Шаг 5 (1/1)
В обычной серой водолазке, прятавшей большую часть шрамов, и темных брюках Фарфарелло выглядел, пожалуй, чуть старше своих лет. И даже (о, ужас!) вполне респектабельно. Даже перечеркивавшие лицо шрамы и повязка на глазу не смотрелись так вызывающе опасно. Клерк-гайджин, которому не слишком повезло в какой-нибудь аварии.
Берсерк вполне осознавал, что теряет, отказываясь от любимой безрукавки, открывавшей шрамы, бинты и свободный доступ к стилету, но посещение проповеди вместе с будущим любовником требовало некоторой официальности. В конце концов, он совсем не хотел пугать прихожан единственного токийского прихода, куда он еще ни разу толком не заходил в гости. Да и Йоджи определенно нервничал меньше. Настолько, насколько возможно на свидании с Тварью Тьмы.Слушая надрывавшегося с амвона проповедника, Фарфарелло даже вел себя почти прилично, так что родители наверняка бы им гордились, и не мешал Кудо внимательно слушать сложносочиненные пассажи. Глаза котенка мало-помалу приобретали очертания идеально ровной окружности, и от реальности он ушел настолько хорошо, что ухитрился не заметить уютно устроившегося почти в первых рядах с диктофоном Шульдиха.
Прыткий немец предпочитал не оставлять берсерка внутри церковной ограды без присмотра. Ну, и обустроенность личной жизни Кудо, как показывали результаты наблюдений, его интересовала не меньше.
После проповеди Кудо был неожиданно задумчив и почти мрачен. Фарфарелло мог бы и раньше догадаться, что для японца, по происхождению и воспитанию, и гедониста, по убеждениям и образу жизни, христианские проповеди будут чуть меньше, чем в тягость.
- Воздаяние после смерти, это, конечно, очень хорошо, - Вайсс озлобленно хмыкнул, - но молитвы за своих врагов это, определенно, перебор. Твой бог жесток и непоследователен.- Он стар и ревнив. А его служители лицемерны. Они говорят о любви и милосердии, не имея в душе ни первого, ни второго.
- Но почему они считают самоуничтожение добродетелью, а самоубийство - грехом?- Они верят, что уничтожают не себя, но бренную плоть, подверженную страстям, и некогда соблазнившийся всезнанием разум. А самоубийство отнимает у бога игрушку. И источник дохода у его служителей.
Фарфарелло чувствовал себя почти пьяным. Кудо наконец-то убрал руку с запястья и перестал напряженно отслеживать каждое движение собеседника. Можно было аккуратно обнять котенка за талию и вполне целомудренно поцеловать.
Йоджи фыркнул, не торопясь, впрочем, отбрасывать обнимающую руку, хотя берсерк и чувствовал, как напряглось тело под его прикосновением.- Этого твой бог тоже не одобряет.
- Если кто ляжет с мужчиною как с женщиною, то оба они сделали мерзость; да будут преданы смерти, кровь их на них. - Фарфарелло усмехнулся и опустил ладонь ниже, многозначительно оглаживая упругую ягодицу. - Если место в Аду для влюбленных и пьяных, то кого же прикажите в Рай допускать?- Это тоже из проповеди? - Кудо улыбнулся и, кажется, слегка расслабился.- Нет. Это арабский поэт. Их бог тоже жесток и мстителен. Но хотя бы не так лицемерен.
Шульдих с приличного расстояния наблюдал за целующейся парочкой. Похоже, вайссовский котенок пребывал в растрепанных чувствах и никак не мог решить, что же делать со всем внезапно привалившим счастьем. Обнять - как подсказывал собственнический инстинкт, или сбежать, не оглядываясь - как подсказывал здравый смысл и инстинкт самосохранения.
Затормозивший рядом с ним джип, телепат заметил в самый последний момент. Кроуфорд опустил стекло и цепко ухватил наклонившегося к нему Шульдиха за отворот френча.- Делай что хочешь, но Фарфарелло должен спустить пар сегодня ночью.
- Иначе?- Иначе будет внезапный приступ, и он заявится в Конеко. И твои мечты затащить в постель Фуджимию рассыплются прахом.
- Понял, не дурак. - Телепат постарался как можно аккуратнее высвободить ткань из цепких пальцев начальства. - У меня карт-бланш на выбор цели?- Абсолютный. Мы с Наги подъедем, поможем убрать.
- Какая жертвенность, Брэд...
- Вайсс должны выжить, - и, с нажимом, - ты знаешь.***Что я делаю? А главное как я докатился до жизни такой? Я опять встречаюсь с Фарфарелло. На сей раз, мы просто гуляем в парке. Странное дело - мне становится все комфортнее в его обществе. Он интересный собеседник и внимательный слушатель, с ним можно говорить о чем угодно или просто молча идти и наслаждаться тишиной почти безлюдного ночного парка. Тихо шелестят на ветру листья деревьев, поют свою незамысловатую монотонную песенку цикады. И мы молчим, просто молчим, каждый о своем, но вместе.
- Знаешь, - первым нарушаю я молчание,- Ая, последнее время, совсем с цепи сорвался. Такое впечатление, что он готов собственными зубами порвать любого, кто на него не так посмотрит,- жалуюсь я.- И почему-то именно мои взгляды кажутся ему особенно "не такими".Фарфарелло весело хмыкает и треплет меня по плечу.- Вашему праведнику боги послали великое искушение, и он борется с ним изо всех сил. Человеческая плоть слаба, но ваш Фудзимия исключительно сильный человек.Голос Фарфарелло звучит тихо, органично вплетаясь в звуки ночи. Его странный акцент, придает словам напевность, и я продолжаю разговор просто, для того чтобы слушать этот голос снова и снова.- А у этого искушения случайно не рыжие волосы и мерзкий характер?- спрашиваю я, и получаю в награду мягкий смешок.- Ты прав, но он очень верный друг, и я желаю ему удачи.некоторое время мы снова идем молча. Я размышляю о том, что может получиться, если Ая все же уступит поползновениям шварцевского телепата, и это приводит меня к мыслям о собственном странном положении.- Эрро,- тихо спрашиваю я,- а что ТЕБЕ от меня надо?- Пока, просто доверия,- слышу я в ответ.- И может быть, поцелуй - у нас ведь все-таки свидание.Он разворачивает меня к себе и проводит пальцем по моей щеке. Это приятно.- Если ты доверишься мне, котенок, - выдыхает он в опасной близости от моих губ,- я никогда не предам тебя.- Все предают,- срывается с моих губ горький шепот, - обещают вечно быть рядом, а потом уходят: кто-то в чужие объятия, кто-то в могилу...- Обещаю, что не позволю снова испытать тебе горечь утраты.Его слова заставляют желать, чтобы они оказались правдой.- Как? Это невозможно...- Если мне суждено будет погибнуть, я убью тебя раньше, чем это произойдет.
Странное обещание, но это куда больше чем все, что мог бы мне пообещать кто-либо другой.- А если я умру раньше? Ведь наша профессия, не самая способствующая долгожительству.- Я не позволю тебе умереть ни от чьей руки кроме моей, котенок. Я умею убивать быстро - обещаю, ты ничего не почувствуешь.Его лицо так близко, так легко чуть вытянуть шею и коснуться этих сочных, так резко контрастирующих с его бледной кожей, губ... Всего одно движение. И я делаю его. Он ведь действительно пообещал мне не предавать, а смерть от его руки будет быстрой и легкой, а главное внезапной - я даже не успею узнать о ней. Не будет агонии от какого-нибудь особенно паршивого ранения, или извиняющихся, а может быть циничных глаз твоих же товарищей, которым прикажут убрать тебя, потому что ты больше не способен выполнять свою работу... Удивительно, обещание убить меня, вместо того чтобы ужаснуть, почему-то пробудило во мне искру того самого доверия, которого он от меня так настойчиво добивался.
Мы целовались, как влюбленные школьники впервые узнавшие вкус поцелуя: сначала медленно, с любопытством исследуя неведомую территорию, а потом - пылко неистово, не в силах оторваться друг от друга даже для того чтобы глотнуть воздуха. Весь мой опыт соблазнителя девиц "старше восемнадцати" куда-то улетучился. Я стоял, прижавшись к нему и спрятав голову у него на плече, жадно глотал прохладный ночной воздух. А он гладил меня по спине, ерошил волосы и что-то тихо шептал мне в ухо на своей любимой латыни. Впервые за много лет у меня появилась надежда, что кто-то сумеет победить мои кошмары. Прости меня Аска, но я наконец-то понял, что все еще хочу жить и надеяться.