2. (1/1)

Но отчего Восточный ветер пронизывает до костей...? Дилан ТомасДжунКи странный. От этого мир последовательного и логичного ДонВона летит к чертям. Дни с Ли априори превращаются в "гребанные"; гребанно прекрасные или гребанно ужасные - решают ДжунКи и его настроение. ДонВон, кажется, сходит с ума. У ДжунКи царапины по всему телу, черная футболка ему велика, хотя раньше была в самый раз. Ли проводит ногтями по ещё свежим царапинам и смотрит, как выступают бусины крови. ДонВон возвращается в комнату с бинтами и антисептиком, он никак не может понять, как можно довести себя до такого. От ДжунКи веет ледяным одиночеством. Кан раньше не замечал, потому что ДжунКи то репетирует со своей группой - гитарный чехол маячит за его спиной, то у него куча друзей и столько же вечеринок - отключенный телефон, то он на выходных навещает родителей - сотня смсок ДонВону о том, насколько утомительны и скучны посиделки вокруг стола. А, на самом деле, группа на грани распада. "ДонВон-а, кто тебе сказал, что рокеры должны дружить!?". Друзья - всего лишь название. Красивый мыльный пузырь для ДонВона, потому что у него друзья действительно есть, хрупкий и мертвый - для ДжунКи, потому что он растерял всё и всех где-то между глубоким детством и подступающим взрослением. Родительский дом пуст, потому что те уже давно переехали в Каннын, ДжунКи им с того времени еще ни разу не звонил, семейные посиделки - сообщения ДонВону о том, как же скучно (жить). ДжунКи перешел тот порог, когда "скучно" превращается в "тоскливо". Тоска хуже всего, она топит медленно, затягивает на дно, а потом выкидывает на поверхность, давая надышаться воздухом, горьким и густым, а потом снова - дно. ДжунКи пропитан одиночеством, хотя для окружающих он все еще: "Такой славный молодой человек! Такой общительный и вежливый! ". По-хорошему, уже давно можно было бы обратиться к врачу или хотя бы позвонить родителям ДжунКи, но ДонВон гонит от себя эти мысли, потому что лекарства от тоски у врачей как не было, так и не будет, а родители сойдут с ума от горя, если вдруг узнают, что их единственный сын собрался содрать с себя кожу. - Я все еще жив. Каждый вечер я пью успокоительное. Мои джинсы мне не жмут, и я плевать хотел на мнение окружающих, - говорит ДжунКи в пустоту перед собой. Она его персональная, за ней он не видит даже ДонВона, аккуратно завязывающего бантик из двух концов бинта. Бантик приходится как раз на острое колено ДжунКи. Кан открывает настежь окна, чтобы их топила прохлада осени и прозрачность вечера, а не морская тоска, в которой отражается небо, в которой плещутся звезды. Ветер приятный, ДжунКи тянет к нему свои ладони, но натыкается на плечи ДонВона. - Знаешь, - начинает он, сминая, в пальцах тонкую ткань белой футболки ДонВона. - Моя мама всегда говорит: "ДжунКи, не мир вращается вокруг тебя, а ты - вокруг мира". Моя мама очень мудрая женщина, как и все мамы, верно? Но и такие люди иногда говорят полнейшую ерунду, - ДонВон чувствует чуть влажные пальцы ДжунКи на своей коже; впервые Ли к нему так трепетно прикасается. Просто впервые прикасается. ДонВон долго смотрит на бледное лицо своего друга, на его острую линию челюсти и думает, что насчет всего мира это, конечно, вряд ли, но его собственный - точно вращается вокруг Ли ДжунКи.