Часть 36 (2/2)
– Пошли в комнату, – поднял все еще стоящего на коленях пацана. Показалось или нет, но в его глазах сверкнули слезы. Сердце сжалось от странной насмешливой нежности. В этот раз нежности ему хватило до самого конца – дотянуть до кровати, стащить барахло, уложить на спину и целовать красный рот, длинную шею, щекотать коричневые соски.
– Ты чего раскис? – стащив штаны вместе с трусами, выдохнул в заросший и влажный пах.
– У меня ничего не получается, да? – Саня приподнялся, но взгляд отводил, следил за действиями Штейна. – Что не получается? – Костя усмехнулся и оттянул кончиками пальцев крайнюю плоть, выпуская головку. Подул, вкрутился языком в уретру, погладив под яйцами. – Ничего, – буркнул, непроизвольно подавшись навстречу, когда Костя, расслабив корень языка, насадился на член и сдавил губами основание.
– Говори, говори,– не сказал, попытался, но выдал лишь смятые гласные. – А-а-а? – вторя, Саня длинно простонал, и Штейн, уже выпустив член, повторил: – Ты рассказывай, не молчи…
Штейн сосал, а Саня, вдыхая и выдыхая, путаясь, хватая за волосы, выдавливал из себя по слову. Отвлекаясь, втягивая живот, иногда хлопая по плечу: – Я… вот, тебе… Представлял все по другому… Еще вчера хотел… думал получится… Я дурак, да? Костя кивнул, головка ударила по гландам, сглотнул раз, сглотнул два… три. И не поморщился, ждал и предвкушал – сперма, и не та капля, как у него на кухне, щедро, густо – на третьем глотке прострелила до самого желудка. Ладно, преувеличил, но глотнул он дохуя. Остальное сплюнул, не глядя куда, подчиняясь жесткому напору – пацан без особых терзаний потянул его за волосы вверх, поцеловал настойчиво, раскрывая губы, слизывая, задыхаясь, что-то шепча. По крайней мере, молча переживать придуманные неудачи он перестал. – Так что там про ?представлял?? – Штейн никак не мог избавиться от привычки жонглировать вопросами, но игра, похоже, нравилась.
– Тебя представлял… По-разному. Ты мне даже приснился, – Саня вроде замолчал смущенно, но Костя видел – по блеску глаз, по намеку на ухмылку, – ни черта он не смущался, пусть неосознанно, но играл словами, жадно ловил интерес. А про сны Косте до одури любопытно: – И что приснилось? –Так стремно вышло… Не, я не про сон, сон был такой… настоящий. Руки снились, сначала непонятно, чьи. Без лица, только руки. Меня трогают, гладят, ну…там внизу, - он скосил глазана пах, и Костя пошло усмехнулся. – У меня стояк такой во сне, прям до боли, а потомя понял, чьи руки – твои. У тебя они… – если бы пацан сказал – маленькие, Костя без зазрения совести хлопнул бы его по лбу, но Саня хрипло закончил: – Особенные, забыть не мог, как первый раз увидел. А когда понял, знаешь, меня просто вышвырнуло из сна.И я кончил. – О, ну пожалуйста, на здоровье, – Костя довольно рассмеялся, льстили и откровенность, и сам рассказ. – А что стремного-то? Саня кисло сморщился, губы сложились в злую линию: – Не хочу вспоминать… – Нет уж, начал – договаривай.
–Так отвратно, я потом себя грязным и без вины виноватым почуял. Поэтомуот Женьки и съехал сразу. – Пацан помолчал, и все же раскололся. Да и не сопротивлялся особо, хотел он то ли пожаловаться,то ли очиститься: – Я ж на кухне, на полу спал, а в комнате Женька с Надькой. Ну, я тебе говорил – у них там перемирие вроде. А эта сука ко мне приползлаутром. Я ни сном, ни духом… – Духом может и нет, асном-то точно, – перебил Костя, догадываясь, что последует. – Ага, так и есть, как в анекдоте про рыбу, я ж не знал, что это она мне дрочила. Кончил, глаза открыл. А это Надька!Она и до этого глазки строила, но я не обращал внимания. Все испортила,шлюха тупая. – Но-но, потише, без хамства, – неожиданная злобная грубость пацананеприятно резанула слух. – Что? Ты материшься, а мне нельзя? - Я матерюсь, а тебе не идет. Саняпокраснел, но упрямо уставился на Штейна: – Ты б ее видел, и ногти у нее были облупленные, красные. Уродские. И за Женьку обидно. – Ты ему-то хоть не сказал? Взглядом выразив: ?Нет, конечно!?,пацан переплел пальцы с Костиными, оказывается, они так и лежали – тесно, перепутав ноги-руки, удобно, не холодно, не жарко –комфортно.
Переплел и поднял к лицу, проехался по костяшкам губами, осторожное прикосновение отозвалосьмурашками от запястья до плеча. – Сань, забудь, выкинь из головы, ты ж не виноват. Спал. Честно обо мне мечтал, – Саня хохотнул, на эту реакцию Штейн и рассчитывал. – И ее пожалеть стоит, а не злиться. – Чего ее жалеть?– Представь, там Женька, а тут– ты! Я б на ее месте тоже к тебе приполз. Пацан не выдержал, рассмеялся:– Ты и Женька! Хотел бы я на это посмотреть, – теперь он ржал в голос.
– Только в кошмарном сне. Костя перекатился на бок,отодвигаясь, но не разрывая контакт–мягкопоглаживал плечи, руки, бока. Необыкновенная гладкость и упругость кожи смутно тревожила, будила сознание. Но Косте было лень ловить ускользающие ассоциации или факты, напала сытая дрема. Ну, хоть не по шаблону –кончил, отвалился и уснул, пообщались мило… Саня продолжал что-то говорить, но слова отдалялись, и смысл терялся. Последнее, запомнившееся четко, –контраст разгоряченного тела и прохладного одеяла, дальше смутные щелчки, звонки, хлопанье дверями… Не полноценный сон, а умиротворенная дремота. Проснулся от духоты и запахов. Под одеялом, в брюках и футболке, онспарился, а по квартире разносился запах жареной курицы и фаст-фуда. В ванной, умываясь, потер подбородок – щетина колола, сползая на шею.
– Я курицу-гриль заказал, будешь? – Саня заглянул в ванную и застал Штейна,внимательно разглядывающего себя в зеркале. Кивнув в отражение, Костя скривился: ну и рожа!Помятая,потемневшая от пробившихся трехцветных волос. В щетине рыжие побеждалибелые и черные. Сбрить бы эту красоту…
– Пошли, пока не остыла. – Пошли, – Костя наспех вытерся, надел очки и двинулся на зов – в животе неэстетично заурчало. Пацанне спешил отстраняться, нависая в проходе – точь-в-точь, как у Лешки на квартире, только банданы не хватало. И на зависть свежий. Штейн с удивлением погладил Санины скулы, провел по гладкой щеке: – Ты побрился? – было не похоже, что Саня и подтвердил, покраснев не к месту: – Неее, я не брился. – Вообще или сейчас? Казалось – покраснеть дальше некуда, но Саня умудрился – даже уши стали пунцовыми. Затараторил часто, как будто оправдываясь: – Вообще. Мне не надо. Ты не думай, просто у нас семейное, мужики поздно зарастать начинают. Но посмотришь, лет через пять явесь волосатый буду, даже спина! Насмешливая нежность, щемящая и теплая, удержала в последний момент, ивместо скептической отмашки: ?Ну, увижу-то вряд ли?, Костя лишь усмехнулсяи, пробормотав: ?Ради бога, только неспина, это лишнее?, поспешно сбежал на кухню. К черту, Саня – просто молодой идиот, болтающий наивную чушь. К черту. Курица оказалось слегка непрожаренной, на костях кровила, а хрустящую шкуру Костя отдавал пацану, он с удовольствием ею хрумкал. И разделили тушу они гармонично – Саня любил ноги и гузку, Костя – белое мясо грудки и крылья. Больше ели, чем говорили – Штейн сознательно закрылся и отвечал короткими фразами. Пришло время валить домой – слишком уж затянулся еговнеплановый отдых. Оставленная за дверью реальность все настойчивее напоминала о себе. Стрелками на часах, вечерними сумерками за окном, смятым в междометия разговором. В семь часов Костя потушилсигарету, забрал пачку и зажигалку, и, не заходя в комнату, сразу вырулил в прихожую. Пока он обувался, застегивал куртку, натягивал перчатки, Саня молча стоял между косой вешалкой и входной дверью. Молчание не давило на нервы, не требовало обещаний и вопросов – ?Ты придешь??, ?Я позвоню?,или каких-то иных, по смыслу схожих слов. Молчание звучало спокойным: ?Пора?.