Часть 21 (1/1)

И помнил, всегда, со странной смесью трепета и светлой грусти. Но все же… понимал, арест Вардана оказался удачей – да, все верно, чересчур, он, Штейн, увлекающийся, азартный, причем, азартный именно в реальной жизни, а не за карточным столом, и вероятность плачевного итога была почти стопроцентной, в том или ином варианте – тюрьма или вечная кабала. Повезло… можно и так сказать…Так что… виноват – да. А доказать у Сашки вряд ли получится – слишком давно все случилось, свидетелей нет, из документов – только разрешение на свидание могло связать Костика и Вардана, да еще пара бумажек банковских, но чтобы их найти – нужно знать, где искать. Алик… то, что Леркин узбек стоит на трафике, Штейн узнал где-то через год после знакомства. Сложил несколько услышанных разговоров, поведение, обстоятельства, сначала подозревал, а потом и убедился – Олег подтвердил – свято место пусто не бывает. Еремин исходил в своих предположениях из догадок, но Алик и Штейн – случайные попутчики, не более. Даже если самый худший вариант представить – Еремин натравит на него ?ребят? из РУБОПа, то что нароют? Ни-че-го! Нервы потреплют, репутацию подпортят… но Штейн ей, репутацией, не сказать, чтоб очень дорожил, а если выгорит игра с любимым шефом, то вообще будет похуй! И пусть засунет себе в анус угрозы – пустой блеф, причем, на труса рассчитанный. Но блеф этот Штейна за живое зацепил, вновь разжигая утихшую ненависть – будто Сашка и то светлое, счастливое, что хранила память, в грязищу втоптать старался. Мало, ему, суке, настоящего, так и в прошлое лезет… мертвецов выкапывая… Но есть плюс – открылся, выложил карты на стол – он, Штейн, теперь предупрежден, пусть пока и не вооружен.Ворочался, подушкой прикрываясь, хотя Сашка уже давно дрых без задних ног – они оба не высыпаются, поздно ложатся, рано встают. Но Еремину, видимо, по армейской привычке удавалось заснуть моментально, лишь голова до подушки долетала. А Костя… Блядь, вот тебе и лег пораньше… Время – час ночи, и завтра опять будет красноглазкой. Про ?парад? бы не забыть, не нужно шефа расстраивать… рано…Как он устал! И чего-то хотелось, то ли на необитаемый остров, то ли автомат в руки, то ли… выйти из игры… Лежал, считал до тысячи, глупо, да, но не пить же, тут Сашка прав, бухать он начал много. Под легким градусом реальность воспринималась не так бритвенно остро. Считал, и помогло – уходя, еще ловя последние связные мысли, вдруг вспомнил фразу, которую услышал, но не уловил смысла: ?я же ничего и никого не хотел так, чтобы не спать и не есть…? Нет, об этом нельзя… Рано…Пятница – ни следа от вчерашнего сосредоточенного равнодушия. Ледяная отмороженность пошла трещинами, кривыми, уродливыми, точь-в-точь, как на белом фаянсе тарелки – проснувшаяся ненависть прицепом разбудила и заводное веселье, и удовольствие от игры в кошки-мышки с любимым шефом. И роль свою вести получалось достоверно – не переигрывая и не халтуря…В половину первого по матюгальнику Любаша пригласила его в кабинет к Трунову. Судя по официальному тону и обращению на ?Вы?, в приемной она не одна. То, что Рашидов уже на заводе, Костя еще полчаса назад понял – услышал суету и топот за дверью. Быстро оглядев себя в зеркало, пригладил волосы – бля, хорошо, что подстригся вовремя, одернул пиджак и к шефу рванул. В приемной два адъютанта Рашидова пили кофеек, любезно предложенный Любашей. Один – совсем молодой, с ним Костик знаком не был, а второй – давно с товарищем генералом, поэтому отрабатывал охоты и рыбалки, как служебную повинность, так что они встречались неоднократно и в неформальной обстановке. Туповат, грубоват, жополиз. Но оба, безусловно, чья-то синекура, на это теплое местечко не за заслуги перед Родиной назначают. Кивнул приветливо. Любовь Валентиновна, приглашая, открыла дверь. Обычно, все проще – шеф позвал, Костя зашел. Без стука. Да и Любаша с места никогда не подрывалась. Спектакль отыгрывался как по нотам, ритуалы соблюдались. Вот и Костик – вошел и застыл у порога.– Ну, привет, тезка! – Рашидов, развернувшись в кресле, доброжелательно улыбался. Лет ему примерно, как Трунову, худой, чуточку сутулый. Светлые глаза с прищуром, длинный нос и тонкие губы. Рядом с ним сидел начфин флотилии. Полноватый, рыхлый мужик лет сорока. Он лишь на секунду отвлекся от разложенных документов, и, кивнув, вновь погрузился в изучение бумаг.– Добрый день, Константин Сергеевич, добрый день, Семен Васильевич, – Костик щелкнул каблуками и сымитировал стойку смирно. Смотрел отрепетированно – уважительно, но без подобострастия. Рашидов окинул его беглым довольным взглядом – явно отметил прямую спину и тот самый ?парад?, при котором Штейн на заводе появился. Парад, смешно… Костику этот костюм не нравился до чесотки – черный, но не флотского цвета, а глубоко черный, в его отстрочке и фасоне проскальзывало что-то от форменного кителя, и рубашка отвратного цвета – белая, но с грязновато-желтым оттенком, и черный же узкий галстук. Сам себе в этом наряде напоминал киношного гробовщика, а Рашидову… напоминал знакомую картинку – гражданская копия уставной пограничной формы на собеседнике расслабляла генерала, создавая вкупе с обстановкой кабинета привычную атмосферу. Та самая мимикрия, которой шеф его давно обучил: ?Не думай, Костя, что если мы тут начнем выпячивать роскошь, пытаясь вояк сразить, они нас любить будут. Нет, наоборот. Думаешь, у Рашидова кабинет шикарный? Мрамор и мебель из красного дерева? Все довольно скромно. Поэтому и у меня скромно. И одежда, Костя, не забывай об одежде – никаких ?Хьюго Босов?, добротно, качественно, не слишком дорого. Выправку подчеркни. А еще лучше скопируй, но тонко – пусть создается у гостей ощущение, что они у себя дома в штабе. Это настроит их на нужный нам лад…? И Штейн всегда с жадностью впитывал в себя такие уроки. Олег Викторович – умный мужик, пустых советов не давал. Сам сегодня – без пиджака, в рубашке с короткими рукавами и погонами, пуговки мелкие, и цвет – желтовато-бежевый. Тоже зеркалит…Шеф махнул: ?Проходи, присаживайся?Пока двигался к столу, Рашидов одобряюще вел его взглядом. Пред шефом и тезкой-генералом стояли хрустальные пузатые бокалы и бутылка ?Реми Мартан?, что-что, а бухло должно быть дорогим – тоже правило. Олег Викторович легко поднялся, бар открыл, один бокал перед Штейном поставил, другой – перед начфином. Ну, значит, все в порядке! Документы одобрены, пусть начфин в них ковыряется-не ковыряется, будет так, как Рашидов сказал. Время около полудня, и пить коньяк – дурной тон, но не откажешься. Костик налил себе на два пальца, чисто символически. Рашидов с улыбкой поднял свой бокал:– За сотрудничество! – а то… интересно, сколько ему процентов шеф отвалит?Чокнулись – бокалы породисто звякнули, намахнули залпом, не цедя по глотку. И по-простому, без закусона. Зачем хорошее пойло закуской портить?– Ну-с, Константин? Как вы с Олегом все отлично просчитали! Тютелька в тютельку. Признавайся, твоя ведь заслуга? – Рашидов дружески похлопал Костика по руке, а Костя лишь плечами пожал, мол, не стоит мои заслуги преувеличивать… Тот покачал головой, усмехнулся.– Еще и скромный… Нет, Олег, я правда тебе завидую. Мне бы тех двух лодырей, которые за дверью, да на твоего одного Константина Сергеевича поменять. Умный, скромный, быстрый, и доверять ему можно. Умеешь кадры подбирать, – генерал обращался уже к Трунову, да так, будто Штейна здесь и нет – была у него такая манера. Сразу ощущалось, вроде ты ему нравишься, а вроде – и не человек вовсе. Костя про себя ухмыльнулся: о, точно, у них с шефом тааакое доверие, обзавидуешься…– Он как сын мне, а ты, Костя, всё – кадры, кадры. Сухарь штабной… – шеф весело рассмеялся, умеючи – и Костику леща кинул, и Рашидова беззлобно подколол – не сухарь тот совсем, несмотря на внешность, и не штабной. Долгий и сложный путь прошел до этого назначения, наверное, все пограничные горячие точки у него в послужном списке заслугами отмечены. Только от этого ?как сын? внутри стало горячо от обиды… ведь верил же, и самому так думать хотелось… Сука он, любимый шеф.– Ладно, Олег, у меня к тебе есть еще несколько вопросов и просьбы одна, а у Семена Васильевича к Константину, пусть пообщаются, – генерал непрозрачно намекнул, чтобы начфин и Штейн свои вопросы где-то в другом месте обсуждали, а их наедине оставили.– Тогда давай еще по одной, за успех. Константин, возьмите документы, и может, у тебя расположитесь? – шеф отреагировал завуалированным приказом, и ничего не осталось, как выпить вторую дозу и к себе с начфином отчалить. Хотя, любопытно до колик – о чем беседовать-то наедине будут? О процентах? Об указе – судьбу дальнейшую обсуждать? Штейн бы не удивился, что Рашидов и готовит для друга своего Олега Викторовича будущий плацдарм где-нибудь около себя.В кабинете Костика запросто уселись – Костя на стол, Семен – в его кресло. Наконец расстегнул ненавистный пиджак. Начфин понимающе покивал, давно всю эту мимикрию просек, он хоть на вид – мужик-валенок, но совсем не глупый.– Что, Сема, раз уж такая пьянка, еще коньяку? Все равно сегодня работы не будет.– А давай! Дед пока пузырь не высосет, хрен его утянешь, – легко согласился и откинулся расслабленно.Костя посмотрел на бутылки в шкафу – бара у него как такового не было, на секунду засомневался: а не лучше ли вискаря? Но нет, раз начали с коньяка, то и продолжить им стоит. Прихватил Хеннесси и стаканы. Пока разливал, Семен документы листал – что предстоит допрос с пристрастием, Костя догадывался. Это Рашидову больше ?итого? интересно, а Сема – профессионал, через него весь бюджетный вал и идет. И где провисы есть, скорее всего, уже заметил.– Любит тебя дед, – вдруг выдал Семен, когда они по глотку отпили, – все время нахваливает… ?Достойную смену Олег воспитал!? – с пафосом изрек, видимо, деда и копируя.Костя рассмеялся.– Может, он педик? – Сорвалось, не успев во рту задержаться, но то ли уже закосел, то ли устал…– Да ну тебя! Скажешь тоже… – Сема помахал на Штейна руками, мол, чур-чур тебя, – он от обратного: настоящий... как там это слово модное… во! Гомофоб. Старой закалки офицер, строгих правил мужик.Про ?строгих правил? и закалку Штейн и сам знал, не раз тезку на охоте да на даче генеральской наблюдал. Выпить тот мог хорошо, но всегда при себе держал и язык, и руки, даже если девки вокруг голые скакали.– Ну… Семен, тогда не знаю. Наверно, из-за имени отчества, – других идей у Штейна не было, но начфин согласно кивнул: ?скорее всего?, и эту тему они закрыли.А дальше Семен с настырностью мандавошки прогнал Костика по всем разделам – и по срокам, и по объемам, и по персоналу. Зацепился за накладку по докованию – один срок ремонта на другой чуть наползал, но Штейн к этому был готов – попытался убедить начфина, чтобы не дергался – в процессе все равно поползут работы, сместятся, но не вышло:– Костя, да переделай, по предыдущему кораблю сократи время корпусных работ. Как в жизни будет – черт с ним, а на бумаге все должно ровно выглядеть.Костя подумал – резонно, согласился.– Хорошо, не вопрос. А в остальном нормально?– Ну-у-у, на первый взгляд – нормально. Не хуже и не лучше, чем у соседей ваших. Тут все от Рашидова и комиссии зависит. Ты понимаешь…– Понимаю…На том и закончили с деловой частью, Штейн с облегчением выдохнул. Воткнув сигарету в зубы, приоткрыл фрамугу, и в кабинет резко ворвался ветер, поднимая уголки разложенных на столе листов – хорошо, Семен успел ладонью прихлопнуть, не дав им разлететься. Потянуло солью и дизельными выхлопами. У причала фырчал от натуги заводской буксир, швартуя бортом к понтону небольшой сейнер. Загляделся и, лишь почувствовав легкий толчок в плечо, понял, что Семен рядом. Костя скосил глаза на начфина, что-то грустное, похожее на прощание, было в том, как он всматривался в привычную картинку: ближе к проходной с обеих сторон плавучего моста стояли в отстое два ПСКРа* – ?Сокол? и ?Невельский?, у трапов лениво перекуривали матросики, настреляв сигарет у проходящих мимо заводчан. Высоко над водой кружили чайки – день выдался неожиданно теплый, солнечный, и море не мрачное и серое, как всегда, а редкого сине-зеленого оттенка. Волны мерные, длинные, ласково оглаживали бетонный парапет причала и откатывали обратно, унося от берега радугу топливных пятен и мелкий мусор…– Скоро все изменится, да? – повинуясь мгновенному импульсу, спросил Костя.– Знаешь уже? Может, и не скоро, но изменится… Наливай, Константин.Пили медленно, разговаривали, темы перемен больше не касаясь. Не сказать, что Семен – пиздабол-затейник, да и Штейн, для которого беседу поддержать обычно не проблема, сегодня витал где-то… нигде. Опьянение происходило не стадиями от веселого возбуждения к сонливости – на четвертой порции ?Хеннесси? мысли увязли и забуксовали на одной единственной: ?Скоро финиш…? Так и сидели, как на поминках, пока Любаша по селектору не предупредила, что Рашидов уже собирается, с шефом выходит.– Пойду я, – Сема тяжело поднялся, опьянел он конкретно, но и понятно – коньяк так и тянули, не закусывая, а закуривая. В кабинете, хоть окно по-прежнему открыто, дым столбом стоял. Как еще противодымная система не сработала, удивительно…Пожали руки, и Семен, уже выходя, на пороге неуверенно замялся:– Костя, ты это… подумай про перемены. Реформация долго тянуться будет, еще годик прослужу и на пенсию, а вот дед через месяц в столицу уезжает и с концами. Слух прошел, что и Трунова за собой подтягивает…– Думаешь, валить нужно? – все-таки коньяк – полезная штука, Штейн был уверен, что у трезвого Семена Васильевича желание его предупредить никогда бы не возникло – не друзья они, даже не приятели.– Ты это… сам смотри. Конкурс этот… – Сема не договорил, в коридоре раздался смех шефа и шум. Пробурчав себе под нос: ?А ну его нахуй!?, покачнулся и вышел. А Костик полностью распахнул раму, впуская свежий воздух. Сам тоже совсем не трезв, эдакое состояние ?недоперепила?, то ли спать, то ли гулять дальше. Мутно. Подташнивает и желудок болит. Может Еремин, оракул хуев, язву ему напророчил?Еле досидел да половины шестого. Лерка забегала, настойчиво к разврату склоняла – завалить к Алику после работы, шашлыков поесть. Штейн едва не соблазнился, но опять с кем-то сидеть, о чем-то говорить… напрягаться лень. Обозвав его занудой, утопала, а через пять минут вернулась с большой кружкой кофе. Заботливая. Еще одна, блядь… Забрал кружку, не поблагодарив, дождался от подруги: ?Ну, ты и козлина, Штейн!? и слушая, как раздраженно стучат ее каблучки по паркету, попытался осмыслить, с чего он вдруг так разозлился? Но мысли барахтались в вязкой жиже расплавленного мозга – они были, но собрать их в кучу не удавалось, и от кофе никакого толку, только резь в желудке усилилась. Пора валить отсюда – если шеф не вызвал, то либо ему нечего сказать, либо не готов – практически на двоих выпитый ?Реми Мартан?, скорее всего, и его расслабил. Встречаться им сегодня чревато…На стоянке ждал сюрприз, то есть сам шеф. Может и не ждал, но встретиться все же пришлось – Трунов задумчиво разглядывал грязь, налипшую на черные бока ?Ленд Крузера? Ну да, никуда не денешься, намывай-не намывай, а весеннее солнце разбудило снег, и он быстрыми мутными ручьями, заливая сточные канавы, вырвался на дороги, наполняя выбоины глубокими лужами. Теперь так и будет, пока накопленные за зиму сугробы не стают, но когда еще это случится? В июне, наверное… И Костина хонда такая же, еще и забрызгана по самую крышу.Костя машину уже давно прогрел – щелкнул сигналкой из окна бухгалтерии, и вроде – садись и уезжай, но умчаться и ничего не сказать – выглядело бы странно. Пересиливая себя, обернулся. И Олег Викторович обернулся. По идее, им бы улыбнуться друг другу радостно, надежда на успех должна окрылять, будоражить. Но нет. Штейн не мог заставить себя растянуть губы даже в подобии улыбки, смотрел, отмечая круги под глазами, и сжатые губы, и запавшие носогубные складки. Нелегко папе дается эта игра… Вроде вот тут бы и возникнуть злорадству – не возникло. Будто он окаменел. И, черт, онемел. И Трунов тоже – рассматривал, но с любопытством, как будто первый раз увидел. Не как муху или забавную зверюшку, а с удивлением во взгляде: ?А мальчик-то вырос, и не мальчик давно? – что-то такое с примесью грусти.– Что, Костя, по домам? – Олег Викторович первый взял себя в руки, нарушив затяжное молчание.– Да, шеф, – не зная, что сказать, ответил кратко, а потом, словно черт дернул:– Я в гараже был, не попал. Вы замок сменили?– Аааа, – Трунов мгновенно сгруппировался, и долой грусть и любопытство, глаза сузились в настороженном прищуре, – забыл совсем, там замок перемерз, я и сам не попал, не смог открыть. Попросил, чтобы слесари поменяли. Наверное, уже заменили, и, бестолочи, ключи не принесли. Хорошо, что напомнил, завтра устрою выволочку.Врал Трунов как дышал, если бы не настороженность и иглами проходящее между ними напряжение, Штейн ни капли бы не засомневался в его искренности. Но былая легкость в отношениях испарилась, и ложь виделась выпуклой, объемной. И слышимой в каждой фразе.– Понятно, – Костя задумчиво провел пальцем по крылу хонды, стирая грязный серый налет. – Шеф, а что Рашидов? Что он хотел?Его интерес уместен, не уместно – отсутствие интереса. Ждал ответа, хотя внешне весь сосредоточился на рисунке: палец будто сам по себе выводил на сером спирали и завитки, которые почему-то повторяли узор Сашкиной татуировки. И, наверное, давал Трунову фору – время подобрать удобоваримую ложь. Благородство? Смешно…– Да все нормально. Не переживай… – Костя тихо хмыкнул, но шеф услышал, замолчал. Попытался поймать Костин взгляд, поймал, но без толку – Штейн давно уже научился смотреть собеседнику прямо в глаза, а на самом деле сквозь, да и очки – надежный экран. Понукая к продолжению, выгнул бровь, теперь пришла очередь Трунова хмыкать. Он, ухмыляясь, покачал головой, словно в ответ каким-то своим догадкам.– С тезкой твоим я обо всем договорился. Осталось подать пакет первого апреля в комиссию, и пятнадцатого узнаем результат. Считай, всё, что в наших силах, мы сделали. А хотел он… даже не он, а капраз* с ?Сокола? просьбу передал. У них юбилей, двадцать лет кораблю, а бюджет ужали совсем, праздновать не на что. Ты понимаешь…– Понимаю, шеф, – что уж тут не понять, отпразднуют за счет завода и на заводе.– Так что, на двадцать восьмое, на пятницу, готовься. Я журналистов приглашу, мероприятие организуем. И нам на пользу. Дам указания… ну, это не твои проблемы. Ладно, поехал я.– Окей, Олег Викторович, до завтра, – разговор напрягал, хотелось сбежать, и Костю чуть отпустило.Уже попрощались, Костик машину открывал, когда Трунов, стоя одной ногой на хромированной подножке джипа и опираясь на дверцу, в спину догнал вопросом:– Я тебя все спросить хотел, Штейн. Ты что, с Крайновым разругался? Не вижу вас больше вместе.Костик медленно обернулся. Опачки! Не поступает информация, да, шеф? Волнуешься?– Нет, не разругался. Некогда. Жизнь бурлит в последнее время.– Личная? – Костик кивнул, не желая вдаваться в подробности.– Молодец, а то одна работа, надо жить пока молодой… А что не вызвонил друга? После коньяка рискованно за руль садиться.Если бы Штейн не знал: интерес Трунова не праздное любопытство, а разведка, однозначно бы психовать начал, а сейчас – отчаянно весело.– Ну, это вряд ли, шеф. Новому другу не по чину и возрасту меня катать… – и он, Костик, врал, как дышал, все-таки они с папой похожи. Да и не соврал, ввел в заблуждение.Еле удержался от смешка, видя, как Трунов буквально застыл в изумлении.– Гм, Штейн, только не говори мне… о, нееет, что тезку своего имеешь в виду… Он, конечно, к тебе расположен, но… староват и…– Да нет, шеф, вы что! – рассмеялся уже в голос, поняв направление мыслей Олега Викторовича.– Фу, ты меня так не пугай, – шеф махнул рукой, повторяя жестом начфиновское ?чур меня?. Но в глазах – задумчивый интерес.Но Костя интерес проигнорировал – бросив: ?До завтра?, сел в хонду и плавно тронулся с парковки. Спускался вниз от управления и в зеркало заднего вида видел Трунова, тот так и продолжал висеть на подножке… Веселый и тупой блеф. Но это проклятый алкоголь виноват.То, что не свернул к дому, проехал мимо, в принципе, не удивило. Хеннесси – довольно забористая штука, держится в крови долго, заставляя принимать глупые… или нет – он узнает позже – решения. Ехал медленно, короткими переездами от лужи до лужи, от выбоины до выбоины – Костя не забывал скорость сбрасывать у остановок, где толпились с ног до головы забрызганные горожане. Зачем-то вглядывался в лица и не замечал привычной хмурости и озабоченности, весна разбудила людей от зимней спячки – улыбки, цветные куртки, смех. Даже стоящие вдоль обочин старые обшарпанные дома, как портовые шлюхи за слоем штукатурки, спрятали свою убогость за слепящим блеском стекол – солнечные лучи, пробиваясь сквозь низкие облака, играли на окнах калейдоскопом радостных картинок.В голове уже не жижа, а, скорее, каша из многократно жеванных зерен-истин, которую Штейн перемешивал то по часовой, то против. Повар, фак…Но не думать не получалось. Скоро финиш, и это уже не бесконечно повторяющийся рефрен – это логичный вывод. Игра идет к завершению, они оба – он и шеф – играют на повышение, но, в отличие от Трунова, карта у Костика слабая. Он все рассчитал, все продумал, но жизнь – не покер, и без туза в рукаве шансы на победу примерно пятьдесят на пятьдесят. И где взять туза? К кому закатиться колобком под крыло? Можно к Воронцову, слив правду о тендере, сорвать сделку, но тогда какой смысл? Его цель – отхватить кусок от чужого пирога, а не банальная месть шефу.Черт, имя Зингера всплывало настойчиво, а Бякочка так и не позвонила… Вот умом понимал – не та фигура, не та карта, не туз – вообще неизвестно кто, а словно нити паутины, тонкие и невидимые, опутали, связали, и настойчиво тянули Костика к центру раскинутой сети, где поджидал паук. Паук перебирает лапами, паутина качается, и где-то на другом конце Штейна дергает как глупую мушку. Будто он еще тогда, в казино, заглянув в черные провалы зрачков, попался в ловушку. Беги теперь-не беги, говори себе-не говори – не тот, не тот, не стоит, опасно, обойдется дорогой ценой, а все пути ведут в Рим, то есть во ?Фрегат?. Черт! Фак! Такие размышления пугали, но… странная фатальность событий, начиная с той ночи в казино, не казалась уже воплями истерички интуиции. Казалась механизмом, в котором он, Костя, просто не разобрался… Блядь, дебильные мысли! Это все алкоголь, такое дерьмо в голову лезет…Отвлечься, забыться… Хоть на час выйти из игры. Не переключиться с партии на партию, а как бы… захлопнуть одну дверь и постучаться в другую. И он знал в какую, туда и ехал.В центре посуше, видимо, коммунальщики согнали лужи к обочинам, но машины все равно двигались в тесном потоке, со скоростью не больше сорока. Дворники не успевали счищать грязь с лобовухи – впереди плелся груженный чем-то ЗИЛок без брызговиков, и мелкая взвесь летела из-под колес в аккурат на стекла. Обогнать бы… Начал манёвр – высунул морду хонды и вильнул обратно – не удастся, встречка забита, не проскочишь. Черт!Так и тянулся за ЗИЛком до озера – Лешкин дом уже видно, совсем немного осталось, метров восемьсот, а вода в омывателе позорно закончилась, и теперь дворники размазывали по стеклу быстро подсыхающую грязюку. Фак! Не видно ни черта! Позади резко зарычал мотор – явно какой-то горячий джигит на красной спортивной тачке, не выдержав медленного темпа, пошел на обгон. Штейн благоразумно сбросил скорость до минимума – спасибо левому рулю за широкий обзор, заметил зеленую крышу автобуса метрах в пятидесяти впереди. Затормозил, сдерживая поток – позади загудели, но похуй! И все верно сделал – раздался скрежет тормозов – избегая аварии, абрек подрезал ЗИЛ, и водила ударил по тормозам, грузовичок повело юзом и… пиздец. Такого Штейн не ожидал… задний борт кузова откинулся, и на дорогу перед Костей – благо, он остановиться успел – водопадом посыпались яблоки. Красные, зеленые, желтые и нелепые… они катились под колеса, как разноцветные бильярдные шары… Выскочивший водитель, пытаясь закрыть борт и остановить яблочный поток, безудержно матюгался. Машины встали, прохожие, застыв на тротуаре, с любопытством наблюдали за водилой. А Костя, открыв окно, смотрел на яблоки… Зрелище – абсурдное, фантастическое. На мокрых боках отсвечивало вечернее солнце – яблоки катились по наклону к обочине, подталкивая друг друга, докатились до большой лужи… чпок, чпок, чпок – они лопались под колесами на встречной полосе, разлетаясь ошметками, мгновенно становясь грязно-коричневым скользким месивом. Только те, что теперь плавали в мутной воде, ярким гуашным мазком выбивались из привычного унылого пейзажа… Красиво. Удивительно.Ему уже сигналили, чтобы обруливал ЗИЛ, водитель махал рукой, показывая, что путь чист, а Костя завис – сочные спелые яблоки, каждое, на первый взгляд – здоровое, а если присмотреться – гнилое. Все до единого с гнилыми бочками, одно больше, другое – меньше, но все! Костя рассмеялся. Объезжая грузовик – смеялся, притапливая на пустой дороге – смеялся, взрывая озера-лужи, уже не думая о несчастных пешеходах – смеялся. Все вокруг обман – чувств ли, зрения… Даже сумасшедшая красота – фальшивка. Воображение срочно нарисовало сценку: толстые тетки в синих халатах и в резиновых перчатках перебирают яблоки в ящиках где-нибудь в холодном овощехранилище, внимательно осматривают и отбрасывают подгнившие в наваленную рядом кучу. Правильно, гниль, как болезнь, распространяется быстро, заражая соседние, пока не затронутые порчей…Поворот к Лешкиному дому проскочил, продолжая смеяться. Смех – кашляющий, злой. Над собой. Очнись, Костя, глупо рассчитывать, что постучишься в дверь, встретишься с пацаном и исцелишься. Нет, не нужно мешать больное со здоровым. Гниль к гнили. Ты и Еремин, сладкая, заслуживающая друг друга, парочка… Лживая тварь и одержимый, особая гармония…