6. (1/1)

— Роберт?— Привет, пап.— Что-то случилось? У вас сейчас сколько, полночь?— Начало второго, — отвечает Роб и тяжело вздыхает, он не ожидал, что отец ответит на звонок так быстро, да и что вообще ответит. — И нет, ничего не случилось.— Ясно.Роуэн молчал, невольно молчал и Роб. Он представлял ту картину, где они безмолвно смотрели друг на друга, и все темы, по обыкновению в их разговорах, были исчерпаны. Или запретны, во избежание взаимных оскорблений и прекращения общения еще на несколько лет.Этих нескольких лет у них могло не быть.— Как... Как твое здоровье?— Я чувствую себя хорошо, — мгновенно отвечает отец. — Как дела на работе?— Ничего нового, — лжет он.Несколько лет назад, покупая билет в одну сторону, Роб думал, что будет праздновать начало каждого нового дня без отца. Вот только вылетать из-под родительского крыла оказалось не очень-то и приятно.И лишь только гордость не позволила вернуться обратно в первые месяцы. Гордость и работа.Он посмотрел на часы, что смиренно продолжали свой ход на стене, хотя знал время; девственная тишина кабинета превращала их тиканье в громкий, суетливый шепот нетерпеливого ожидания. Роб закрыл глаза и вслушался в эту тишину. На секунду в трубке телефона ему почудился шум волн океана.Роуэн тихо усмехнулся.— Этот толстяк Воглер говорил с тобой, верно, сын?Что ж, ему понадобилось всего несколько минут, чтобы понять это. Забавно. Как много еще отец мог вытащить из его молчания?— Зачем спрашивать, если знаешь ответ. Как ты узнал?— Я встречался с ним. Мы говорили о Принстон-Плейнсборо. Отец отвечал на удивление коротко и по делу, словно тема была ему неприятна, и он не хотел сболтнуть лишнего. А возможно, что и болтать было нечего.— Это были те самые дела, по которым ты приезжал?— Мои дела тебя не касаются, Роб. Это твои слова, — тихо отвечает отец. Он снова замолкает на несколько минут, прежде чем, будто отбросив печаль, заговорить громче. — Что-то все же произошло. Рассказывай, раз уж позвонил.Роберт оставляет в покое несчастный растерзанный лист бумаги и опускается в кресло. Он долго думает, стоит ли говорить отцу о произошедшем, но груз последних дней и событий, словно предчувствуя облегчение, начинает давить лишь сильнее, умоляя скинуть.— Он угрожал. Ну, пытался, — усмехается Роб. — Воглер. Тот еще мудила.— Он лишь бизнесмен, Роберт, — примирительно говорит отец. — Каждый из нас... Мы все идем на жертвы и риски ради чего-то очень важного в нашей жизни. У каждого это ?что-то? свое. У Воглера — деньги. У меня — ты. У тебя... что-то еще. Это нормально. Что он сказал тебе?— Хаус солгал комиссии по трансплантологии. Воглер узнал об этом — кто-то заложил. Он сказал, что медсестра, но... Не думаю, что это правда. — Отец согласно хмыкает. — Как это относится к тебе?— Сказал: или я с ним, или против него.— А ты, конечно, не хочешь вмешиваться в его противостояние с Хаусом, верно?Роберт замолкает на несколько мгновений, обдумывая, чего он вообще хочет. Хочет, чтобы все было как раньше. До прихода Воглера и его кучи денег, которыми он купил всю больницу.Хочет копошащуюся наседку Кадди, трясущуюся над каждой кадкой с цветком. Хочет сочувствие Уилсона, направленное на всех и сразу, будто оно было бесконечным. Хочет Формана и Кэмерон такими, какие они есть на самом деле — сварливыми, немного самодовольными, не опасающимися принять одну из сторону. Думающими своей головой.А еще... Еще он хочет Хауса.Наверно, просто хочет. Без лишних слов.Его внимание, его слова, его мысли. Его взгляды.Всего его Роб хочет себе. В единоличное пользование.Отец продолжает молчать, будто выжидает, пока сын прокрутит в голове пугающие мысли. Он едва слышно дышит, и Роберт считает его вздохи, унимая бушующий ураган того, что хочет и, вместе с тем, не хочет сказать.— Если коротко, — отвечает он отцу.Ответить ему ничего не успевают.Роб с хлопком кладет трубку, пряча телефон в карман. В дверном проеме стоит Хаус, которого он лишь чудом увидел в уголке глаза. Хаус хмуро на него глядит, прищурив глаза. Он тяжело опирается на трость, под глазами синяки размером с кулак, кожа бледная, а на ощупь — наверняка липкая и холодная. Мужчина тяжело вздыхает и проходит в кабинет, Роб поднимается с его места и делает шаг навстречу.— Как вы себя чувствуете? — тихо спрашивает он.Хаус окидывает его недовольным взглядом, но ничего не отвечает. Чейз чувствует себя неуютно, неправильно. Будто он в чем-то виновен.— Едете домой? — предпринимает он еще одну неловкую попытку.Он собирает со стола какие-то бумаги, обходя Роберта по дуге, и направляется в сторону выхода. Его пальто смято на бедрах, в плечах — мокрое. В жаркой и душной больнице находиться в верхней одежде не то что запрещено, чисто физически невозможно. — Поговорим завтра, ладно? — тихо говорит Хаус, отворив дверь.Ответа он не дожидается. Тяжело наваливается на трость и, прихрамывая, медленно удаляется по коридору прочь. Он не вызвал такси, общественный транспорт уже не ходит. И Хаус вряд ли пойдет пешком с десяток километров.Роб просто надеется, что бед он не натворит.***Ни завтра, ни после завтра, ни через неделю они так и не говорят. Хаус полностью поглощен бессмысленной и, казалось бы, односторонней борьбой с властью Воглера. Его основное оружие — халат, который он упорно отказывается носить, и острый не в нужных местах язык.Не то чтобы Чейз много думал о языке Хауса. Определенно нет.Мечущаяся, как белка в колесе, Кадди срывает злость на всех подряд, и в больнице, в целом, стоит крайне неблагоприятная атмосфера. Медсестры ходят тише воды — ниже травы, и даже вездесущие уборщики не тарахтят своими тележками.Принстон-Плейнсборо замерла. Будто в ожидании чего-то особенно ужасного.Роберт каждый день приходит на работу. Даже не в свою смену. Переодевается. Создает вид занятости. В восемь уходит домой.Он часто задерживается взглядом на Хаусе, интуитивно и безрезультатно ищет поводы, чтобы остаться наедине, надеясь, что это подтолкнет мужчину к словам. Боже, он даже приносит ему сэндвичи — ну, оставляет свои на общем столе.Они без огурцов, так что, технически, все знают, кому предназначается подношение.Сэндвичи исчезают, вот только Хаус все равно внимания на него не обращает.Пару дней назад Роб собрал в кулак все доступные ему гордость и невозмутимость и подошел сам. И даже повод был чудесный: миссис Кларк — его соседке — не здоровилось. Чейз, конечно, предложил свою помощь, но женщине нужно было официальное заключение врача, чтобы получить выплаты по страховке. Сам Роб написать его не мог, но ?знал одного замечательного специалиста, который вам, миссис Кларк, обязательно поможет?.Он подошел к Хаусу, ожидая, что его пошлют далеко и надолго с такими просьбами, но тот даже головы не поднял, угрюмо продолжая пялиться в книгу. Лишь согласно кивнул, мол, что хочешь — то и делай.На кой черт Хаусу книги, Роб не знал.И вот он стоял у первой смотровой, слушал о проблемах социального страхования в стране от миссис Кларк и надеялся, что Хаус не забыл. Или что не сделает вид, будто забыл.Хаус, будто второе пришествие, появляется из лифта, мгновенно находя его глазами. Он удивленно хмурится, но целенаправленно подходит ближе, кивает рядом стоящей женщине. Миссис Кларк мгновенно замолкает, и теперь они все втроем несколько неловко в абсолютной тишине друг на друга сморят.Женщина с усилием поднимается и приветливо улыбается мужчине, немного разряжая атмосферу. Роб торопливо пытается вспомнить, как много и что именно рассказывал ей о Хаусе.— Прошу, — говорит тот, открывая дверь и пропуская миссис Кларк вперед. Она медленно скрывается, и прежде чем войти за ней, Хаус пальцем в грудь останавливает Чейза, рыпнувшегося войти тоже. — Стоп. Ты ждешь тут.И все, что успевает сделать Роб, это непонятливо хлопнуть глазами его приказному тону и сделать шаг назад, чтобы его не хлопнули дверью по носу. Жалюзи с той стороны окна закрываются резким движением руки, отрезая смотровую от внешнего мира.Впрочем буквально через пару минут, когда Чейз уже хочет идти к себе, дверь приоткрывается. — Чейз, — зовет его Хаус, заставляя подпрыгнуть от неожиданности. — Мне нужна каталка?— Каталка?Хаус раздраженно закатывает глаза. Роберт только сейчас замечает его распахнутые глаза, сбитые волосы и фонарик, зажатый в руке. Он вскакивает со стула, предчувствуя недоброе, и порывается войти внутрь, но взгляд Хауса его останавливает — это больше не Хаус-идиот-который-поцеловал-и-игнорирует, это Хаус-врач. И Хаусу-врачу очень нужен Чейз-врач.— Да, ее нужно срочно в скорую.Роб чувствует, как сердце начинает стучать где-то под горлом, но быстро отбивает на пейджер дежурному врачу и подзывает медсестру.— Что случилось? — спрашивает он у Хауса, все еще стоящего в дверях.— У нее расширен правый зрачок. И прежде, чем ты скажешь хоть слово, нет, я не довел ее до инсульта. Она грохнулась у меня на руках.Дальше Чейз не слушает. Он отодвигает Хауса в сторону, шире распахивает дверь и влетает в смотровую. Женщина на кушетке тяжело дышит, даже на первый взгляд ее лицо перекошено, и из уголка сморщенных губ, накрашенных розовой помадой, тянется тонкая ниточка слюны. Ее трясет, но дыхание не затруднено.— Хаус, какого дьявола!? — рявкает он. — Пять минут назад она была в порядке!— Я предложил ей двадцатку, если она расскажет мне все твои грязные секретики!Мужчина отходит к стене, пропуская медбратьев, укладывающих содрогающуюся женщину на каталку. Роберт призывает себя к спокойствию. Нет смысла спрашивать, почему такое случается с ним. Ответ будет один — а почему бы и нет?— Собери остальных, — командует Хаус, — и... мы поговорим после. У меня есть к тебе дело.Позже, в переговорной, Кэмерон и Форман сверлят его недовольными взглядами. Форман — ладно, у него было ночное дежурство, и даже его темная кожа кажется невероятно бледной из-за недосыпа и банальной усталости от всей той волшебной атмосферы, что витает вокруг.Но... Кэм?Последнюю неделю, или чуть больше, она ходит, словно в воду опущенная. Но попробуй ей хоть слово сказать — свернет шею и глазом не моргнет. Чейз предполагал, что женщины странные и нелогичные. Чего греха таить, именно это ему в них и нравилось, но происходящее с Элисон его настораживало.Роб все еще помнил, как Форман сболтнул ему о том, что Кэмерон обижена на Хауса. Причин и предпосылок — исключая обычное поведение их босса — он не видел.— Клянусь, если дело в Воглере, и Хаус просто хочет снова ввязать нас в свою войну, то я первый, кто поднимет руку за его увольнение.Кэмерон дергается, бросает неприязненный взгляд в его сторону. — Еще бы тебя кто-нибудь спрашивал, — цокает она языком.Роберт удивлен ее тону. Вот уже с кем, а с Форманом она так не говорит. Они оба вообще, казалось, сплотились, будто объединенные одним несчастьем, и Чейзу в их уютной тусовке места не было.В отместку он про себя называл их ?нелюбимыми детишками?.Хаус в сопровождении доктора Уилсона входит в кабинет. Он ни на ком не задерживает взгляда, но Роб внутренне чувствует его крошечное, таящееся где-то в глубине черной мерзопакостной душонки, удовлетворение от предстоящего дела.— Женщина, шестьдесят шесть лет, — докладывает он, размахивая медкартой. — Пришла с жалобами на боли в голове и нервное напряжение. Осталась — с инсультом, сопровождаемым приступом бруксизма. Ее зрачок едва не взорвался прямо у меня на глазах. Иронично, да?— И я все еще думаю, что до этого несчастную довел ты, — голосом за кадром комментирует Уилсон.Форман наливает себе кружку кофе и поворачивается, явно не впечатленный всеобщим ажиотажем.— Инсульт в шестьдесят шесть? — ехидно переспрашивает он. — Звучит так интересно...Чейз отрицательно качает головой:— Она была в порядке, хотя последние пару дней жаловалась на нервное состояние, особенно перед сном. Инсульт — внезапная штука, но...— Ладно, тогда это точно Хаус, — пожимает плечами Форман, прерывая его.В него прилетает смятый клочок бумаги.— Мидриаз обычно означает отек ствола мозга, — прерывает их Кэмерон.— Женщина не мертва и не в коме, — прерывает ее Хаус. Он вешает на лампу несколько снимков, и остальные подходят, чтобы взглянуть поближе. — Ставлю на инфаркт зрительного нерва, — заканчивает мужчина.— Мы можем в этот раз обойтись без ставок и ваших игр, Хаус? — нервным шепотом говорит ему Роб, проходя мимо.— Конечно, булочка.Роб закатывает глаза. Они что, вернулись на пару лет назад?— На томографии два интересных момента, — продолжает Хаус, кивая на снимки. — Хочу их услышать.— Ишемия, — тут же предлагает Форман. — Атрофия тканей мозга, значит, было повреждение. Будем надеяться, что это временное.Хаус хмурится, но кивает ему.— И? — Это все, — Форман пожимает плечами. — Изначальную причину снимок не объясняет. Нужно сделать МРТ.— Ты смотришь не на ту часть снимка, — тихо говорит Кэмерон, и Хаус переводит все свое внимание на нее. — Я смотрю на мозг, Кэм. Куда же еще?— На челюсть, — просто отвечает она.Роберт подходит ближе и детальнее вглядывается в снимки. Он уверен, что видит все то же самое, что и остальные, вот только его мозг все не может собрать кусочки пазла. Затуманенный волнением, разум едва волочится, и правило ?своих не лечат? сейчас как никогда кажется ему разумным.— Челюсть объясняет причину инсульта? — тупо спрашивает он.Кэмерон отрицательно качает головой и аккуратным пальцем указывает на снимок.— Нет. Она объясняет, почему нельзя делать МРТ. Иначе — ее челюсть окажется на полу.— Металлическая пластина, — поясняет ему Хаус, и вот теперь Роб действительно замечает засветку на снимках. — У нее была реконструкция. Удалить пластину мы не сможем, так что поступим умнее. Ангиограмма — исключить васкулит, электромиография — на периферическую невропатию, и анализ на токсины — исключить наркотики.Уилсон фыркает, не способный представить миссис Кларк — милейшую женщину — под кайфом.— Хаус, ей почти семьдесят. Она, наверняка, печет пончики по выходным, чтобы раздать их детям.— Вот и подумай, а сахарной ли пудрой она их посыпает.Уилсон лишь пожимает плечами. Они собирают свои записи и выходят, но Хаус в последний момент окликает Чейза. ?На пару слов, принцесса?.Роб отдает медкарту Кэмерон, скорбно поджавшей губы, и делает пару шагов обратно. Коллеги торопливо удаляются по коридору, озадаченные новым делом, и Чейз почти завидует им. Без проблем — без шансов.Он проходит за Хаусом в его кабинет, мужчина присаживается на свое место и немного виновато ему улыбается. Роб, глядя на его лицо, думает, что в принципе, не так уж и хочет этого разговора.— Я отстраняю тебя от дела, — говорит ему Хаус.Роберт кидает на него удивленный взгляд, но отрицательно качает головой. В его отстранении нет нужды — он справится с первыми эмоциями и будет в порядке.— Не только из-за твоей эмоциональной скомпрометированности, — машет рукой Хаус. — Я хочу, чтобы Воглер думал, что я подозреваю тебя.— Подозреваете? В чем?— Кто-то заложил ему о той пациентке на прошлой неделе. Она принимала препараты, вызвавшие у нее булимию, но об этом знало не так много людей.Роберт кивает ему. Он сам часто об этом думал.— Ты и я, — продолжает Хаус, загибая пальцы. Он крутится на стуле, и у Роба начинает кружиться голова от его постоянно мельтешения. — Уилсон, Кэмерон и Форман. И сама пациентка, как там ее звали.— Карен Метьюс, — вспоминает Роб тощую брюнетку с огромными глазами и такими же огромными проблемами с психикой.— Верно. И если учесть, что это точно не она, точно не я — по понятным причинам. И не Уилсон, потому что вмешан в это по самое горло. То остаетесь только вы, лакеи, втроем. Чейз ухмыляется и пожимает плечами.— Это не я, — говорит он. — Нелепо подозревать меня.— Ты зол на меня.— Глупости. — Роберт хмурится.— Зол. Признайся.— Хаус, за что бы мне злиться на вас?— За то, что украл твой первый поцелуй.Роберт не удерживает смешка.— Это не было моим первым поцелуем, Хаус.— Нет?— Нет.— Уверен? Вы, нимфетки, все так говорите, а потом ко мне прибегают рассерженные папашки бить морды.— Мы можем прекратить об этом говорить?Хаус кивает ему. Они молчат несколько минут.— Я и не думал, что это ты, Чейз. Мне нужно, чтобы так думали другие. Воглер, Кадди, Форман и Кэмерон — все.Лучше бы ты не думал, что я нимфетка.— Кого вы подозреваете?Хаус снова замолкает, рассматривая его лицо, будто всматриваясь в саму суть. Он снова на него смотрит, будто они действительно вернулись на несколько лет назад. В самое начало знакомства. Будто они ранним утром встретились за столиком в круглосуточном кафе, и Хаус сидит, потягивает обжигающе горячий кофе и смотрит, решая, подойти или нет.Подходит.— Пока не знаю.Роберт кивает ему. Он знает, что значит быть отстраненным от дела. Хаус уже отстранял его однажды, но в этот раз все по-другому. Миссис Кларк — дорога ему как человек, как друг, как единственная поддержка вдали от дома. Как то единственное, что связывает его с реальным миром, миром, не связанным с работой.И он не готов рисковать ею даже ради Хауса. А тем более — ради его глупой войны.— Я хочу участвовать в деле, — говорит Чейз. — Не просто получать общие данные, не... Это важно для меня, Хаус. Я помогу вам, как и обычно, — он невольно хмыкает этой оговорке, — но я не буду стоять в стороне. Не в этом деле.— Хорошо.— И я буду парковаться на вашем месте.— Ты что, домогаешься своего босса?— Имею право.***Роб осторожно отодвигает дверь палаты, заглядывая, опасаясь потревожить чуткий сон. Но женщина не спит. Она приветливо ему улыбается и чуть выше садится на подушках.— Марта. Как вы?— Немного странно. Мне дали что-то успокоительное? — Роб кивает ей, заглядывая в карту в изножье кровати. — Голова немного побаливает.— Я попрошу медсестру принести вам обезболивающее. Нам нужно собрать семейный анамнез, чтобы убедиться, что ваше заболевание не наследственное.Женщина снова мягко ему улыбается. Она трясущимися руками подносит стакан ко рту, через силу делает пару глотков.— Родители погибли в автокатастрофе, когда мне было двадцать — с тех пор у меня... — она осторожным движением касается челюсти, и Роб понимает, что она говорит о металлическом импланте. — Но насколько я знаю, они ничем серьезнее простуды не болели. Братьев, сестер, дядюшек и тетушек у меня нет. Всю жизнь жила в Принстоне.— А ваши дети? — переспрашивает Роб. — Аннет и... Харви? Им уже сообщили?— Они приедут позже, — коротко отвечает женщина.Она нервным движением оправляет седые пряди, скатившиеся на ее лицо, и растирает виски — у нее снова начала болеть голова.— Как давно были на осмотре?.. — Роб указывает рукой на свою челюсть, не зная, как корректнее сказать, и женщина ласково смеется его неловкости.— В прошлом году, кажется, — отвечает она. — Или нет, в позапрошлом. Но полгода назад я начала... Начала... Скрипеть?.. — Она хмурится, и Роб напрягается, не понимая, что с ней происходит, оглядываясь на мониторы приборов. — Во рту которые... ими жуют еще.Она испуганно смотрит на Роба.— Зубами? — предполагает он, и Марта кивает ему. — У вас легкая форма афазии? Иногда не можете вспомнить некоторые слова?— Я думала это из-за старости... Такое бывает, но совсем редко...Роб никогда не замечал за ней подобное. Когда они по нескольку часов болтали за кружкой чая, или когда Марта приглашала его в гости. Ее речь всегда была предельно ясна и четко поставлена.— Вы обращались к кому-нибудь по поводу зубов? Вне осмотра у челюстно лицевого хирурга?— Я ходила к специалисту по акупунктуре, — тихо отвечает женщина. — Миссис Рихтер, наша соседка из дома напротив, посоветовала мне отличного специалиста, но все эти азиатские истории, кажется, не про меня...— И что этот ?специалист? вам сказал?— Ничего, что стоило бы вашего внимания. Как и моего, собственно. Обычный шарлатан.Они еще несколько минут болтают ни о чем. Роб предупреждает женщину о том, что номинально его отстранили от дела и обещает принести ей чего-нибудь вкусненького, вместо больничной еды.Тем же вечером приезжают дети Марты. Харви — высокий плотный мужчина с уже седеющими волосами, и ее младшая дочь Аннет.Дети долго о чем-то говорят с матерью внутри палаты, пока Роб дожидается Кэмерон с результатами ангиограммы. Он глядит на них сквозь стеклянную дверь, невольно вспоминая свою мать. Думает о том, какой-бы она была в старости, но совсем не может представить.Где-то у дальней стенки шкафа у него было их совместное фото на фоне океана и их старого домика на побережье. Того самого, у которого ветер гулял по чердаку, пугая маленького Роберта завываниями.Кэмерон отвлекает его осторожным касанием к плечу.— Я понимаю, что ты волнуешься, но... — Она оглядывается на палату, замечая теплую семейную встречу. — Я не ожидала, что Хаус так с тобой поступит. Это было... низко.— Он отстранил меня не из-за эмоциональной предвзятости, Кэм.— А почему?— Кто-то сдал его Воглеру с делом о комиссии по трансплантологии.— Он думает, что это ты?Роберт пожимает плечами, задумчиво на нее глядя.— Но это же не ты? — вновь спрашивает она.— Какая теперь разница? Я все равно отстранен.— Почему он вообще подумал, что это ты? Мне казалось, тебе он доверяет больше, чем нам...— Это Хаус, Кэм. Иногда даже он сам не знает, что творится у него в голове. В конце концов, у Воглера под крылом вся больница — донести ему мог любой соображающий в правилах и требованиях комиссии и имеющий доступ к пациентке, ее вещам и медкарте. В больнице — проходной двор.— И все же это не справедливо. Я отнесу это Хаусу, — она указывает на папку в своих руках и в жесте поддержки сжимает его плечо. — Как только появится что-то стоящее, я сообщу тебе.Роберт благодарно ей кивает и, как только проходит минут десять, направляется в кабинет Хауса.Там он зарывается во все отчетности и результаты анализов, которые только успели сделать, и это не так много, как успевают сделать три человека, в отличие от двух. Не то чтобы Роб считал себя лучшим в анализах, нет. Этот королевский титул по праву принадлежит Кэмерон, но работа идет не в счет медленнее.Хаус подсаживается к нему ближе, ставит перед ним дымящуюся кружку с кофе и делает глоток из своей. Он сидит так близко, что Роб почти может почувствовать запах его геля для бритья, оставшийся на коже с утра. С алоэ — он помнит. Видел его в ванной.— Электромиография в норме, — тихо говорит ему Хаус, раскладывая все листы в правильном порядке. — Единственное отклонение от нормы выявила эхокардиография — пролапс митрального клапана. О, видел ее дочурку — зачетная задница.Хаус всегда удивительно комбинировал глубочайшие познания в медицине и нулевые в морали. Чего только стоили его грязные словечки.— Не в моем вкусе.— А что такое? Не нравятся блондинки?— Не нравятся замужние.Хаус со смешком едва не выплевывает кофе обратно в кружку.— Как удачно, — мурлычет он.Роб не решается уточнять, что именно тут удачного, и возвращается к бумагам. Кэмерон и Форман сейчас заняты, но стоило поторопиться.— Тромб сформировался на поврежденном клапане, попал в мозг — и вот вам, инсульт.— Возможно, — кивает ему Хаус.— Может, это аневризма, вызванная травмой? Она ничего мне не говорила. Боже... Я бы знал, случись с ней такое.Хаус поднимается, отходит от стола.— Или бактериальный эндокардит? — продолжает Роб. — Сердечный клапан может быть инфицирован. Нужно сделать посев крови.— Форман сказал, что был небольшой шум, когда он слушал левую сонную артерию миссис...— Кларк, — подсказывает он. — Такое бывает из-за аневризм вследствие травм.— Аневризма была бы на ангиограмме. — Необязательно. Может, повторить...Хаус прерывает поток его ?может-неможет?.— Для гаданий у меня есть знакомая гадалка и шар-предсказатель — пользы от них примерно одинаково. Что будем делать?— Антикоагулянты и антибиотики?Кивок головы — и Хаус снова отстраняется.Роберт несколько секунд раздумывает над тем, чтобы рассказать Хаусу о разговоре с Кэмерон, но его прерывает звонок на телефон.— Что, завел себе подружку? — ехидно интересуется он.— Вы бы этого хотели?— Чего? — усмехается Хаус. — Смотреть на ваш лесбийский секс? Вот уже нет. Я бы хотел, чтобы долбаный Воглер исчез из моего поля зрения.— Ну тогда заткнитесь, потому что именно этим я сейчас и занимаюсь.Роберт достает свой мобильник и отвечает на звонок, и хоть голос отца звучит бодро и приветливо, ничего хорошего не предвещает. Интуиция что ли?— Касательно твоей проблемы, сын, — начинает отец без приветствий.— Да?— Думаю, я мог бы помочь. Не без условий разумеется, но... Это, как мне кажется, отличное решение.***— Возможно, дело все же в травме головы. Это бы многое объяснило, Хаус настаивает на антибиотиках, — рассказывает Форман, пока они втроем стоят в очереди в столовой.— Тогда логичнее было бы записать ее на операцию. Войти в сонную артерию, найти аневризму и провести клипирование, — спорит с ним Кэмерон. — Если дадим антикоагулянты, как того хочет Хаус, она истечет кровью.Чейз грохает подносом о стол, и несколько людей рядом испуганно оглядываются.— У нее не было травмы, я говорил об этом уже сотни раз. Почему меня никто не слушает?— Тогда, — продолжает Кэм, — если прав Форман, на счет бактериального эндокардита, и мы не назначим...— Перестань, Кэмерон, — обрывает ее Форман. — Что с тобой такое в последнее время? Что бы ни сказал Хаус, ты всегда против. Он что, снова шутил свои сексистские шутки? Тебе нужно перестать принимать его так близко к сердцу.Элисон бросает на него гневный взгляд и со злостью переламывает несколько сахарных пакетиков в чай.— Я говорю, что думаю. Иногда мои мысли не совпадают с мыслями Хауса. Что в этом такого?— Ничего, — бурчит Форман, поджимая губы; он вновь поворачивается к Чейзу и продолжает прерванный разговор. — Давай представим, что травма все же была...— Если ты был прав, и виной всему тромбы, а мы пошлем Марту на операцию, то просто убьем ее.Кэмерон устало растирает лицо. Она выглядит так, будто что-то долгое время ее беспокоит, и она лишь невероятным усердием воли заставляет себя оставаться в теме медицины и нового дела, а не улетает на орбиту прокрастинации и самокопаний.— И что вы предлагаете? — тихо спрашивает она. — Начнем антикоагулянты, и если инсульт повторится, то закажем операцию? — Тогда имеет смысл заказать ее сразу. Так, на всякий случай. Чейз, ты сможешь выбить нам вторую операционную?Роберт пожимает плечами.— Ну, меня же отстранили, помнишь?— Меня это очень напрягает, — признается Кэмерон, она говорит тихо, едва слышно за нервным болтанием ложки в чашке. — Он отстранил тебя, потому что думает, что это ты сдал его Воглеру, так? — Роб настороженно кивает. — Но в этом нет смысла. Я о том, что... Это же ты, Чейз. Ты всегда его... ну, главный соучастник.— Это правда, — согласно хмыкает Форман, — я тоже думал об этом. Не хочу во все это вмешиваться, но если Хауса уволят, я буду только рад. Помимо тебя и Кэм, и, может быть, еще Уилсона, в больнице все будут только счастливы, если он уйдет. Думаю, что это понятно. Так скажи мне, какой резон подозревать тебя?— Хаус ведет нечистую игру, — заканчивает Элисон и, наконец, бросает треклятую ложку, переставая действовать всем на нервы.Чейз методично размазывает масло по куску хлеба и думает о том, что Хаус взрастил себе достойных преемников. Но раз уж он решил сыграть по-крупному, то и трюки должны быть новыми.Он неторопливо доедает и оглядывает коллег задумчивым взглядом.— Я схожу проведать Марту. Поговорите еще раз с ее детьми, может, мы что-то упустили.Форман хлопает его по плечу и молчаливо кивает.В палате миссис Кларк он без малейшей идеи, что с ней — впрочем, всегда так.Женщина резко открывает глаза, когда Роб осторожно отодвигает дверь, и несколько мгновений будто не узнает его. Спинка кровати немного приподнята, но женщине все равно тяжело сидеть. Ее лоб покрыт испариной, а обычно чуть розоватая кожа — бледная.Она едва разлепляет сухие губы и тихо произносит:— Хвала Богу, это вы, доктор Роберт. Забота Аннет и угрюмый беспомощный вид Харви меня порядком утомили. Мои дети угробят меня раньше, чем болезнь.Роберт усмехается ее словам. У Марты всегда было поразительно черное чувство юмора в отношении недостатков собственных детей.— Не будьте к ним слишком строги. Они напуганы.— Да знаю я, — отмахивается от его слов женщина. — Чего бояться-то? Я прожила хорошую жизнь: вырастила достойных детей, понянчила внуков. Жаль, Генри не дожил...Роберт присаживается на край кровати и осторожно обхватывает ее хрупкую горячую ладонь своими. Марта будто и не замечает этого, и поворачивает голову лишь на звук его голоса.— Не хороните себя раньше времени.Он сильнее сжимает ее ладонь, но Марта добродушно ему улыбается и тянется другой рукой, чтобы взять стакан воды с прикроватной тумбочки.— Миссис Кларк, — окликает он ее, — могу я попросить вас сжать мои пальцы обеими ладонями?Она бросает на него несколько удивленный взгляд, но оставляет затею со стаканом и поворачивается. Роб протягивает ей обе свои руки, и женщина осторожно обхватывает их пальцами.— Конечно, милый. В чем дело?— Сожмите обеими руками, пожалуйста.Марта хмурится, явно прикладывая усилия, но лишь неосторожно оцарапывает его длинными ногтями левой руки. Правая остается неподвижной.— Я... Я так и делаю.***Чейз находит Хауса в клинике. Он вылавливает момент между сменой пациентов и входит в смотровую.— О, принцесса. Ты сегодня тоже в списке плохишей?— У миссис Кларк слабость в правом предплечье и кисти, — игнорирует он подколку. — Вы дали ей антикоагулянты, но они привели лишь к микроинсульту и ничего не изменили. Кэмерон была права — нужна операция. Хаус пожимает плечами и разваливается на кушетке для осмотров.— Вы знали.— Да, а малышке Кэм нужно научиться отстаивать свое мнение.— Хаус, мы можем перестать играть в ваши игры? Хотя бы на этот раз.— Чем этот раз отличается от всех других? — холодно интересуется он. — Тем, что пациент — твоя знакомая?Какой же Хаус придурок, — думает Роб. Непрекращающееся волнение захлестывает с новой силой, и противиться ему невозможно. Он так наивно полагал, что что-то могло измениться, что он получит хоть что-то за все свои старания, но... Нет. Хаус всегда остается Хаусом.И внутренний голосок неприятно ворчит, что именно в этом вся суть.— Надеюсь, Воглер все-таки уволит вас.— Узнай, кто сегодня наш ангел хирургии, и если это та сука Чен, то сострой ей глазки, спой про великую любовь, как ты это умеешь, и готовьтесь к операции, — говорит Хаус.— Операция исправит повреждение сосудов шеи, и инсульты прекратятся, но мы все еще не знаем, что их вызвало, — Хаус не успевает ему ответить. На его пейджер приходит сообщение, и он на долгую минуту зависает с ним в руках. — Что там!? — не выдерживает Роберт.— Ты прав, — тихо говорит ему Хаус. — Мы все еще не знаем, что с ней. Новый симптом — перепады настроения. Она только что напала на свою дочь.— Где она сейчас?— Увезли в реанимацию, судя по всему.— Вы... Предполагали, что так и будет? Клянусь, если это какая-то часть плана, то...— Браво, Чейз, угадал! Моей идеей было довести ее до второго инсульта. Знаю, что обычно я так и делаю, но не когда Воглер висит надо мной дамокловым мечом.Они выходят из смотровой, и Чейзу сейчас глубоко плевать на все запреты и отстранения. Лифт тянется слишком медленно, людей слишком много, и они все кидаются под ноги, и даже коридоры давно знакомой больницы кажутся слишком длинными. Пока они доходят до палаты, женщина впадает в кому.— Ей нужна операция, — тихо говорит Роб, и Хаус кивает ему. — Она в коме, так что... Кто-то из детей должен подписать согласие.— Они подпишут. Оставь им волнение, Чейз, и займись делом. Бегая вокруг нее и суетясь, ты ничем не поможешь.Хаус нервно барабанит пальцами по своему бедру. Его глаза похожи на две узкие презрительные щелочки, напряженно всматривающиеся за стекло. Он стоит близко. Пугающе близко, по мнению Роберта. Настолько, что все его нервное напряжение, бурлящее и вспенивающееся от волнения и беспомощности, вмиг становится предвкушающим.Вот только чего, он думать себе запрещает.В нос ударяет запах дезинфицирующего средства — он никогда не сможет к этому привыкнуть. Роб оправляет ворот рубашки: растягивает тугой узел галстука и расстегивает верхнюю пуговицу.Его не очень обнадеживает то, что приходилось полагаться на профессиональность других врачей. Каких еще ?других?? — спрашивает он у себя. — ?Другие? это все, кто не ты и Хаус?На диване рядом с палатой сидела Аннет — дочь Марты. Она держала в руках бумаги, выданные ей Кэмерон, но не уделяла им ни капельки внимания — лишь пялилась в стену, будто кусок бетона и пластика мог дать ей ответы на все вопросы. Будто ее взгляд или молитвы могли помочь спасти ее мать.Чейз уселся рядом и тоже посмотрел на стену, но ничего примечательного там не было.Голова Аннет была наклонена под неудобным углом, кожа бледно сияла, как у полуночного вампира, и темнота заполняла провалы ее щек. Когда она повернула к Робу голову, глаза ее были красными, и краснота лишь усиливалась. Ее губы — тонкие, словно нитки — скорбно поджались, и в какой-то момент она выглядела испуганной его присутствием рядом, но потом ее взгляд смягчился.— Доктор Чейз... — прошептала она, и слезы заскользили по ее лицу, напоминая утечку масла на крупных лайнерах. Роберт коснулся ее лица, чуть поворачивая, чтобы оглядеть заклеенную царапину. Выглядело болезненно.— Мне жаль, — сказал он, отстраняясь.— Это ничего... Главное, чтобы ей стало лучше.На какое-то мгновение у Чейза перехватило горло, и он почувствовал, что тоже готов вот-вот расплакаться. Вместо слов он кивнул на уменьшающийся в дали коридора силуэт Хауса. Аннет проследила за его взглядом.— Ситуация сложная, — сказал Роб серьезно, — но и он не плох.Девушка усмехнулась, отирая щеки ладонью.— О, Иисус, — покачала она головой, — этот мужчина, он ужасен, если честно. Мой брат говорил с ним, и... Он вообще спокойный человек, мой брат, — уточнила она, — но после разговора с доктором Хаусом... Вы бы его видели.Они поговорили еще немного, Роб помог ей заполнить бумаги, и они вместе отнесли их Кэмерон. Аннет долго говорила с ней о возможных вариантах развития ситуации и, возможно впервые на памяти Чейза, Элисон не рассыпалась в утешениях и обещаниях.Роб хотел бы поговорить с ней, но та лишь покачала головой, когда Аннет ушла в комнату ожидания, и, быстро отбив что-то на пейджер, грустно ему улыбнулась, выходя прочь.А потом... Потом Чейз сделал то, что они — врачи — советуют делать всем родственникам и близким пациентов. Он поехал домой.На своей улице он припарковал и заблокировал автомобиль. Небо над головой заметно потемнело, и вдруг подумалось, что метеоролог в утренней телепередаче, вероятно, был прав относительно надвигающегося дождя.Быть может, пойдет снег.На пороге дома он остановился и оглянулся назад, заметив на колесах красную глину со стройки около больницы. Разводы напомнили ему губную помаду Аннет, так же, как глина по дороге, размазанную по ее лицу. Отпирая дверь и входя, он, спохватившись, вспомнил, что Хаус просил его остаться, чтобы поговорить и для какого-то ?важного дела?. И если на секунду внутри маленькая ехидная крыса пела о том, что вот, теперь пусть Хаус за ним побегает, то Роб предпочитает не сильно на этом зацикливаться.***Следующим утром, не выспавшийся, но свежевыбритый и в чистой рубашке, Роб подъезжает к автокофейне на десять минут раньше открытия. За кассой девушка, протирающая окошко выдачи заказов, и она окидывает машину раздраженным взглядом. До того, как Чейз не опускает стекло.Он говорит ей какой-то отвратительно глупый комплимент, что-то вроде ?это утро было ужасным, но один лишь ваш вид его спас?, и хочет дать себе по лицу за эту отвратительную привычку флиртовать со всеми подряд.Девушка — по бейджу некая ?Роуз Т.? — тем не менее мило ему улыбается, сверкая ямочками на щеках и немного неправильным прикусом. Она принимает его заказ, и пока варится двойной-мертвеца-из-могилы-поднимет-эспрессо для Роба, принимается смешивать приторно сладкую девчачью барматуту, так любимую Хаусом.— Черт, — печально улыбается Роуз, — если бы мой парень хоть раз принес мне утром кофе за двенадцать баксов, я была бы самой счастливой девушкой во всем мире.Она, вероятно, не совсем правильно поняла, и Чейз не хочет думать, как со стороны выглядит явно невыспавшийся парень, приехавший за кофе в несусветную рань.Роб не хочет ее разубеждать. По крайней мере, она думает, что у него есть девушка, и не станет клеиться. — Твой парень полный идиот, если не делает этого, Роуз, — говорит он, и девушка мягко улыбается ему в ответ.— Возможно... Он немного далек от всей этой романтики, — усмехается она, ловко орудуя кофеваркой, а затем, смутившись, тихо говорит: — У нас большая разница в возрасте. Может, дело в этом?.. В любом случае, он замечательный. И любит меня. А я — его, — бодро заканчивает она.Роуз протягивает ему эспрессо, и Роберт осторожно принимает горячий стаканчик, пока девушка принимается за второй напиток.— Если ты когда-нибудь передумаешь, дай мне знать, — шутит он. — Кем он работает? Твой парень.— Он доктор.— В самом деле? Не поверишь, но я тоже. В какой сфере?Роуз на секунду ловит его взгляд, отрываясь от упаковывания напитка, и снова улыбается. Она наклоняется в окошко, чтобы передать ему заказ, и ее светлые, немного пожженные осветлителем волосы рассыпаются из высокого хвоста на ее плечи.— Иногда я думаю, что во всех, — пожимает она плечами.Чейз протягивает ей еще десять баксов и улыбается в ответ.— Ладно, Роуз-любимая-доктора, еще увидимся. И спасибо за кофе.Она машет ему зажатой в пальцах десяткой, высовываясь из окошка по пояс, и хихикает вслед уже тронувшейся машине.— Передавай привет своей девушке.?Передам?, — думает Роб.Он передает Хаусу все еще горячий стакан, и мужчина слегка касается его пальцев своими. Чертов кофе по сравнению с ними кажется холодным. Роб бросает на него осторожный взгляд и присаживается в кресло у рабочего стола. Напротив.— Если ты думаешь, что эта взятка поможет тебе, то ты просчитался. Бери больше.Хаус бросает на него насмешливый взгляд, но все равно торопливо приникает к стакану, едва не мурча от удовольствия. Роб делает глоток из собственного, пряча улыбку. Мужчина рядом с ним тяжело вздыхает, откидываясь на стуле. Он выглядит в крайней степени уставшим и даже каким-то немного потрепанным. Как старое пальто или немое печальное кино далеких шестидесятых.— Выглядишь, как тот ведущий из вечерней передачи, — снова говорит ему Хаус, окидывая измученным взглядом, и поясняет на приподнятую бровь Роба. — Галстук. Широкая сторона коротковата.Роб опускает на себя взгляд и — что ж, Хаус прав — стягивает серый галстук. Он не завязывает его вновь, оставляет мертвой удавкой лежать на своих коленях и снова делает глоток кофе. ?Как мило, — думается ему, — галстук, как же?.— Может, еще и туфли мои похвалите? Хаус пожимает плечами, будто говоря: похвалю, если хочешь, но на самом деле мне плевать, и ты об этом знаешь.— Я не умею вести светскую беседу, — выдыхает он. — Думаешь, что говоришь об одном, и если это так, то ужасно скучно, а если нет, то идет подтекст и нужен декодер. Кстати, — резко переводит тему Хаус, — через час операция. Хочешь пива?— Будь вы оперирующим хирургом, это бы имело смысл. Пиво — ваш способ справляться с нервами?Хаус ставит опустевший за считанные минуты стаканчик на стол, пока Роб все еще поцеживает остывающий эспрессо, который совершенно не справляется со своей задачей по прояснению головы. Мужчина вновь откидывается на кресле и пару раз проворачивает трость в пальцах.— Убого, да? — усмехается он будто бы сам себе.Роберт с изумлением глянул на Хауса, настолько странным был его голос. Смотрел, словно со стороны. И вдруг понял. Хаус пытался начать тот самый разговор. Вау. Мгновенно захотелось не пива, а найти бутылку шотландского виски и налить полный бокал. Или два. Потому что видит Бог, он не был готов к тому, что они все же поговорят.Хаус смотрел на него. Его губы едва заметно шевелились, или это Чейзу хотелось так думать; мужчина встал и пошел в сторону кухонного уголка незнакомой походкой. Все еще хромая, но как-то... не по-хаусовски, что ли.Он спокойно, будто не чувствовал на своей спине прожигающего взгляда, стучал дверцами шкафа, кружками, шумел насосом кулера и вытирал за собой пролившиеся капли воды. Занимаясь всем этим, он подозрительно невозмутимо насвистывал странный мотивчик — потом Роб вспомнит, что это была музыкальная заставка того самого вечернего шоу, на ведущего которого он, по словам Хауса, был похож со своим неровно повязанным галстуком.Сам же Чейз смотрел, не в силах отвести глаза сколько не пытался. Словно Хаус мог исчезнуть. Но он не мог и пошевельнуться. Возможно, мужчина хотел, чтобы Роб пошел за ним, но кресло, словно корнями, вросло в него, и не было никого и ничего, способного его поднять.Наконец, когда Хаус вернулся на свое место и принялся так же невозмутимо поливать цветы водой из кружки, Чейз все же нашел в себе силы разлепить ссохшиеся губы.— Кажется, мне нравится все убогое.Хаус оборачивается, чтобы кинуть на него смеющийся взгляд и понимающе кивает:— А мне нравятся твои туфли.— И нет ничего, что могло бы убедить меня в обратном.Та куча проблем, что сейчас висела на них обоих и не имела ничего общего с тем фактом, что их отношения были полнейшей путаницей, вмиг стала будто бы на сто пудов легче. Слова были только словами, но они должны были кое-что значить, и сейчас они оба — и Чейз, и Хаус — понятия не имели, что готовит им будущее.На самом деле, их это и не особо заботило.Поднявшееся зимнее солнце проникло в окно кабинета своими красными пальцами, на мгновение позволяя забыться в умиротворении и безмолвном присутствии друг друга.Хаус вновь обернулся, оставляя кружку — кружку Формана — около цветочного горшка. В следующую секунду Роб видел его уже стоящего в проеме двери и все еще на него смотрящего настолько внимательно, что становилось страшно. Его с проседью волосы были в беспорядке, а глаза опухли, будто он снова пил; на губах мелькало немного отрешенное выражение.Чейз знал: мужчина перед ним думал о том же, что и он, — о том дне. О том коридоре в его квартире, о взгляде, о прикосновении. О том, что стояло за тем прикосновением.Хаус продолжал подавать глазами какие-то знаки, но Роберт отчего-то сейчас был абсолютно не способен их расшифровать, словно они были бледным посланием на незнакомом языке. Словно Чейзу необходимо было знать Хауса даже лучше, чем он знал сейчас, чтобы понять его, а они — были чужими.Но они не были. Не были.Тем не менее Роб — возможно, он выглядел как идиот — все равно не понимал, поэтому позволил своим плоским словам нарушить тишину:— Иногда, когда вы так делаете, так смотрите, мне кажется, что у меня похитили жизнь с требованием выкупа, который я никогда не смог бы заплатить. Я смотрю на мир вокруг себя, который никогда не видел прежде, и удивляюсь, как, чертегодери, я угодил в него.— Тогда ты глупее, чем я думал, — сказал Хаус, и Роберт улыбнулся.— Я не знаю тебя. И думаю, никогда не знал.Роберт убирает, наконец, руки с уже давно остывшего так и не допитого на пару глотков кофе, ставит его на стол, рядом со стаканом Хауса.Мужчина в паре метров от него стоит молча — не злой, но озадаченный. Словно ангел протянул к нему свои крылья, предлагая поднять, а он подстрелил его. И куда теперь идти этому ангелу? Только остаться.— Я почти вдвое тебя старше, не красив, не обаятелен. Меня даже приятным не назовешь...— О, да, — Чейз закатывает глаза, — полностью ущербный.— ... но именно такой тебе и нужен, — все же заканчивает Хаус.Роберт опускает взгляд на свои пальцы и не отвечает ни слова.Они сидят в тишине еще некоторое время. Минут десять или, что более вероятно, когда входит Форман, несколько часов.— Хорошо проводите время? — едко интересуется он, заставляя вздрогнуть от того, насколько его голос кажется сейчас чужим.Роб поднимается со стула и уступает ему свое место.— Как прошла операция?— Спасибо, — раздраженно начинает Форман, — что поинтересовался, как мои дела после двух ночных смен, Чейз. Я в порядке. Вчера у меня было легкое несварение от чесночного хлеба, который как минимум неделю лежал в шкафу, но я был вынужден его съесть, потому что другого выхода не было. Кстати, твои глаза опухли от рыдания в подушку или от вина? — С моими глазами все нормально, Форман.Хаус несколько громко стучит ручкой по столу, привлекая к себе внимание, и раздраженно повторяет интересующий вопрос:— Форман, операция.— Ладно, — он повержено поднимает ладони. — Мы ошиблись, никакой аневризмы нет, а значит, что все еще не знаем причины ее припадков и инсульта.За спинами тихо скрипнула дверь, и Кэмерон, ни на кого не глядя, прошла в дальний от Хауса угол кабинета. По ее лицу было видно, что она устала, и Роберт на секунду — совсем недолгую секунду, секундочку — почувствовал укол совести. Кэмерон ему нравилась, она была неплохим человеком, но, как и Форман, с совершено иным мировоззрением.Оперевшись на стену и сложив руки на груди, она уставилась на носки своих рабочих мягких туфель, нахмурив тонкие брови.— Потом было еще два инсульта, — сказала она. — Пока она не выйдет из комы, степень повреждений не оценить.— Если выйдет, — тихо закончил Форман, бросая быстрый осторожный взгляд на Роба. — Может, стоит вернуться к антикоагулянтам — поднять дозу?Хаус покачал головой, и Чейз судорожно выдохнул, внутренне сжимаясь от ощущения очередной неудачи. — Если это не тромб, и мы увеличим дозу, то у нее кровь пойдет из ушей, — медленно сказал Хаус. — И она оглохнет.— Повторим все сканирования, — предлагает Роб, — полное сканирование тела. Если это тромбы, узнаем, где они.Форман поднимается первым и, не дожидаясь остальных, направляется к двери. Чейз провожает его взглядом и натыкается глазами на Аннет, стоящую по ту сторону двери с занесенной для стука рукой.— Добро пожаловать в Ад, — едва слышно бормочет Эрик и, кивнув на приветствие девушки, все же выходит прочь.Хаус тоже замечает Аннет и машет ей рукой, приглашая войти. Он коротко вводит дочь в курс дела, пока Чейз надолго задумывается над тем, где старший сын миссис Кларк — никто из них не видел его с первого дня.Когда короткий доклад заканчивается, Роб еще больше удивлен тем, что Хаус общается не просто с пациентом, а с родственником пациента, чего, на его памяти, он не делал очень давно. Роберта захлестывает волна благодарности, и лишь начинающиеся всхлипы Аннет, крепко сжимающей что-то в руках для успокоения, не отвлекают его.— Мне так жаль, — всхлипывает она. — Мне так... Я и подумать не могла, что... Вы были правы.— Пожалуйста, успокойтесь, — дотрагивается до ее плеча Роб и предлагает пару салфеток, чтобы утереть глаза.Сегодня Аннет без макияжа, будто заранее предполагала, что будет плакать.Хаус закатывает глаза.— Вы были правы, — вновь повторяет девушка. — Вчера я пошла к маме домой, чтобы взять некоторые вещи и, ну... знаете, на случай если... — Она замолкает, не в силах продолжить фразу, и Роб снова осторожно оглаживает ее плечо. — На автоответчике было сообщение от ее дантиста. Это новый врач, потому что прежний, доктор Мекерс, скончался прошлой осенью, и...— Ближе к делу, пожалуйста, — раздраженно напоминает Хаус.— Он сказал, что произошла какая-то ошибка в прошлый ее визит! — вскрикивает Аннет. — Я подумала, что это могла быть та самая травма, о которой вы говорили, потому что... ну, вы знаете, — она запинается и показывает рукой на свой подбородок. — У мамы...— Протез, — заканчивает за нее Роб.Женщина кивает. Она останавливает нервно мельтешащие пальцы, и то, что она в них вертела, падает на пол с противным стуком. Будто раздражаясь еще сильнее, Хаус цокает языком, заставляя Роба кинуть на него умоляющий взгляд.Аннет достает из сумки папку с бумагами и протягивает ее Хаусу, тихо говоря:— Это все записи, которые ее дантист мне дал.Хаус не спешит принимать из ее рук бумаги, и женщина, смутившись, кладет папку на край стола. Роб тянется к ним первым.— Чейз, — окликает его Хаус, и Роб, все еще сидящий около Аннет, поднимает на него взгляд. — Что у тебя в руках?— Записи дантиста? — вопросительно отвечает Роб.Мужчина закатывает глаза.— В другой руке.Роберт опускает взгляд на свою руку и удивленно показывает Хаусу зажатую меж пальцев коробочку. Небольшую, со спичечный коробок, беленькую с синей этикеткой: ?Зубная Нить-Плюс?. Мужчина забирает ее и, открыв крышку, вытягивает несколько дюймов нити. Он принюхивается, а затем коротко касается языком, пробуя на вкус.— Ментол, — заключает он, отдавая короб Чейзу.Роберт зачем-то тоже принюхивается, но не находит ничего удивительного. Рядом сидящая Аннет всхлипывает.— Это мамина, — говорит она отрешенно. — У нее целая коробка дома.— Целая коробка зубной нити? — хмыкает Хаус. — Она что, соленья из нее делала?— Нет, — женщина совершенно серьезно качает головой и забирает нить из рук Чейза. Она чуть смущенно опускает взгляд и вновь начинает крутить коробочку в пальцах. — Она в последнее время часто жаловалась на запах изо рта.Хаус настораживается.— Ацетон? Роб пролистывает до конца записи дантиста, не до конца все понимая, и отдает их Хаусу. Он качает головой в ответ на вопрос.— Нет, мы бы заметили на анализах, — Роб не замечает своего тяжелого вздоха и потухших глаз Аннет. — От чего может быть запах, если это не пищеварительная система? Может, дело все же в протезе? — спрашивает он у Хауса. — Насколько все было бы проще со снимком.— Было бы проще, не заболей она вовсе, Чейз. Хотя...Мужчина хмурится и на мгновение у Роба появляется вновь та странная надежда, обычно не оборачивающаяся ничем хорошим. Его лицо было неприступным, и таким же отрешенным было выражение его глаз. Когда Хаус заговорил, его голос также показался бесстрастным. — Что? — все же спросил Чейз, не дождавшись продолжения фразы. — Хаус, в чем дело?Мужчина резко обернулся к ним обоим и, будто только увидев в своем кабинете посетителей, несколько раз удивленно моргнул.— Погуляйте, — сказал он Робу. — Да, час или два. Не далеко. Я позвоню.Он кивнул им — или сам себе — и, схватив трость, торопливо покинул кабинет. Аннет пораженно смотрела ему вслед, все еще крепко сжимая зубную нить, и повернулась в Чейзу.— Что это с ним? — спросила она.Роб пожал плечами, не желая говорить, что Хаус, не сумев скрыть того, что что-то все же понял, попросту сбежал, не давая лишних надежд. Двояко благородный поступок, собственно, под стать заядлому мужчине. Он тяжело вздохнул и предложил Аннет руку, помогая встать с кресла.— Пойдемте. Тут парк рядом.— И мы что, пойдем... гулять? — она выгнула бровь и посмотрела на Чейза, как на идиота.Знала бы она, что у него на такие взгляды абсолютный иммунитет. — Вы слышали, что сказал лечащий врач, верно? — усмехнулся Роберт. — Пойдемте, Аннет, позвольте им делать свою работу.Женщина тяжело вздохнула и все же приняла его руку, поднимаясь. Чейз помог ей надеть куртку и сменил свой халат на пальто. Они, наверняка никем не замеченные, покидают больницу, выходя на морозный свежий воздух. Рядом проходят работники ?скорой? и пациенты, стену подпирают вышедшие перекурить или просто поболтать. Кругом было много народу, но стояла невероятная тишина. Чейз обернулся на стеклянную дверь входа в больницу, будто пытаясь убедить самого себя, что Принстон-Плейнсборо все еще существовала.Он не знал, о чем говорить. И просто шел молча рядом.Добравшись до парка через дорогу, он с немым потрясением понял, что совсем не может вспомнить, как они тут оказались. Только что он натягивал перчатки у самого выхода больницы, а теперь уже возле парка.Аннет держала в руках закупоренный крышкой стакан кофе, будто только хоть что-нибудь, беспрерывно находящееся у нее в руках, спасало женщину от панической атаки.Все случилось как-то быстро. Мигом. Жуткое состояние.Они свернули в кованые ворота и вышли на тропинку, что вела вдоль озера по направлению к центру парка, но внезапно Роберт отчего-то решил обернуться. Словно кто-то в его голове резко крутанул руль.У дороги стояла знакомая ?тойота королла? серо-болотного цвета. Роберт узнал ее, даже не глядя на номера. Это была машина Кэмерон. С самой Кэмерон внутри.Чейз видел ее через окно: она сидела, обхватив руками руль и уронив голову на руки, будто спала или молилась. Если она и собиралась куда-то уезжать, то совершенно на это не решалась. И в течение долгих секунд Роб наблюдал за ней.Аннет рядом проследила за его взглядом и понятливо хмыкнула.— Ваша девушка? — спросила она.— Нет, — Роберт покачал головой, все еще внимательно глядя на Кэмерон. — Коллега.Аннет снова усмехнулась, словно не поверив в его слова. Она кивнула в сторону Элисон и махнула Роберту своим телефоном, зажатым в руке.— Не беспокойтесь за меня, я встречусь с братом.— Уверены? — спрашивает Роб, переводя на нее взгляд.Женщина кивает и уже чуть более бодро уходит в сторону центра парка. Чейз прослеживает ее удаляющуюся красную куртку и думает о том, что последние несколько дней чаще смотрит людям в спины, чем в лица.Тем не менее он все же подходит к машине Кэм и тихонько стучит костяшками пальцев в стекло со стороны пассажира. Медленно и недовольно она поднимает голову и оборачивается в его сторону. За отражающим стеклом ее невозможно как следует рассмотреть, и Роберт видит лишь знакомые ее очертания. Она опускает стекло.— Ты в курсе, что тут нельзя стоять? — спрашивает Чейз.— Ты меня испугал, — натянуто ответила Кэм, но и капли страха не было в ее лице.Будто она сказала, лишь бы только хоть что-нибудь сказать.— Я не хотел. — Она шмыгнула носом, и Роб понял, что она плакала. Глядела на главный корпус больницы и плакала.Чейз отвел взгляд, чтобы не смутить ее. Щелкнул замок машины, и Элисон потянулась, чтобы открыть дверь. Она со странным выражением лица похлопала по пассажирскому сидению, предлагая сесть, чтобы не мерзнуть на улице, и будто бы хотела поговорить.Она опустила козырек и открыла зеркало, придирчиво осматривая опухшие покрасневшие глаза, а потом с хлопком и раздраженным вздохом закрыла его обратно. Роб счел нужным молчать и позволить ей говорить первой.— Я получила сообщение от Хауса, — тихо сказала она, — но подумала, что не хочу его видеть. Просто... — Она жестом указала на больницу и покачала головой.— Устала? — так же тихо продолжил за нее Роберт.Он посмотрел на дорогу и на стоящие перед ними машины — удивительно, как много людей не опасались штрафов за парковку. Даже на подъездной дороге к больнице стояла вереница самых разных автомобилей — дорогих и дешевых, и у всех горели фары.Кэмерон смахнула остатки влаги с глаз, и Чейз знал, что все же смутил ее.— Знаешь, я... — Она начала, но внезапно неловко замолчала, словно кто-то сжал ее горло, запрещая говорить дальше.Следующие несколько минут она не говорила ни слова. На дорогу выехал автомобиль и быстро пронесся прочь. Элисон проследила за ним взглядом и вымученно улыбнулась, хотя улыбкой ее скривленные губы назвать было сложно. Несмотря на это, она все еще выглядела очень красивой.Она заговорила так же внезапно, как и замолчала, заставив Роба вздрогнуть:— Он делал мне очень больно, Чейз, — промямлила она. — Не думала, что смогу позволить ему снова себя обидеть подобным образом. — Пауза. — Я была очень зла, — тихо закончила она на выдохе, будто эта фраза забрала из нее все силы. Ее голос сломался, и, прежде чем взять себя в руки, она коротко всхлипнула.— Он часто не подразумевает то, что говорит. Звучит глупо, но это его манера общения. Все это.— Мне нужно ехать, — внезапно объявила она. Рука сама нашла ключ зажигания.— Подожди, — попросил ее Роб. В нем было столь огромное чувство того, словно он теряет Элисон Кэмерон, и он пытался оттянуть это как мог. — Давай пойдем вместе. Обратно в Принстон-Плейнсборо. Возьмем кофе, и ты мне расскажешь, что случилось. Или можем остаться тут. — Он не знал, что сказать еще, как отговорить ее от неминуемой ошибки. Потому что Чейз знал: если она уйдет — то больше не вернется. — Мне кажется, тебе много чего хочется сказать.Элисон кивнула, будто завороженная его голосом, но потом резко отрицательно покачала головой.— Нет, — ее голос был грубым и резким, но потом немного смягчился: — Я не могу туда пойти. Нет. У меня больше... нет права.— Ты можешь.— Это я донесла Воглеру! — внезапно воскликнула она и надолго замолчала, позволяя себе и Робу переварить эту информацию. Потом она затараторила: — Хаус сказал какую-то очередную гадость, а я... Я была так зла на него, и потом... Потом Воглер сказал, что диагностическому отделению урежут бюджет, и Хаусу придется кого-то из нас уволить и... И он как-то убедил меня, что я самая слабая из нас, и что уволят именно меня. Он пообещал защитить меня, если... Если я буду рассказывать ему обо всех нарушениях и планах Хауса. Ну, и я...Наконец, она замолчала, теперь уже выдохнувшись окончательно. Роб не был зол на нее, он вообще не мог понять, что чувствует, и просто хотел, чтобы Кэмерон перестала плакать. Она перегнулась через него, сидящего на пассажирском сидении, и рывком толкнула дверь, безмолвно намекая, чтобы он убирался.— Поэтому я не могу, — все же заговорила она и поежилась от заходящего холодного воздуха. Роберт вышел, но дверь прикрывать не спешил. — Если бы я это сделала, то... Знаешь, что самое страшное? — спросила она и, не дожидаясь даже утвердительного кивка, продолжила: — Я бы сделала это вновь. Да, это бы уничтожило меня, но я решила, что никто не заслуживает такого унижения. — Не озвученное, но повисшее на языке ?Даже ты, Чейз...?, и Роб усмехается. Элисон заводит свою ?тойоту короллу? с тихим рокотом мотора. — Закрой, пожалуйста, дверь, — серьезно говорит она, даже не глядя.— Кэмерон... — пробует он вновь, но девушка лишь выразительно смотрит на дверь, и Роб сдается.Она уезжает, а Роб смотрит на задние фары ее машины: вот они стали меньше, повернулись и исчезли на пересечении ?шестьдесят шестой? и Шмидта. Он прикрыл глаза, пытаясь заглушить опустошение, но все еще видел красный свет стопарей.Делать было нечего, и он пошел обратно, надеясь, что Хаус по велению мысли или по божьему замыслу внезапно исчезнет, будто его никогда и не было. А вместе с ним и все проблемы.В холле больницы его встречает медсестра с длинными, почти до пояса, волосами, забранными в тугую косу. Она улыбается, увидев его, и торопливо подходит ближе. Роберт замирает, позволяя ей приблизиться, и чем ближе становится девушка, тем быстрее она движется. Будто у нее срочно появилось какое-то дело.— Доктор Чейз, — кивает она. Роберт кивает тоже. — Там вас... Доктор Чейз?— Да, — говорит он. — Я вас слушаю.Девушка улыбается и вновь кивает, словно болванчик с головой на пружинке, и ее длинная коса мотыляется в такт движениям головы.— Он вас ждет, — говорит она и убегает.Кто ?он?? — хочет спросить Роб, но не успевает. На его плечо ложится чья-то теплая рука, и он оборачивается, чтобы увидеть отца. Роуэн держит в руках пальто, а у дальнего дивана стоит крошечный кожаный чемодан, и если туда влезло хоть что-нибудь кроме одной туфли, то Роб будет удивлен. Очень удивлен.Почти так же сильно, как невозмутимому лицу отца перед собой.— Знаешь, почему адвокаты теряют свои дела? — спрашивает отец.Чейз пожимает плечами и поджимает губы, словно бы он был разочарован. Словно бы он ожидал, что отец хотя бы поздоровается.— Не знаю. Потому что находятся на неправильной стороне?— Потому что у них глупые клиенты, — припечатывает отец и выразительно приподнимает темные брови. — Я наблюдаю такое все время. Они, их клиенты, сообщают полиции или следствию о таких вещах, от которых потом не могут отказаться, не могут отбросить все сказанное, как змеи отбрасывают кожу. Потом на них давят, потому что каждое слово было неверно истолковано, и давление это продолжается до тех пор, пока дело не расстраивается. — Роберт чувствует, как в нем появляется уже знакомое за сегодня желание достать бутылку чего-нибудь покрепче и ополовинить ее. — Это всегда поражало меня, — продолжает отец до невозможного жизнерадостно. — Они думаю, что их сотрудничество заставит следствие обратить внимание на кого-нибудь другого, но... Это так наивно.— Это позволяет кому-то вроде тебя держаться в бизнесе.— Верно, — самодовольно кивает отец. — Кому-то вроде меня и кому-то вроде Воглера. Ты собираешь со мной поговорить, сын?— Я уже с тобой говорю.— Тех трех слов, в которых ты описал произошедшее, маловато для того, что я собираюсь сделать, — он похлопывает рукой по сумке для бумаг, что висела у него на плече. — Бог свидетель, Роберт, я не знаю, что делать с тобой. Если бы не я, разбираться бы вам с Воглером еще год как минимум, пока ему самому или доктору Кадди не надоел бы весь тот балаган, в который тут все превращается. Так что у меня нет терпения наблюдать за твоим шевелением подстреленной птицы. Все это, — он обводит пальцем больничный холл, — ерунда. Ты рассказываешь мне все, что знаешь, а я говорю тебе, что делать. Я понятно изъясняюсь?На его лице была заметна усталость, но причиной тому была его болезнь или двенадцатичасовой перелет над океаном, Роб не знал.Он ведет отца в свободную смотровую и радуется тому, что в них пока не установили камеры видеонаблюдения, как во многих помещениях больницы с легкой подачи Воглера. Роуэн оставляет чемоданчик у двери, задвигает защелку и почти минуту методично развешивает пальто на плечиках. Роб тихо сидит на кушетке, пялясь на свои ботинки.— Мы собираемся быть откровенными? — уточняет отец. — Без выкрутасов?— Никаких проблем, — тихо отвечает Роберт.Тот одобрительно кивает и привычным врачебным движением садится на стул. Закидывает ногу на ногу. Без своего халата Роб чувствует себя пациентом в этой смотровой, и это ощущение ему не нравится.—Тогда я буду так же откровенен с тобой, как ты — со мной. Справедливо? — Роб кивнул. — Это из-за Хауса? — спрашивает отец в лоб.— Нет, — отвечает Роберт без колебаний, но и он сам, и Роуэн знали, что это ложь.Хотелось рассмеяться по поводу этого бесхитростного ответа, но получился бы лишь уродливый смех.Потом Роб кратко, но со всеми подробностями рассказывает отцу все, что знает. Рассказывает, как Воглер пытался надавить на него, и как у него получилось дожать Кэмерон; рассказывает о ситуации с комиссией по трансплантологии, с которой все началось; он даже рассказывает о том, что Хаус не носит халат, пытаясь донять нового начальника, и о том, что доктор Уилсон, по слухам, едва ли не на грани увольнения.— Так, какой план? — спрашивает Роб после несколько минутной паузы.— Я разузнал о самых спорных деловых отношениях Воглера и его бывших компаньонах, — сказал отец, но Чейз понимал, что говоря ?я?, он имел ввиду толпу других людей, сделавших за него всю работу. — Но, конечно, рассказывать обо всем этом я тебе не буду. Незачем тебе это знать.— Что бы мы не сделали, Кадди будет в бешенстве, — заявляет Роберт, внимательно наблюдая за отцом и его реакцией, но ничего не замечая — тот же упрямо сжатый рот и непреклонный взгляд, который он видел слишком часто. — Она и сейчас не в восторге, но... Кажется, у нее есть сто миллионов причин сожрать тебя и твою толпу адвокатов в случае чего.— Во-первых, Роберт, не ?мы?, а ?я?. Ты в этом деле фигурировать не будешь от слова совсем, — жестко припечатывает отец и продолжает, прежде чем Роб успевает даже подумать о том, чтобы вставить хоть слово. — А во-вторых, с доктором Кадди разговор будет коротким. Хаус, конечно, хороший специалист, я бы сказал — лучший, но он тот еще напыщенный пустозвон, которому необходимо научиться держать рот на замке. Тем не менее, — он взмахнул рукой, словно в суде, объявляя, что далее будет говорить не для протокола, — между ним и Кадди выбор очевиден. А остаться, к сожалению или нет, может только один.— Почему ты думаешь, что этот выбор принадлежит тебе? — Роберт вздергивает бровь, но отец лишь усмехается на его недовольный вид.— И в-третьих, — невозмутимо продолжает он, — ничего не выйдет за пределы этой комнаты. А теперь еще раз: так дело точно не в Хаусе?— Точно, — поддакивает Роберт. — Отступись от него.Роуэн откидывается на спинку кресла, расслабляя спину, и сжимает переносицу пальцами.— Признаться, я не вижу никакого другого мотива...— Но ты искал.— Искал.— И ничего не нашел?Роуэн пропускает его вопрос мимо ушей и, уперев локоть в колено, опускает на ладонь голову. Роберт знает, на сколько не удобные эти кресла, так что высидеть в них дольше десяти минут тяжело даже для его относительно молодой спины, что уж говорить об отце.Он бросает взгляд на часы над дверью и задумывается над тем, что там Хаус нашел нового в деле миссис Кларк, и о том, как там вообще женщина. Отгоняя от себя дурные мысли он снова смотрит на отца, и тот, поймав его взгляд, тихо начинает говорить снова.— Хорошо. Пока ты откровенен со мной во всех остальных вопросах, я позволю тебе оставить мотивы при себе. Пока, — выразительно повторяет он. — Но и до ядерной зимы я ждать не буду. С тех пор, как ты позвонил мне и сказал, что тебе нужна помощь, это дело стало моим, и что бы я не делал, прошу тебя не вмешиваться.Роберт пожимает плечами, давая понять, что и в первый раз прекрасно уяснил требования.— Хотя бы скажи мне, каков план?— Деньги, — коротко говорит отец, почти виновато поджимая губы.— Хорошо, — соглашает Роберт. — Просто деньги.— Если ты сказал мне все, что хотел, я отправлюсь в отель, чтобы восстановить силы. Вечером у меня важная встреча.— Да. Прекрасно.Отец быстро надевает пальто и берется за ручку своего чемоданчика, толкая его ногой, чтобы наклонить и поставить на колесики, словно в этом чемоданчике было что-то невероятно тяжелое.— Тогда я тоже пойду, — говорит Роб и встает. — У нас пациентка. Знаешь, моя соседка.— Марта Кларк?Роб открывает рот, чтобы спросить или возмутиться, но в итоге не произносит ни звука и рот просто захлопывает. Глупо было ожидать, что даже за океаном он избавится от внимательно взора отца.Отчего-то этот факт сейчас почти вызывает улыбку, а не раздражение, как раньше. Возможно, он все же повзрослел.— Да, она, — выдавливает он из себя.Отец, довольный его реакцией, пусть и пытающийся это довольство скрыть, уходит, тихо прикрыв за собой дверь. Роберт выходит следом.***Через час он напряженно сидит на отвратительно неудобном стуле напротив операционной, потому что находиться внутри — не в операционной, в комнате наблюдателей — ему запрещено, и наблюдает, как над дверью моргает едва ли не антикварная белая лампочка с надписью ?Идет операция. Не входить?. Лампа мигала так уже часа три, если верить смазанному сообщению Хауса о том, что женщину забрали на стол хирургов.Он открыл стащенную из кабинета Хауса историю болезни миссис Кларк и безучастно смотрел на слова, расплывающиеся перед глазами. Когда мимо проходили люди, он пытался делать вид, что читал, как если бы являлся одним из пациентов. Халата после встречи с отцом он так и не надел.Незаинтересованный вид делать было сложно, поскольку в собственном сознании он был едва ли не преступником. По крайне мере, так ему казалось.Часы показывали, что он просидел только четверть часа. Часы лгали. Прошла вечность.Он поднялся, чтобы размять ноги, и стоило ему лишь отойти на несколько шагов по пустому коридору, лампочка над дверью погасла, и синяя дверь распахнулась.Сначала появился чернокожий мужчина Роберту не знакомый, затем вышла невысокая бледная азиатка, потирающая свои глаза, — это была доктор Чен, и Роб подумал, что Хаус не в лучшем настроении от ее вида, и толстый мужчина — доктор Робинсон.Затем потянулись интерны. Еще одна женщина. Двое мужчин. Несчастная дверь болталась туда-сюда, и от каждого ее движения сердце Роба сжималось. Ни Хаус, ни Форман не выходили.Наконец, потом он увидел его в краткой вспышке света операционной, когда дверь качнулась, пропуская старика-профессора, торопливо засеменившего за своими студентами. За Хаусом шел Форман.Ни один из них не улыбался, но в их глазах было удовлетворение.Хаус отдает Форману какую-то папку и тот, махнув Чейзу рукой, отправляется по коридору в другую сторону заниматься бюрократией. Раньше это делала Кэм.Но Хаус подходит ближе. Он мягко берет Роба под руку, прежче чем тот успевает вымолвить хоть слово. Звуки их шагов громко, словно выстрелы, разносятся в облицованных белой плиткой и резонирующих коридорах — артериях Принстон-Плейнсборо — вновь ставших пустынными.— Как она? — спрашивает Роб абсолютно нормальным голосом, хотя ожидал услышать лишь сиплый уязвимый шепот.— Ты получил мое сообщение? — самодовольно вопросом на вопрос отвечает Хаус.Он едва ли не светится, и Роб понимает, что ему невероятно — кровь из носа — хочется поделиться собственной гениальностью с ее истинным ценителем. И, что ж... Роб готов позволить ему насладиться своим, несомненно, триумфом.— О, да. Я получил его.Тем не менее, ему все еще не терпелось услышать Хауса.— Это еще не все, — сказал мужчина, немного наклоняясь к лицу Роба.Его глаза светились — от самодовольства, от нетерпения, от хороших, в кои-то веке, новостей, и Хаус вновь мягко сжал его предплечье, все не отпуская от себя, лишь прислоняя ближе к себе. Он него пахло антисептиком.Они шли молча, и это убивало Чейза, но в конце концов все же добрались до кабинета. Хаус скользнул внутрь, утягивая Роберта за собой и его рука точно так же соскользнула с предплечья на ладонь. Он потянул за нее сильнее, и ладонь была настолько теплой, что Роб послушно сделал несколько широких шагов следом.— Кофе? — невозмутимо спросил Хаус.— Ты издеваешься надо мной? — воскликнул Роберт. — Не самое подходящее время для кофе.Хаус не отвечал, но его глаза продолжали смотреть прямо на лицо Чейза.— Могу предложить чай, — наконец сказал он, но потом виновато пожал плечом. Роб присел на стул около стола и потянул Хауса за ладонь ближе к себе. — Рассказывай, — рявкнул он, но голос его все же сорвался на неловкое кряхтящее шипение.— Рассказывать особо нечего, — сдается Хаус, но явно преуменьшает случившееся. — Мы просмотрели записи дантиста, что принесла ее дочь, и оказалось, что он идиот, как неожиданно, напортачил с инструментами, и в челюсти попросту пошло заражение. Форман откачал почти треть стакана гноя, но это не помогло.— И?— Ну, и пришлось удалить ей челюсть.— Вы удалили ей челюсть?!— Я говорил тебе, что эта узкоглазая сука Чен просто монстр.Роберт несколько секунд не может понять, всерьез ли Хаус это говорил, поэтому просто уточняет:— Ей же поставят новую, верно? Новую челюсть.— Если ее страховка это покроет, — пожимает он плечами. — Воглеру же на носки не хватает.Чейз едва не пробалтывается, что это ненадолго, но вовремя прикусывает язык.Хаус стоит так близко, что Роб даже в полутьме опускающегося на кабинет вечера видит каждое переплетение ниточек на его пиджаке. Мужчина будто подавшись порыву заправляет ему за ухо выбившуюся светлую прядь и приподнимает лицо к себе за подбородок, повелительно надавливая пальцами.Проводит подушечкой пальца по нижней губе, будто стирая след от чего-то, но на самом деле стирает из головы все мысли, оставляя ее полной лишь глухими ударами сердца.— Кэмерон ушла? — тихо спрашивает он, и Роб может лишь кивнуть. — Спасибо, что не собирался мне об этом говорить, — совершенно серьезно говорит Хаус.— Назовем это личным пространством, — усмехается Чейз.Хаус, все еще касающийся крепкой хваткой его лица, тянет на себя. Роб поддается, неловко упираясь руками в грудь мужчины, чтобы не упасть, потому что хватка действительно была достаточно крепкой. Его сердце стучит так же быстро. Едва не сбиваясь. Хаус оставляет его подбородок на своем плече и ведет по спине освободившейся ладонью. Зарывается в волосы.Когда он касается губами виска, Чейз прикрывает глаза и глубоко вдыхает. Больше не пахнет антисептиком. Теперь остался лишь запах спокойствия и совсем крошечное желание кружки кипяточного крепкого кофе.И Роберт, напоследок мазнув губами по щетинистой теплой скуле, отстраняется. Опускает свои ладони на его шею, мягко ведет ниже, по плечам и лацканам пиджака, пока пальцы не находят идеальный узел серого галстука, который еще утром был на шее самого Чейза.Хаус усмехается тому, что Роб заметил это только сейчас, вновь касается его волос и позволяет отстраниться. Потом Чейз все же делает ему чертов кофе. Хаус в тишине выпивает все до капли и, с громким стуком опустив кружку на стол, встает и накидывает на себя пальто. Шарф. Сумку.Он вновь оставляет касание губ где-то между виском и лбом Роберта, словно Чейз провожающая его на работу утром любимая жена, и выходит прочь, не говоря ни слова.Роб до полуночи помогает Форману разбираться с бумагами. Сдавшись, он рассказывает ему о Кэмерон, и они вместе долго — слишком долго — молчат, пока не решаются ехать домой.— Без понятия, какого черта происходит в этой треклятой больнице, но не думаю, что все может стать еще хуже, — говорит ему Эрик на прощание и, хлопнув дверью такси, уезжает в темноту города.Разве все может стать еще хуже?Роберт предпочитает думать о том, а может ли хоть что-нибудь стать лучше. Возможно, он думает — просит — об этом слишком усердно. Настолько, что следующим утром, опоздав на пару часов, узнает, что Эдвард Воглер был арестован прошлой ночью, все его счета заблокированы, а вложения — аннулированы.