Глава 4. Краски сгущаются (1/1)

Птица же по имени сокол хоть и дика,но за свойства свои призывается,принимается и на царской руке сидит.Св. Иоанн ДамаскинОставив ?болящего Алексашку? в себя приходить, вышли мальчишки из избы в прохладные объятия северной ночи. Третник дудку свою достал и тихо мелодию заунывную, только ему одному известную, выводить начал. Сурьмин казался спокойнее всех, но беспокойство выдавало нервное покусывание нижней губы. Фосфорин, давно уже позабыв о сне и холоде, всю измазанную в грязи, крови и глине одежду в кучу сгрёб и из избы вынес, на крыльце остановившись в раздумьях.?— Петь,?— молвил Михей,?— давай одёжку сюда. Отнесу домой, сёстры выстирают…?— ?Сёстры выстирают!??— передразнил его Петька. —?Хочешь, чтобы всё село узнало о случившемся? Запомни, мудрый не вверяет тайну женщине, так батюшка мой говорит.Делать нечего, добрались до Яузы, попутно пререкаясь, тычки и затрещины друг другу раздавая. Хоть и ночь кромешная, но луна ярко светила, да и не так страшно, коль втроём, не поодиночке. Выстирали кое-как мальчишки платье немецкое, несколько пуговиц всё-таки оторвав. После и сами, устав от работы изнурительной, в речке наплескались вдоволь?— благо, вода, за день солнцем нагретая, остыть ещё не успела.Вернувшись, вещи Александра на печи развесили сушиться, как потом оказалось, поступили правильно. После на крыльцо вышли, уселись, размышляя, как быть с произошедшим и где искать обидчика. Долго думали, Колька предложил напрямую доложить Лефорту или Ромодановскому, но Петька осуждающе на него посмотрел:?— Негоже то, что можешь сам сделать, на других перекладывать, а тайны друзей своих и вовсе беречь следует. Али не разумеешь ты, почто он рубаху не снимал вечор??— Не подумал о том,?— согласился Сурьмин, край кафтана теребя.?— Так что делать велишь? —?наивно вопросил Михей Третник.—?Искать злодея сами будем,?— отрезал Петька.?— Э, нам ли, малолетним, с друзьями его, людьми служивыми, тягаться? Как кулаком в нос двинут?— улетим до самого Вознесенского посада*!?— Или до Новгорода, к Петьке,?— угрюмо пошутил Колька. —?Пиши матушке письмо, дескать, гости летят!?— Вот что, ребята,?— твёрдо ответил им Фосфорин,?— идите по домам. Время позднее, батюшка твой и сёстры, Михейка, да брат твой, Колька, тревожиться начнут. Идите, да только язык за зубами держите.Остался Фосфорин в избе, размышляя над произошедшим и понять пытаясь, кто и зачем отходил плетью Александра Даниловича. Царь, словом, и не хватился последнего, видать, не до него было. Видать, дела семейные до того заняли весь ум, что ни до кого стало. Где пил и с кем пил, а может, и в одиночку Александр бутылку опрокинул?— о том история умалчивает.Бледный жемчужный свет лунный освещал склад ценного барахла неживой и живой природы. К последним относился Петька, только вот за барахло себя сам не считал. ?Новгород товар плохой не поставляет?. Не уразумел Петька сути слов этих, не понял, не ощутил, но чувствовал лишь безмерную преданность своему благодетелю, отца и мать почти что позабыв. Внезапно вспомнились ему страшные слова Лефорта: ?Только потом на побои государевы не жалуйся?. Неужто сам государь избил? Но за что? В чём провинился замечательный во всех отношениях человек, преданный государю всем сердцем?..Не заметил Фосфорин, как уснул прямо на лавке, покой наставника своего сторожить устав. К рассвету дождь как из ведра хлынул, вспышки молний в чёрной мгле сверкали, гром по селу раскатывался. Но не слышал того Петька?— спал как убитый, вечерними событиями более нагрузок физических изнурённый. Как проснулся?— солнце вовсю светило, лучами золотистыми всё вокруг озаряя. Протёр очи и увидел прямо перед собой Александра Даниловича лицо гневное. Увидел и, что греха таить, испугался.?— Что творил со мною, изверг? —?недовольным, но слабым с похмелья голосом вопросил Меншиков. —?Что тебе от меня надобно??— Нехорошо случилось тебе, боярин,?— отвечал Петька. —?Как бы не я со товарищи, помер бы безвременно, простудившись.?— Потом всё… Потом,?— скривился денщик царский и судорожно начал что-то искать, но безуспешно. —?Петька… подай что-нибудь… ёмкость какую… плохо мне…Фосфорин, наивная душа, первое, что попалось?— чашу фарфоровую?— схватил и Меншикову её отдал. Едва успел Петька подставить чашу, так и излил туда ?пострадавший? горечь души своей отравленной.?— Видел всё… как чувствую, видел,?— обречённо вздохнул Александр, тонкую линию уст и усов едва заметных русых кулаком вытирая.?— Не я один,?— честно признался Фосфорин.?— Кто ещё? —?нетерпеливо вопросил Меншиков.?— Друзья мои верные, Михей Третник да Николай Сурьмин…?— Сурьмин? А, твою ж мать, соболя! —?хлопнул себя ладонью по лбу Александр. —?Верну завтра же.?— Клятву с них взял, никому о случившемся не скажут,?— будто не обратив внимания, продолжал Петька.—?Позор мне, окаянному,?— Меншиков лишь рукою по лицу провёл.?— Да полно тебе. Видели, твоя правда. С кем не бывает,?— вздохнул Петька. —?Дядьки меня били дома. Больно били, до крови. Ненавижу их.?— Что понимаешь! То дядьки. А здесь?— сам государь,?— совсем поник Меншиков. —?Прогневал я его, ох, сильно прогневал! Виноват.Дрожащей рукой держа чашу, Александр нетвёрдой походкой в сени вышел, затем на крыльцо и прямо в чулках, по ступеням спустившись, по лужам, от дождя рассветного оставшимся, в деревянный нужник проследовал. После чего велел Петьке воды из колодца притащить. Тот незамедлительно просьбу выполнил, два полных ведра пред ?болящим? поставив. Первое из них Александр до середины черпаком жадно вычерпал, второе же, раздевшись полностью, на голову себе вылил. Только тогда в себя немного пришёл.?— Чем же прогневать мог ты государя, верная и преданная душа? —?вопросил Фосфорин, вслед за наставником в избу вернувшись, но увидал кислую мину в ответ.?— Проворовался я, Петька. Бог шельму метит, вот и огрёб я знатно,?— вздохнул Меншиков. —?Дурья башка. Куда ж я без государя, люблю его больше отца родного. Нет, отца не люблю, он мне, как дядьки твои тебе, ненавистен зело.?— Будет тебе, Данилыч. Злых людей надобно сторониться, пусть и родственники они тебе,?— Петька, садясь рядом на шубу соболью, по-братски друга старшего по плечу похлопал. —?А ты всё равно герой.?— Всё отец пропил, из-за него я с шапкой, а потом и с лотком пирожков по Москве болтался, шутки шутя купцам да боярам на потеху. Вот и смотри, Петька, каков он, герой-то твой.?— Ничего. Вон, сам Геракл Алкид, сын Зевсов, первый средь героев, а столько лет на родственника безумного Эврисфея батрачил! То ему, понимаешь, льва Немейского доставь, то гидру Лернейскую…?— Кого? —?не понял Меншиков.?— Змею-гадюку двунадесятиглавую,?— развёл руками Фосфорин, за что получил лёгкий подзатыльник.?— Хорош выдумывать, Алкид Зевсович,?— горько усмехнулся Меншиков. —?Сказками горю не поможешь.?Ну,?— думал Фосфорин. —?Совсем плохо дело. Как бы боярину помочь, как утешить? Эх, остаётся одно. Не хотел ведь, ох и не хотел ни с кем тайной делиться, да, видать, придётся?.?— Зачем так кручиниться? Вон, сейчас такое тебе покажу, обрадуешься! —?воскликнул Петька и в тайник свой полез, а достав оттуда, показал своему наставнику чудо чудное?— перстень аметистовый. —?Смотри, хорош же!?— Где? Где нашёл его? —?не на шутку забеспокоился Александр Данилович. —?Отвечай!?— Так на дне Яузы нашёл, ещё три недели назад,?— простодушно ответил Фосфорин.?— Дай сюда, немедля! Верну, авось, не прогонит теперь! —?воскликнул Меншиков, перстень из рук Петькиных вырвав и, как был в одном исподнем, из избы мгновенно выбежал. —?Погодь. Где одёжка моя??— А что мне будет за найденное? —?хитро спросил Петька.?—?Что хошь, вот сердцем своим клянусь! —?с жаром ответил Меншиков. —?Говори!?— Да на печи, уж просохла давно! —?засмеялся Петька.?— Ну хитёр, грек новгородский! Будет тебе! А сам хорош в избе баклуши бить! —?вспылил Меншиков.?— И правда,?— вдруг спохватился Фосфорин. —?На арихметику пора, учитель будет гневаться.?— Э, не убежит от тебя арихметика. Ты, главное, силу развивай. Крепости саблею берутся, а не пером!Как в воду глядел: не дошёл в тот день Петька до ?арихметики?. Кто-то из ребят ляпнул, дескать, царевна Наталья с подругами собираются в Яузе купаться, вот и унесло почти весь ?отряд потешный? к речке, на сестру царя и других девушек посмотреть?— любопытно же. Петьке особо любопытно было, страсть как хотелось получше разглядеть особенности девичьи, недавно вживую увиденные, а тут такой случай представился!Спрятались мальчишки в кустах, жадно наблюдая, как девушки в речке плескаются, друг другу в лицо брызгая со смехом хрустальным, заливистым. А вот из воды показалась одна, высокая, смолянокудрая, волоокая, с фигурой точёной, беломраморной статуе подобная. ?Не иначе, сама богиня Деметра Элевсинская!??— затаив дыхание, подумал Петька. То ли правда, то ли показалось ему, та ?богиня? взгляд на него бросила томный, нескромный, отчего Петьке вновь не по себе стало.Распознав, что застукали на месте, мальчишки гурьбой ринулись прочь, в кого-то сапогом девичьим попало, прогнали всех, а Петьке, как назло, вдруг плохо сделалось: в глазах потемнело, сердце забилось так, что дышать трудно стало. А потом и вовсе сознание в кустах потерял, с последней мыслью: ?Матушке моей скажите…??Очнулся в месте незнакомом, в каких-то палатах дворцовых, искусно украшенных, но не по-нашему, по-гречески?— колонны багряные, золотом расписанные, стены мраморные, чёрно-зелёные. Как очи свои протёр, увидел перед собою стол с яствами?— пряниками да плодами неведомыми. Поднялся с кровати, пытаясь осознать произошедшее.Внезапно дверь хлопнула, и на пороге возникла та самая ?богиня Деметра?, только уже одетая, но не в русское платье, а в причудливое, коего ни разу в жизни на женщинах не видел: пышная юбка многослойная из светло-зелёного атласа, декольте глубокое, пышные груди почти до середины являющее, волосы чёрные по плечам раскиданы. И взгляд?— страстный, убийственный. Куда мальчишке от такого деваться? Спрятался весь, содрогаясь от страха и всеми силами скрываемого желания.?— Не бойся, дитя моё,?— послышался властный, но нежный голос. —?И прости нас, девок неразумных, за сию дерзость: дурно тебе сделалось, в себя никак прийти не мог, вот и отнесли тебя в покои мои. Но то ведь временно. А пока… будь гостем моим. Я?— Наталия Алексеевна, сестра государя нашего, Петра Алексеевича.По приказу прекрасной царевны слуги?— двое парней в париках, одетые по-немецки, принесли на подушке одеяние весьма необычное: хитон древнегреческий, меандром из золотых нитей украшенный по краю, с золотой застёжкой. Глянул на одеяние лёгкое и от смущения покраснел. А хозяйка дома лишь улыбнулась нежно:?— Не смущайся, гость мой любезный. Сие платье мы с девицами приготовили, дабы тебя порадовать. Алексашка наш про тебя рассказывал, дескать, люба тебе древность греческая, сказочная…Делать нечего, из уважения и почтения к госпоже хитон тот надел, попросив, впрочем, царевну отвернуться, представ пред нею уже в одеянии новом, таком, как изображалось на картинах, о которых отец рассказывал, а тому, в свою очередь, его зять флорентийский. Увидав, в ладоши захлопала царевна, за собою позвав следовать.Вошли мы в богато украшенную залу, где собрались девушки, число которых не помню. Совестно мне было, краснел зело, но мягкий взор царевнин меня успокаивал невероятно. Вошли мы в залу, Наталия Алексевна меня девицам представила. А затем велела на кресло сесть и знак подала кому-то из присутствующих. В следующее мгновение ко мне подошла девица, приятная, русоволосая, в руках у нея был поднос с пряниками, и я принял сие угощение из рук ея.А потом игры были разныя: четыре девицы меня развлекали, а звали их Верочка, Любавушка, Оленька и Машенька. На четыре голоса меня расспрашивали: ?Где тебе больше любо?— в Новгороде али в Преображенском? В Преображенском али в Новгороде?? За сим Верочка, круглолицая, русокудрая, в платье цвета неба утреннего за инструмент невиданный доселе уселась и дивную мелодию играть принялась.Подруги ея, Оленька и Любавушка, на струнах, меж подковы деревянной натянутых, тоже играть стали. А потом вдруг ко мне подошла девица незнакомая, меньшая из всех, синеокая да белокурая, в хитон до колена белоснежный одетая. Протянула она ко мне руки нежные, мягкие, закружились мы с нею в танце быстром, нехитром. Обнимались жарко, потом же девица, смеясь, голову запрокинула, шею лебединую под лобызания страстныя подставив…?***?— Петька! Фосфорин! Алкид Зевсович! Проснись, дурень! —?вырвал из царства грёз сладостных Петьку голос знакомый.Глядь?— Сурьмин, недовольный, злой, по щекам его лупит и воду ледяную льёт. Осмотрелся Петька: ни девушек, ни царевны, ни колонн багровых. Только избы-склада очертания привычные да опостылевшие. Противны стали знакомые лица мальчишек, и видеть их совсем не хотелось. Загрустил Фосфорин, сердце пылкое жаждало продолжения сна, да, видать, не судьба. Куда ему, дворянину приезжему, с царской сестрой и подругами её миловаться?Ох и ругал его Колька Сурьмин, мол, дурак, девок не насмотрелся, то-то невидаль! Стыдно было Петьке, но виду не показывал, словно ничего и не произошло. Колька же всё равно продолжал его отчитывать:?— Князь-кесарь недоволен был. Вечор из Москвы, говорят, учителя нового прислали, по науке морской. А к нему на урок никто и не явился! Нехорошо, Петька!?— Нехорошо, согласен. Что же за учитель новый? —?полюбопытствовал Фосфорин.?— Немец, Дитрих фон Шварц, говорят?— суров и желчен зело, наказывает строго, спуску никому не даёт, шуток не любит.?— Совсем плохо дело. Завтра же явимся все, вот клянусь! —?ответил с жаром Петька, не подозревая, что ожидает его.?— Завтра учёбы не будет, не помнишь, какой день? —?укорил вновь Колька Петьку.?— Точно! Именины же у меня! И, тем более, у царя нашего! Как же мог забыть! —?хлопнул себе по лбу ладонью Фосфорин. —?Как бы государя поздравить??— То сам придумай, вон, из дерева что-нибудь выпили, а мне пора. Свидимся завтра! —?крикнул Колька и убежал домой, скрывшись в ночной темноте.?Из чего бы подарок царю сделать? —?думал Петька. —?Чай, доски все в сарае, да и не подойдут они мне, плоские все?. Долго думал Фосфорин, наконец не додумался ни до чего лучше, как балясину с крыльца выкрутить и из неё выпилить фигурку. Начал было деревце строгать, но затем захватили юного скульптора мысли сладостные, представил себе девушку, во сне увиденную, захотелось её изобразить в дереве. За чем дело стало? Инструмент давно из сарая стащил, осталось лишь правильно к работе подойти. Какие-то четыре часа непрерывной работы?— и вот готова она, Галатея деревянная, царю на ?похоть очес? созданная.?Отшлифовав фигурку, я мгновенно вырубился, сном крепким сражённый. Так устал, что даже к утреннему богослужению не проснулся, хотя и обещал посетить храм Божий на именины?— покровителя святого почтить да исповедаться пред Господом. Что уж тут поделать, коли, балда, к полудню очи протёр? Стыдно стало, но всё же молитву прочитал святому апостолу Петру и благословения попросил за себя и за государя?— хоть и убого, да искренне, с душой?.***?— Нет, Петька, ты как, с дуба рухнул? Ну куда я тебя в Слободу Немецкую на попойку повезу? —?возмущённо промолвил Меншиков в ответ на просьбу Фосфорина взять его с собой на празднование. —?Нечего тебе там делать.?— А кто-то поклялся просьбу мою первую выполнить. Нехорошо, Александр Данилович,?— с усмешкой отвечал Петька.?—?Ладно, поехали, что с тобой делать. Только, чур, потом не жаловаться, дескать, голова болит да подзатыльников надавали,?— предупредил наивного мальчишку денщик царя.?— Будь покоен, ничего со мною не случится,?— махнул рукой Фосфорин, забираясь на коня вслед за Александром Даниловичем, которого, к слову, опять нечаянно впопыхах забыли: царь уехал, балагур остался.В самом разгаре был праздник в доме Лефорта: вина немецкие лились реками золотыми и багряными, смех девиц и юношей взрывался фейерверками, музыка причудливая европейская ни на минуту не смолкала. Столы от яств ломились, разных сластей невиданных?— море. Глаза разбежались у Петьки, когда в залу вошёл вслед за наставником своим, надо сказать, ещё по дороге знатно набравшимся?— не дотерпел, душа страстная к Бахусу воспылала. Вот Петька и помог добраться до дома указанного, а тут и сам хозяин с распростёртыми объятиями навстречу обоим вышел.?— О, кого я видеть! Алексашка, mein liebes Kind! Петька, мальчик мой! Прошу, прошу! Сейчас начаться танцен!?— Где государь наш, Пётр Алексеич? —?тихо вопросил у друга старого Меншиков, на что тот лишь загадочно улыбнулся и очи воздел к потолку: знать, на втором этаже и ясно с кем.Меншиков лишь облегчённо вздохнул, дескать, наконец-то дитя царственное вдоволь потешится. Меж тем Франц проводил обоих в покои дальние, дабы переодеться смогли с дороги. Даром, что всякого барахла у Лефорта было немерено?— на любой вкус и размер, выбирай, что хочешь, только потом верни вовремя, а не то плешь всю проест дотошный иностранец.В разных комнатах переоблачались: Петьке кафтан тёмно-синий бархатный достался, остальное всё?— из более простой ткани, а туфли?— с пряжкой серебряной. С непривычки нелепо чувствовал себя Фосфорин, но потом быстро привык. Но вот когда из соседней комнаты за ним Данилыч явился, тут Петька уже не смог заливистого смеха сдержать:?— Надо же додуматься, о храбрейший из аргонавтов! Золотое руно на голову нахлобучить!?— Какое ещё руно? Э, дурень, то парик дорогущий, из конского волоса! —?возмутился Меншиков и отвесил Фосфорину подзатыльник.На том ярмарочное представление с Петрушкой и завершилось. Позабыв про Петьку, Меншиков к столу поспешил и, оседлав табуретку, придвинулся и начал местным девушкам байки травить. А Петька, один в толпе оставшись, начал внимательно народ собравшийся изучать.?Вон, какие-то напыщенные учёные мужи в париках за карточным столиком собрались, трубки курят, громко смеются. Подошёл к ним поближе, узнать захотелось, во что играют. Вдруг мой взор упал на сидящего в дальнем углу, в кресле, и в задумчивости какой-то чертёж или рисунок изучающего. Каково же было моё удивление, когда в сием напудренном, гладко выбритом и вычурно одетом незнакомце я узнал…??— Батюшка? Иван Алексеич?.. —?изумлённо воскликнул Петька, подскочив к креслу и своим воплем так напугав столяра, что тот и чертёж из рук выронил.?— Петруша? Сынок! —?не менее изумлённо прошептал Иван, и в следующее мгновение оба бросились обнимать друг друга, а гости лишь с усмешкой головами качали.?— Батюшка… родной,?— чуть не плакал от радости Петька, отца обнимая, осознавая, что долго топил в себе тоску по родителям, по дому, что соскучился за всё время страшно.?— Ох, прости своего тятьку недостойного, совсем с кораблями да чертежами заработался! —?опуская взгляд почти обезумевших, уставших очей, промолвил Иван.?— Ничего, батюшка! Корабли строить надобно, флот русский поднимать! —?воодушевлённо потрепал Ивана за щёку Петька. —?Скоро и я к вам в помощники заделаюсь, будем вместе трудиться на благо Отечества!?— Как ты здесь оказался-то? —?всё расспрашивал Иван.?— Долго говорить. Сбежал я. Тот старик совсем не в себе был, ничему хорошему не научил, лишь ворчал без повода. Сбежал я в Преображенское, там и прижился среди потешных…?— Не обижали тебя, сынок? —?продолжал обеспокоенно вопрошать Фосфорин-старший. —?Не били??— Э, меня попробуй, обидь да набей! Дядьки Устина там нет ведь! —?усмехнулся Петька. —?А я?— с самим Александром Даниловичем дружбу имею и средь иных мальчишек?— первый!?— Йохан Фосфорин? —?послышался откуда-то из левого дальнего угла недовольный голос математика ван Захта, и через несколько мгновений костлявая рука впилась в запястье столяра новгородского. —?Вы-то мне и нужен. Пройти-ка со мной в коридор, поговорить надобно.