1. (1/1)

***Алексу Джейсону Коэну пять лет, и он впервые в жизни жмёт еще по-детски неловкими пальчиками на клавиши фортепиано. У него чудесная мать, которая нашла ему учителя, стоило только ребенку заикнуться, что он хотел бы ?как тот дядя в ресторане?. У него замечательный отец, который не только выделил на эти уроки денег в не таком уж свободном бюджете (?Ладно, малыш, мне все равно пора уже завязывать с сигаретами, правда??), но и купил ему собственный инструмент – настоящий, из дерева, а не ту электронную подделку. Малыш спокойно и внимательно всматривается в ноты, будто это интересная книжка с картинками, а не непонятные значки на пяти линейках, и уже спустя полчаса двумя руками вовсю играет собачий вальс. По дороге домой Алекс довольно улыбается: учительница сказала, что он очень талантлив,– а миссис Коэн думает, что, возможно, эти слова были продиктованы не только вежливостью.***Алексу семь, и ему хлопают.Сперва одноклассники, когда он на слух подбирает модную мелодию на перемене после урока музыки, потом родители на школьном концерте. Апофеозом становится выступление в том самом ресторане, где семья Коэн отмечает все праздники: в свой день рождения мальчик долго упрашивает пианиста уступить ему место, а затем минут пятнадцать разливается этюдами. Ему аплодируют все, даже меланхоличный бармен, даже суровая леди с огромным пенсне на носу.***Алексу десять, и он окончил музыкальную школу на два года раньше, чем по идее должен был. И он гордится этим, честное слово, просто сейчас его больше беспокоит другое. Другие. Одноклассники. Алекс не особо с ними общается, но он наблюдал достаточно, чтобы заметить, как с каждым днем в них копится агрессия. И на кого она выльется? Правильно. Тонкий, хрупкий, ломкий даже на вид, одиночка – значит, нос задирает, да? А еще меньше риск, что даст отпор. Нет, в следующем году стычки избежать никак не удастся, это Алекс понимает ясно, но зато есть целое лето на подготовку. Утром – пробежка, подкачка, отмахать энное количество километров на велике, и надо бы записаться на единоборства – благо, на уроки фо-но уже тратиться не нужно.В середине октября он вернется домой со сбитыми костяшками, синяком под глазом и кровоподтеком на скуле у виска. Сколько ярко-фиолетовых гематом расплывается на боках, животе, руках, ребрах – одному богу известно, и все-таки губы кривятся в ухмылке: отбился. Больше не полезут. Родителям из школы не позвонят: он ведь не виноват, защищался только, и сам особо не пострадал, и увечий никому не нанес. Так что Алекс пойдёт умоется, к ушибам приложит холодные консервы и, пока родители на работе, стырит из маминой косметички немного тонального крема. Не стоит их волновать, верно?***Коэну пятнадцать. Он курит на крыше школы, подальше от всех; следит, как мелкие гоняют в футбол во дворе. За спиной хлопает дверь – он не оборачивается, только едва заметно напрягается. Если учитель, еще не так страшно, главное, чтоб не одноклассники: те либо подлизываются, – а ему не нужна стая шакалов под боком, и одному неплохо,– либо опять цепляться будут. Как же надоело, боже...Тишина начинает раздражать. Чужой взгляд в затылок, будто ткнули дулом пистолета. Ну чего же ты ждешь, стреляй.– Твои родители в курсе?– Что? – он резко оборачивается.Вот черт. Не одноклассник. С параллельного, похоже, виделись пару раз в коридорах. Все-таки придется драться...– Родители знают, что ты куришь? – а, может, и нет. Тон не задиристый, не угрожающий, наоборот: спокойный такой, с толикой любопытства. И голос мягкий – не так, чтоб мурашки стадами, а обволакивает, ложится на душу. Будь Алекс девчонкой – поплыл бы точно, а так просто оценил. Ему бы под клавиши петь...– Ты кто?– Джейк. Я сяду? – не дождавшись ответа (нет, катись отсюда, что ты вообще тут забыл?), опускается рядом, свешивает ноги с края. Закуривает – сигарета девчачья, ментоловая, Алекс кривится, а тот пожимает плечами: – Мне твои тоже не нравятся, и что?Коэн не отвечает, но, чуть наклонив голову, как причудливый зверек, рассматривает открыто, не таясь.Мулат. Удивительного оттенка кожа: под теплыми еще лучами осеннего солнца мальчик кажется золотым. Сияет...... Алексу неожиданно трудно побороть желание прикоснуться к нему хоть на мгновение.Глаза орехово-карие, с россыпями зелёных крапинок вокруг зрачков; ресницы короткие и слишком светлые – выгорели, наверное. И вроде одет нормально, выглядит нормально – разве что чуть-чуть слишком худой, – и курит вон, а сигареты ведь не бесплатные, но Коэн понимает, что с деньгами туго. Совсем. Голодает.А Джейк расслабленно улыбается и щурится на солнце. У него на висках выбрито что-то вроде паутинок, за ухо отправляется недокуренный, аккуратно затушенный бычок, а тонкие пальцы отстукивают по колену непонятный ритм. Алексу пятнадцать, и, кажется, он влюбился.Выуживает из рюкзака коробку с ланчем, протягивает:– Держи. На здоровье, – потому что он уже завтракал и еще поужинает, а Джейк вряд ли ел хоть что-то вчера и наверняка ничего не ел сегодня.Тот принимает угощение с благодарным кивком, но большую часть пайка незаметно (Коэн замечает) перекладывает в свою сумку, возвращая пустой бокс.– Я один живу, это для собаки, – кивает, пожимает плечами. – Ну так что? Насчет родителей. Ты не ответил.– А. Да им плевать вообще-то, – неопределенно отмахивается.Лжёт.Не плевать, конечно. Им просто не может быть все равно – они же такие милые, заботливые, до тошноты, до зубовного скрежета правильные. В девятом классе Алекс начинает курить – и в течение нескольких месяцев находит у себя в комнате брошюры о вреде никотина (про алкоголь и наркотики там тоже расписано – на всякий случай), типа ?10 способов бросить? и все в таком духе. Под Рождество у него выходит скопить достаточно денег, и на плече расцветает первая татуировка – будто свернулась кольцами малютка-змейка. Мама закрывается в комнате и плачет около часа, пока отец с тяжелым вздохом не идет к ней, пытаясь успокоить. Только вот Алекс все равно слышит между судорожными всхлипами что-то вроде ?изуродовал себя?, ?это же на всю жизнь? и ?в старости будет отвратительно выглядеть?. ?А я до нее не доживу!?, – весело и зло орет в ответ и вылетает из дома, хлопая дверью. Вдыхает морозный воздух, нахлобучивает шапку, ловит ртом редкие снежинки, кружащие над землей. Сочельник.Праздновать идет к Джейку, а там – индейка, честно разделенная на троих с овчаркой Литой, теплые поцелуи, теплый плед, теплые огоньки свеч, и сердце Алекса тает – глупый кусочек льда.Просыпается утром и первым делом звонит домой – чтобы не волновались. Коэн хотел бы злиться, но не выходит, только давит на грудь грустное осознание: свою долю родительского понимания получил уже, хватит. Джейк стоит в крохотной кухоньке, с вечной рассеянной полуулыбкой мастерит горячие бутерброды на завтрак. И так здорово, что Алекс уже не обязан сдерживаться: можно гладить смуглые плечи, выводить пальцами узоры по выпирающим позвонкам, касаться губами острых скул. Мягко, нежно, легко и так празднично-радостно, наполняя счастьем каждое мгновение.Он вернется домой. Мать искренне извинится, стараясь все же не бросать взгляд туда, где под свитером еле слышно шуршит целлофан. Он вернется, зная, что скоро придется уйти по-настоящему, с одним желанием: не упустить ни минуты этого времени. Пока еще у него есть семья и дом, где о нем беспокоятся, где его ждут.