда-то давным-давно все было до ужаса похоже, но в тоже время по-другому.Он не был одинок. У него были ноги. И в его волосах были отнюдь не собственные руки. Он до сих помнит эти длинные, грубые пальцы. Он помнит их долгие разговоры все до одного. Читать этого человека было одно удовольствие, но еще большим удовольствием было позволять читать себя.Погнутый белый ферзь зажат в ладонях. Случайность, которая осталась в его доме дольше чем следовало. Нелепое напоминание о далеком и почти счастливом прошлом. О том времени, когда в особняке из сломанного были только предметы гарнитура.Во всяком случае ферзь остался в доме Ксавьера дольше чем тот, кто его сломал. Фигурку сломали так легко, проходя мимо. Исказили и не заметили. В порыве чувств и эмоций. По случайной прихоти. И не только ферзя. Но и окружающих. И себя самого.***Эрик сидит на кухне в одиночестве. Часы чуть слышно стучат. На столе лежит стопка поддельных документов. На душе странное и отчего-то горькое чувство. На дворе глубокая ночь. Отчаянно хочется выпить, но банально нечего.Нина сегодня спит в их с Магдой кровати. Он отчаянно желает слышать их сопение, но не может позволить себе случайно их разбудить. Противное чувство паники грызет где-то за ребрами, разрывая грудину. Мужчина не может заснуть.Порой ему кажется, что он проклят. Все, кого он любит оказываются слишком близки к смерти. Он не хочет думать о том, что случилось, опоздай близнецы хотя бы на пять минут. Однако, разум сам подкидывает картинки. Одна другой краше.Он закусывает кулак почти до крови, глуша таким способом вой, а по лицу его катятся слезы. Горячие. Невыплаканные за столько лет. Слезы, которые он вполне удачно глушил не один десяток лет. Слезы по всему дорогому, что у него некогда было. Слезы по нему самому.Скольких он должен потерять, чтобы бог понял, что на его долю уже пришлось достаточно? С самого детства он только и делал, что терял и терял. По своей вине. Леншерр знает, что это всегда была только его вина. От и до. Ему ничего не остается, кроме как стискивать зубы сильнее, давя любые звуки, которые могли бы вырваться из его рта.Сколько он сделал неправильно? И сколько он вообще не смог ничего сделать? Сколько раз из-за его ошибок умирали? Сколько раз из-за его поступков от него отрекались? Разве уже недостаточно тех жертв, которые он уже заплатил? Почему должны страдать его жена и дочь?Эрик готов молить о прощении всех, кому когда-либо причинил боль, только бы Нина и Магда были бы в безопасности. Он помнит всех до одного, чьи жизни он разрушил. И, к его огромному сожалению, хороших людей в этом списке оказывается куда больше чем тех, кому он стремился отомстить.Мужчина не знает куда ему податься. Где укрыть семью? На ум приходит только одно место. Дом человека, чью жизнь он разрушил легко, отмахнувшись рукой. Дом человека, который когда-то давно был дорог настолько чтобы Эрик пытался ставить под вопрос своего пути. Дом человека, который ни смотря не на что никогда не отказывал в помощи нуждающемуся.***Чарльз ходит. Снова. И снова. И снова. Он теряется в чувствах, мыслях и воспоминаниях. Графин пустеет. В такие вечера он особенно одинок. Не смотря на детей, что его окружают. Все, к кому он умудряется привязаться, исчезают из его жизни. Хорошо если присылают рождественские открытки. С ним рядом всегда остается только Хэнк. Хэнк не менее одинокий, чем сам Чарльз. Хэнк, от которого, не смотря на весь его ум, отрекаются другие.Голова гудит. Телефон звонит. Ксавьер морщит лоб. Ему хочется определить людей, которые звонят в третьем часу ночи не самыми лестными словами. Он имеет полное моральное право не отвечать до утра, что собственно и делает. Дожидаясь того, что телефон перестает звонить, а затем снимая трубку аппарата, таким образом не давая доходить сигналу.Впервые за очень долгое время он делает что-то по своей прихоти, а не потому, что так надо. Господи, насколько же он устал от всего. Он устал вечно держать контроль. Он устал поступать как правильно. Он устал быть всепонимающим и всепрощающим. Он устал.Взгляд падает на шахматную доску. Чуть дрожащей рукой, Чарльз кладет на бок белого короля. Конец игры. Ксавьеру кажется, что кто-то точно так же аккуратно убирает с доски его самого. Ощущение надвигающейся бури становится только сильнее, но с этим нельзя ничего поделать. Ему ничего не остается, кроме того, как пойти спать. Шах и Мат.