Остаться в живых - And she couldn't find how to push through... (1/1)

Мне снилось: мы умерли оба... Н.С.Гумилёв На острове Пасхи никогда не бывает ни слишком жарко, ни слишком холодно. Возможно, этот клочок земли при жизни и вовсе не привлёк бы к себе внимание Джейкоба. Нет, конечно, нет, он жив и сейчас. Он и сам сильно удивился бы тому, что ножа Бена и пламени костра было достаточно для его мгновенной смерти. У него хватило сил добраться до другого потерянного в гигантском океане места, так не похожего на его родной-приевшийся-незабвенный Остров. Здесь нет ни тропической жары, ни Человека в Чёрном, ни других, ни обязанностей, ни Источника. По правде говоря, здесь нет ничего - лишь один город и одинокие или собравшиеся в молчаливые стада моаи, которые и напоминают ему об Острове. Только в этих истуканах нет и тени изящества статуи богини Тауэрт. Они грубые, неотёсанные, словно бы обрубленные по пояс неизвестным скульптором, с большими носами, плотно сжатыми губами, приплюснутыми головами, и смотрят они не в даль, не в роскошные лазурные воды океана, а в глубь треклятого пустынного Рапа-Нуи. Джейкоб иногда приближается к ним, разглядывает их несуразно странные, дикие контуры и думает, что они совсем не похожи на его разрушенную где-то сто пятьдесят лет назад египетскую богиню. Они чужие, пустые, холодные, насквозь чёрные, заброшенные, как и он сам. Больше развлечений на острове Пасхи нет. Конечно, можно прогуляться по пляжу с кристально белым песком или поглазеть на вулканы, которых здесь невероятно много (отсюда и моаи, они-то как раз из пепла и сооружены), но Джейкобу не хочется привлекать к себе внимания. Если честно, он до конца не уверен в том, что кто-то из местных или туристов может его увидеть. Пару раз он стоял достаточно близко к людям, а они скользили взглядами по туристической площадке, не замечая его присутствия. Если честно, Джейкобу нравится даже это. Теперь от него абсолютно ничего не зависит, и ему кажется странным это чувство свободы. Иногда он засыпает, и ему видится, что Бен не пошёл никуда с Человеком в Чёрном в обличье погибшего Локка. Или что пошёл, но не стал его убивать. Или что Илана не пошла на Чёрную Скалу за динамитом и осталась жива-здорова со всеми этими странными и ненужными людьми. От Джейкоба теперь не зависит даже то, когда он умрёт. Нет, не в прямом смысле - это уже произошло, вопреки его удивительно тоскливым снам. Он понимает, что до острова Пасхи добралась лишь его душа в каком-то скомканном, изуродованном виде, но хотя бы. И эта бестелесная, казалось бы, оболочка хочет почему-то всё время спать или раствориться в прохладном утреннем воздухе, исчезнуть насовсем и не ходить по посыпанной пеплом земле. С одной стороны, Джейкобу и нравится его новая иллюзорная свобода передвижения и занятий, но, чёрт возьми, куда и зачем ему теперь ехать? Что ему теперь делать? Другая сторона, изнанка физической смерти и заключается в том, что ему ничего не хочется, никуда не надо. Единственное его желание - однажды не проснуться туманным продрогшим утром и понять, что его мытарства наконец-то закончились. Через каких-то две тысячи с лишним лет. Или открыть глаза утром в своей родной пещере в тени статуи и услышать доносящиеся с пляжа голоса спорящих о чём-то Ричарда и Иланы. Но Джейкоб знает, будто чувствует по чьей-то указке, что ему удастся уйти с острова Пасхи не так уж и скоро. Догорело пламя костра, выбран новый Хранитель столько лет принадлежавшего ему места, круг замкнулся, а его душа всё ещё прогуливается, нет, скитается, нет, тащится по вулканической земле, словно о нём магия Острова начисто забыла, словно желанию Человека в Чёрном не дано осуществиться никогда, словно его жуткое существование в виде полутени-полудуши-получеловека кому-то ещё нужно. Джейкоб забредает в пустую пещеру в надежде в который раз забыться беспокойным сном и перестать думать о том, что с ним случится через год, месяц, неделю или же, наоборот, десяток, сотню, тысячу лет. Может быть, он станет простым пеплом, который ветер унесёт в так и не погубивший его океан, может быть, он сам станет молчаливым истуканом, может быть, превратится в кристально белый песок на незнакомом пляже. Не так уж и важно, как именно это случится, ему-то будет уже всё равно. По идее, никаких чувств не должно быть и сейчас. Однако Джейкоб лежит без сна, и в ночной тишине и тоске его единственное спасение - лунный свет, озаряющий вход в пещеру. Он всё смотрит и смотрит на тонкие, как и он сам, неверные отблески, и ему кажется, что у него теперь есть хоть какой-то ответ на так долго мучивший его вопрос. Наконец ему надоедает сверлить взглядом паутину слабых, не тяжелее его лучей, и Джейкоб покидает пещеру. Ему кажется, что всё вокруг усыпано снегом, который он видел раз или два в жизни, но здесь его быть не может. Он думает, что это больше похоже на песок или пыль; пепел всё-таки более серый, а эта блеклая сеть отливает белизной. Джейкоб снова бредёт неизвестно куда и непонятно зачем. Наверное, он надеется убежать от себя и от своих мыслей хоть бы и на край света, хоть на сотую долю секунды, но это невозможно. Странно, но он видит в неверном лунном свете свою тень. Неужели ночью он становится материальным? Это просто бред, такого не бывает! Хотя... Всё его теперешнее существование похоже на мутный поток несуразных и неясных мыслей, причём чьих-то. Не принадлежащих ему, будто кто-то над ним издевается, наслаждаясь его слабостью. Джейкоб выходит к очередному каменистому утёсу, вода, разбиваясь о него, превращается в мелкую, едва заметную пыль. И ему безумно хочется броситься вниз и тоже разбиться, перестать думать и нести тяжкую ношу воспоминаний и обрывков давно канувших в прошлое событий. Он поднимает камень, чувствует его вес в своих руках, но вовсе не уверен в том, что всё это реально и действительно происходит сейчас. Скорее всего, он не утонет, бросившись с утёса, на это его сил не хватит. Нет, именно сейчас умирать не стоит. Он только сейчас понимает, что упустил что-то важное. Джейкоб думает, что ему нельзя было отпускать Илану с Острова. Ему нельзя было подвергать её таким суровым испытаниям, делать её настолько сильной, смеяться над её вопросами. Ему нельзя было оставлять её наедине с динамитом и бестолковыми воспоминаниями. Ему нельзя было целовать её у клуба, обвинять в инцесте и бросать на произвол судьбы. Как же ему хочется, чтобы она тоже была тенью. Чтобы она возникла сейчас из лучей лунного света и улыбнулась ему, как раньше. Спросила что-то невероятно глупое и упрекнула его в молчании. Нет, он не любил её, убеждает себя Джейкоб в исступлении. У него ведь не хватило бы терпения для того, чтобы видеть её каждое утро на протяжении десятков столетий. Но измеряется ли любовь временем? И стала бы она тенью, призраком, как он? Вряд ли, она не любила двусмысленности и неясности. Может быть, и к лучшему, что он не может сейчас её увидеть... Камень выпадает из его рук, и Джейкоб осознаёт, что не может снова поднять его. Наверное, он обрёл материальность только из-за мыслей о... Ничего не меняется, только луна медленно плывёт в безоблачном небе, освещая бестолковых истуканов и мрачный утёс. Тени у Джейкоба больше нет, и он возвращается в пещеру, где сидит, обнимая себя руками и не зная, реально ли ощущение его рук на призрачном теле. Пожалуй, единственное, что осталось твёрдым и нерушимым под каменным сводом на незнакомом Острове, - прежние мысли об Илане, способные согреть и мертвеца, и бездомного призрака. Он не знает, любовь это или нет, ему просто нравится думать о ней и, засыпая, слышать её нелепые вопросы, отдающиеся эхом в голове, как привычные волны, ласкающие берег.