Ночь четвертая (в третью ночь они не спали, потому что искали Отца Пан Ма, ну и по ходу дела дрались с рысью) (1/1)

На обратном пути от Пан Ма я спросил Агуи, знает ли он о горном озере Янцзяо, о котором рассказал мне Пан Ма. Агуи кивнул, сказав, что слышал о нем раньше, но сам никогда там не бывал. Я предложил высокие комиссионные, если Агуи найдет проводника, который доставит нас к озеру.Мне не терпелось рассказать Молчуну с Толстяком историю, которую я узнал от Отца Пан Ма, но, когда я пришел в дом к Агуи, Юнь Цай с ее сестрой, готовящие обед на кухне, оказались единственными людьми в доме. Я даже немного забеспокоился, поэтому спросил Юнь Цай, где остальные. Девушка отложила большую ложку, которой помешивала суп в огромном котле, и посмотрела на меня: – Когда твой тихий друг вернулся домой и увидел, что толстого друга еще нет, он спросил меня, где он. Я ответила, что толстого друга не было дома всю ночь. Услышав это, он умчался его искать.Мое приподнятое настроение тут же улетучилось. Почему Толстяка не было всю ночь? Горная деревушка – это не город с кучей развлечений. Здесь ему некуда пойти. Зная характер Толстяка, он в любом месте мог найти приключения на свой пухлый зад. У меня возникло плохое предчувствие, когда я вспомнил, что он собирался отработать план с серной кислотой. Скорее всего, Молчун подумал о том же, поэтому бросился его искать.Я попросил Агуи отвезти меня в деревенский офис, ведь, если Толстяк попадет в беду, его немедленно доставят к врачу. Но стоило сделать пару шагов за ворота, как мы увидели идущих к нам навстречу Молчуна с Толстяком. Лицо нашего толстого друга было обмотано марлей, он ругался, не переставая, всю дорогу.Расспросив Толстяка, я узнал, что на обратном пути из магазина после покупки серной кислоты, он увидел гнездо шершней и захотел полакомиться медом. В итоге шершни полакомились его лицом.– Не нужно оправданий, просто признай, что ты уже стар. Больше не смей даже думать о таких безбашенных поступках, как расхищение меда из шершневых гнезд, Старичок Толстяк.Толстяку очевидно было больно даже переодеваться, и, если бы он не щеголял перед Юнь Цай своей мужественностью, наверняка бы завизжал, как умирающая свинья, когда зашел в дом. Еще тяжелее стало, когда Юнь Цай начала обрабатывать ему лицо. Толстяк улыбался, осоловело глядя в глаза своей богини. Но мы с Молчуном видели, как побелели его пальцы, вцепившиеся в подлокотники кресла. Лицо Толстяка и правда выглядело чудовищно. После Толстяк с трудом поел, и к тому моменту, когда мы закончили с обедом, за окном стемнело. Юнь Цай собрала посуду, собираясь уходить. На секунду она застыла в проеме двери, оборачиваясь к нам: – Молчаливый брат, давай я сменю твои повязки, отец дал мне мазь для тебя. Молчун начал подниматься с пола, и правда собираясь сменить повязки, но я вскочил раньше него. За пару шагов достигнув девушки, я забрал мазь из ее рук: – Все хорошо, позже я сам сменю ему повязки. Когда дверь за Юнь Цай закрылась, Толстяк ехидно произнес: – Малыш У Се, эта девушка уже занята. Но у тебя остался еще Младший брат.Мое лицо перекосило от злости:– Похоже, деревенские шершни мало тебя кусали, раз твой язык еще мелет всякую ерунду. Я собираюсь рассказать вам кое-что важное. Младший брат садись сюда, – я похлопал на стул перед собой. – Я буду говорить и одновременно обрабатывать твои ожоги.***За окном пели цикады, рядом громоподобно храпел Толстяк. Я в очередной раз перевернулся на кровати с одного бока на другой, пытаясь заснуть. Мы открыли в доме дверь, надеясь создать какое-то подобие сквозняка, но все было без толку. В доме стоял густой запах разнотравья, мази действительно пахли слишком едко. Смешиваясь со стоячим воздухом дома, они образовывали непроницаемый купол. Казалось, можно было горстями собрать плотный воздух и съесть его ложкой. В голове, как зажеванная пластинка, звучал ломкий голос Отца Пан Ма: ?От него исходит запах смерти. Рано или поздно один из вас убьет другого?. Я уже решил для себя, что высказывание об убийстве звучало, как предупреждение, связанное с личными страхами старика, а вот на счет запаха стоило поразмыслить. Раньше я не замечал, чтобы Молчун пах как-то особенно. Да и запаха разлагающегося трупа или другой гнильцы за ним не наблюдалось. Какой он на вкус, этот аромат смерти? На ум приходила всякая похабщина – сказывалось тесное общение с Толстяком. Интересно, в какой ситуации я смог бы понюхать Молчуна?! В моей голове каруселью заскакали самые сюрреалистичные сюжеты. После сцены с полуголым Чжаном Цилином я нетерпеливо вскочил, собираясь выбить эту дурь из головы. У стены заскрипела кровать, и Младший брат, приподнявшись на локтях, спросил:– У Се, тебе плохо?Его нежный, хриплый ото сна голос действовал на меня обезоруживающе. По коже побежали мириады мурашек, внизу живота сладко потянуло. Я потряс головой, отгоняя наваждение.– Очень душно, не могу заснуть, – пожаловался я. И тут у меня появилась отличная идея. – Младший брат, можно я лягу у окна? В комнате на секунду повисло молчание, а затем заскрипела кровать. Шаги Молчуна были не различимы среди совместного хора Толстяка и цикад. Я быстро перебежал к кровати у окна и с удовольствием плюхнулся на нее. Повернувшись к остальным спиной, я обнял подушку, одновременно обхватывая одеяло ногами. Мысленно сосчитав до трех, я ткнулся носом в подушку, делая вдох полной грудью. Не уверен, что запах смерти именно такой. Я с наслаждением сделал второй вдох, чувствуя, как ароматы щекочут мои рецепторы. Здесь был запах цветочного мыла, которым мы пользовались в душе. Еще были вкрапления деревянных ноток – наверное, Молчун, приглаживал волосы, когда рубил дрова по утрам. А еще был аромат свежести, словно ветер, гуляющий среди деревьев, породнился с Младшим братом. Но самым главным, сводящим меня с ума, тягучим до невозможности, был запах земли, похожий на аромат чая Пуэр. Мое сердце затрепетало в грудной клетке, я закрыл глаза, пытаясь восстановить свое учащённое дыхание. Медленно погружаясь в сладкий сон, я подумал, что умереть в объятиях человека, вдыхая подобный аромат, очень даже неплохой вариант.