Часть 3 (1/1)

—?Игорек, а какое в Краснодаре море?—?Красное,?— машинально ответил Громов, листая твиттер на телефоне.Твиттер полнился АКАБством, сборами, видео задержаний и возмущениями. Своего твиттера у Громова не было, с его телефона постоянно логинился Титов, и теперь он наблюдал в комментариях к последнему посту (?я принял решение прогуляться?) десятка три сочувственных комментов. Каждый второй полнился любовью и нежностью к представителям министерства внутренних дел. Когда периодически то ли в шутку, то ли всерьез, он сам не знал, Громов спрашивал Титова, как, не жмет его гражданской позиции спать с ментом, Денис смотрел на него очень серьезно и волооко, качал головой, обнимал за шею и нежно, напевно отвечал:?— А ты не мент, Громов. Ты нитакусик.В трех комментах какие-то неизвестного пола и возраста создания с анимешными бабами (или мужиками?) на аватарках сокрушались, что ?бедному парню Дена ведь даже, наверное, не дадут свидание?. Бедный парень Дена уставился в стену, закрыл твиттер и очнулся только тогда, когда Ягодкин удивленно крякнул.—?Что?—?Черное в Краснодаре море, Игорек. Черное!Громову захотелось сообщить Ягодкину, что в Краснодаре моря нет никакого и никогда не водилось, но он сдержался. Где-то внутри него ?бедный парень Дениса? зачем-то вспомнил, как четыре года назад, до всяких еще намордников, вирусов и других библейских кар, они мотались посреди зимы в Крас на концерт Оксимирона.Денис был чертовски разочарован огромной очередью в Макдональдсе и тем, что никому из них не начистили табло казаки. Впрочем, после концерта он заснул сном праведника и на утро даже не порадовал Громова очередной всратой историей о том, что ему приснилось.Потому что периодически Денису снились сны. Ничего необычного в этом не было, конечно же. Просто обычным для Дениса было состояние влипания в ноутбук по двадцать часов в сутки и сон по три-четыре, из-за чего до глубокой фазы, где эти самые сны посещали его бедовую голову, дело доходило редко.Частенько в тот момент, когда Громов со стоном выползал из постели, чтобы влезть в душ и начать собираться на работу, Денис вползал под нагретое одеяло и вырубался как агнец божий. Иногда они так виделись часа полтора в день, особенно если у Дениса начинали гореть дедлайны.Горели они у него постоянно, чем сильнее, тем больше он курил и мандел.Но иногда ему снились сны. Когда раз в год примерно он вдруг обнаруживал, что похудел на двести граммов с прошлого месяца, немедленно гуглил похудение как один из первых симптомов рака, вперивался взглядом в стену и начинал мысленно укладываться в гроб. Где-то в середине этого процесса до него вдруг долетали смутные обрывки воспоминаний о том, что от укладывания в гроб помогает почему-то то витамин Д, то магний. Он начинал закидываться ими как проклятый?— и весь следующий месяц видел сны разной степени всратости.—?Мне приснилось, что мы пожарные. Ты играл на гитаре, я заглядывался на твою задницу.—?Потушили хоть что-нибудь?—?Не помню.—?Мне приснилось, что мы живем в Питере, и ты ловишь Пашу Дурова в Доме книги, потому что он опасный маньяк-социопат. И еще ты носил кепарь такой твидовый, как футболисты ?Баварии? на отдыхе.—?…—?Еще у тебя нос был какой-то отфотошопленный.—?Мне приснилось, что ты мой дядя, и мы поехали в Пермь искать моих пропавших родителей.—?Тебе мама звонила, кстати. Перезвони.—?Ты там к студентке приставал, кстати, дядя. А-та-та.—?Мне приснилось…—?Что мы уехали в деревню Большие сучья и шаман нас там поженил?—?Типа того. С небольшими отклонениями.Времена это были, конечно, отчаянные и несчастные?— в основном потому, что виделись они и правда два часа в день. И пусть Громова накрывало удушливой волной, когда Денис, раздевшись, нырял под одеяло, совесть говорила, что во времена новой этики на секс нужно активное согласие и живой партнер. После двадцати подряд часов ебежа со своими приложениями?— тут Громов был снова как дед, Денис рассказывал ему про работу, он не понимал ни черта и только кивал благолепно, раззявив рот?— ни жизни, ни согласия в Титове, конечно, не оставалось.Но иногда?— по меркам растущего громовского организма, не слишком часто?— случалось откровение. В самые неподходящие моменты. Аккурат под финал Лиги чемпионов или просто какого-нибудь важного матча. Минут так за десять до свистка.Денис вдруг отворачивался от экрана и смотрел на него?— долго, упорно, карие вишни глаз, услужливо подсказывал Громову в голове голос мертвого Николая Караченцева, так и сверлили.Уже пять минут спустя Громов судорожно выкидывал из головы образы усопших советских актеров?— Денис залезал на него верхом, влезал ему в штаны, задирал футболку.Его становилось вдруг очень, неуемно много, много рук, много пальцев, целая куча жилистых ног, коленками стискивающих бедра.Радикулит потом взвывал отчаянно, но Громов остановить себя не мог?— подхватывал под задницу, вставал, Денис повисал на нем увесистой мартышкой. Громов нес его в кровать, на пол или в стену.Стену радикулит не любил особенно сильно, но уж как нечеловечески любил Денис. А еще стену, судя по всему, любила мама Дениса. Да и вообще чувствовала момент ?идеально?. Так однажды Громов два месяца вел график того, сколько раз телефон начинал разливаться знакомой мелодией ровно в тот момент, когда джинсы Дениса оказывались на полу, а язык Громова?— на любом денисовом месте от уха до подколенной чашечки.Однажды Денис снял трубку, упершись ладонью Громову в лоб, и мило поболтал с мамой сквозь сжатые зубы. Не рассчитав, что оттолкнул Громова ниже пупка.Беседа вышла короткая и сдержанная.Кончал Денис мучительно долго, толкаясь бедрами Громову в рот и до последнего буквально толчка бубня себе под нос, что они оба невероятно ублюдошные животные. Иногда, когда Денис докатывался до максимально животного состояния, из него вдруга начинала лезть старомосковская ?ша?.—?У меня так дедушка говорил,?— сообщил Денис как-то, вставая с постели и натягивая на потное тело футболку. Душ после секса он ненавидел. Ходили оба потом пропахшие еблей, если никуда не нужно было.—?Как раз хотел вспоминать твоего деда, когда тебя ебу,?— доверительно сообщил в ответ Громов.—?А чё,?— Денис расплылся в широченной улыбке,?— он вроде по молодости охренеть красивый был.