Часть третья. Единение (1/1)

Гермафродит остался один. Он еще долго озирался по сторонам, не решаясь запрыгнуть в озеро и наконец вдоволь искупаться. Его всё мучила мысль: а что, если полубезумная нимфа решит схватить его, беззащитного, в воде? Не лучше ли развернуться и уйти? В сомнении он устремил взгляд туда, где в кустах скрылась Салмака.Над зыбучим берегом всё ещё переливались потоки удушливого марева, и кусты маквиса тяжело дышали парами согретого воздуха. Ветер с трудом гонял зависшие в небесах облака и, словно запыхаясь, лишь слабо обдувал лицо юноши. Сомнений больше не оставалось: надо освежиться в озере. Гермафродит скинул с себя пастушечью накидку и приготовился купаться.Нимфа ждала. Смех, всплески воды и удовлетворённые вздохи, доносившиеся с водоёма, не могли оставить её в покое; сердце бедной девушки сжималось при каждой нотке голоса юноши, при каждом раскате его добродушного хохота. Неистовое пламя желания жгло всё её тело, и глубоко внутри она пыталась утихомирить его, сама противясь своим целомудренным стремлениям. Салмака не выдержала и подсмотрела в виднеющуюся прорезь в листве фригана.Она видит: некогда спокойная гладь воды теперь волновалась в неистовых, нетерпеливых движениях юноши; и тогда вся сущность нимфы, все её мысли, всё её тело загорелось жгучей, как самый день, завистью ко всему миру, который так гармонично принял в себя Гермафродита. Она ненавидела толщу воды, обжимающую и обволакивающую юношу, облизывающую его кожу, растворяющуюся в его волосах, захлёбывающуюся в его смехе, проникающую в его рот, глаза, ноздри. Она ненавидела воздух, который пастух с такой жадностью глотал после того, как выныривал из-под воды; ненавидела солнце, играющее на его теле мириадами своих не более горячих, чем её, рук,?— ей хотелось стать всем этим, чтобы проглотить, вобрать в себя Гермафродита, стать ЕГО частью. Ей недостаточно было забрать у него лишь кусочек плоти, этого было бы слишком мало для утоления её жажды. Нимфа желала всецело обладать им.В вышине, зажав когтистыми лапками змею, летел орёл. Однако та не хотела сдаваться просто так: резко изогнувшись, её тело молнией обвило тело птицы, всё сильнее и сильнее сжимаясь при малейшем сопротивлении. Орёл, потеряв обладание самим собой, камнем полетел вниз. Участь этих борющихся существ была решена: их ждала верная смерть.Сверкнул последний обжигающий луч солнца?— и Салмака, не чувствуя резкой боли, бросилась сквозь колючий кустарник прямо в холодные объятия озера, к нагому телу Гермафродита. От неожиданности юноша подавился пресностью воды и метнулся наверх; он еще не понял, что теперь его купание разделяет и нимфа. Она же потеряла своё жгуче-яростное вожделение и от близости такого любимого существа наполнилась пульсирующей внутри нежностью, волнами растекающейся по конечностям. Тая от предвкушаемого обладания, девушка подплыла к нему и ласково коснулась плеча. Казалось, её ладонь на миг растворилась в плоти юноши?— и в этот мимолётный миг, стрелой пролетевший сквозь их мысли, Салмака инстинктивно поняла, чего ей хочется. Она развернула Гермафродита к себе, взяла его лицо в руки и сладко, крепко коснулась его губ, чувствуя и его внезапный испуг, и тепло его крови, и лёгкий укол желания, проснувшемся в нём самом.Возможно, это был только мираж: Гермафродит вновь отпрянул, но без крика и без отвращения, лишь со страхом, слегка граничащим с недоумением. Салмакида поняла, что больше не может существовать без этого тела, потерявшего для неё зримую физическую оболочку. Он стал чем-то большим, чем весь этот мир, чем она сама. Он расплывался в её глазах, становясь единственной для неё реальностью. В НЁМ?— не в воде она видела своё отражение; В НЁМ, а не в охоте и не в веселье она видела своё будущее. Гермафродит?— вот кем она хочет обладать, кем хочет быть и в ком хочет утопить свой надрывный голод. Невыразимо страдая от боли, сжимавшей её сердце, ослепляющей её изнутри, она поднялась над поверхностью озера, возвысила руки к небу и из оставшихся сил, что держали её в воде, выкрикнула последние сознательные слова к последней богине, чье имя всё ещё помнила:—?О, богиня Кибела! Одну тебя я прошу о помощи, о мать всего живого и всего сущего! Позволь утолить мою страсть, что так горит во мне, как жертвенный огонь на алтаре твоём! Помоги мне возобладать этим животрепещущим телом, слиться с ним в единое целое!Донёс остывающий воздух мольбы нимфы до богини. В вечернем сиянии сверкнула колесница, спускающаяся откуда-то из зелени чащоб, разнёсся над долинами рык грозных львов, запряжённых в упряжку величавой богини. Огромным ожившим истуканом возвышалась она над зверями и исполинскими золотыми колёсами, а по величию уступал жар Кибелы только Гелиосу. Присмирело вокруг всё живое: в благоговении склонились перед щедростью богини поля, леса и долины, успокоились взволнованные озёрные воды, прилегли на отдых изголодавшиеся в погонях и в побегах животные. Необъяснимая стать, исходившая от могущества Кибелы, приласкала и разгорячённые лбы Салмаки и Гермафродита, словно собственных своих младенцев. Раздался отовсюду грозный зов Кибелы, торжественно звуча в самих душах всего живого:—?Наяда! Я слышала твою молитву. Что просишь?— плоть обретёт! Умрите?— в сути разделённой. Слейтесь в единое существо!Громовым раскатом пронёсся над озером приказ богини, и тотчас же против воли своей повиновались ему Салмака и Гермафродит. Постепенно угасал свет Кибелы, и стала она вновь растворяться, просачиваясь в зелень, в землю и в воздух. Тогда нежной любовной трелью запел последний её наказ:—?Рождённому вновь?— блаженство навеки!В последней благоговейной паузе перед ожидаемым чудом застыло всё живое. Казалось, потух даже дневной свет и рассеклась тьма; потому яркой вспышкой стало вершиться великое творение богини и последнее желание наяды Салмакиды.Как и любая божеская воля, превращение граничило между ужасом и восхищением природы, между величием и невообразимой низостью совершаемого, между красотой и безобразностью содеянного. Потеряли два больше несуществующих тела контроль над собой. Их сблизило только им одним понятное могущество. Грациозность Салмакиды стала мужеством Гермафродита, а его сила стала её женственностью; в единое целое слилась их плоть, не причиняя ни боли, ни блаженства?— это дарило лишь равнодушие и забытье младенца, только показавшегося из чрева матери. В воде стоял лишь ужасающий крик юноши и протяжный стон наяды.Это длилось недолго. Уже через миг из озера вышло существо, никем доселе не виданное. Мир, мгновенно принявший его, сразу понял: величие этого явления сравнимо только с мощью богов, но было безмолвно и ясно решено дать этому существу время, чтобы побыть наедине с собой и осознать своё новое предназначение.Оно было прекрасно. В нём сочетались мужское превосходство и женская величавость. Всё самое цветущее было собрано в единое целое, всё самое противоречивое, однако это было приведено в чистую, невероятную гармонию. Неясно было, где заканчивалось богатство женского тела и начиналась ширь мужского, а где сила перекрывала изящество. В паху единялись фаллос и лоно?— это было верхом сотворившегося чуда. В неистовом блаженстве рождения застонало существо, получив наконец выход долгой своей страсти.И так же внезапно прорезался вдруг ужас противящегося голоса, мужским ликом отразившись в чертах существа:—?Родители мои, Гермес и Афродита! Теперь я заточён в чужом мне теле. Что делать мне?На неистовый зов сына тут же явились боги, облив всё вокруг своим сиянием. Однако вот чудо: их затмевала безукоризненность созданного природой существа.—?Мой дорогой… —?не только с силой материнской любви, но и с благоговением прошептала Афродита.Плавно сменившись женским началом, отозвался удовлетворённый глас нимфы:—?Пусть всё останется как есть… Я наверху блаженства!Гермес принялся успокаивать своё дитя, усыпляя наконец его страх и лишая таким образом последних его несовершенств.—?Ты в двуединстве стал богу равным. Твоя магическая сила беспредельна. Ты можешь всё! Бессилен только отменить решение Кибелы…Осознание своего могущества наконец коснулось мыслей Гермафродита. Захотел он испытать себя и убедиться в своей силе. И, словно по зову, с небес прямо в озеро падал орёл, сцепившись в мёртвой хватке со змеёй. Решившись, Гермафродит задумал совершить ещё одно чудо, только уже своими руками. Еще неуверенно, но достойно богу он сказал:—?Пусть два существа, раз попавшие в эти воды, сольются воедино, как тело юноши и наяды!Умирающая птица камнем бросилась в воду. И тут случилось то, что заставило даже богов удивиться: через минуту из неё величаво вылетела змея на крыльях и гордо поднялась над землёй. Воля Гермафродита была исполнена, и это еще раз доказало, насколько опасен и велик был еще незрелый сын Афродиты Эрот, из шалости запустивший в озеро золотую стрелу.