Глава 5. День третий. Утро. (1/1)

КАПИТОЛИЙ ЦЕНИТ ВАС. КАПИТОЛИЙ ЗАЩИЩАЕТ ВАС. КАПИТОЛИЙ ХРАНИТ ВАС.ВАШАЖИЗНЬ ПРИНАДЛЕЖИТ КАПИТ…На этой фразе я затыкаю уши руками – не то чтобы этот политический бред, явно призванный промыть нам мозги, меня бесит, просто отчего-то зачесались ушные раковины.Меня привел сюда Рик сразу после распределения. Мне выдали черную форму с красными полосами, а к штрих-коду на запястье добавили еще несколько значков – определение моего отряда. После этого меня вновь заперли в этой конуре. Я проснулся пару часов назад, и, если честно, что-то в моем состоянии не дает мне покоя. Что-то меня ПОЧТИ БЕСПОКОИТ.Я даже знаю что. Я, мать вашу, голоден.Мои подозрения превращаются в уверенность, когда мой желудок затягивает заунывный голодный мотив. Я почти решаюсь встать и барабанить по двери, пока кто-нибудь не принесет мне еды, как вдруг она сама распахивается.- Ну и где ты ходил?Лицо Рика вытягивается, и он сперва осматривает глазами комнату, словно ища того, кто произнес эту фразу. И чего он так забеспокоился? Я, вроде бы, даже позу не поменял, голоса не повысил… Просто спросил.- А ты что, уже соскучился? – отличная попытка пошутить,браво, док.- Я голоден.-Сперва мне нужно отвести тебя к твоему отряду.- Я голоден.- Но я должен…- Я. Голоден. И раз я – солдат Капитолия, который меня ?любит, ценит и защищает?, то я имею право покушать.Слова вырываются из меня помимо моей воли, я как будто слышу себя со стороны. Слабый сарказм, звучащий в них, никак не принадлежит мне, я просто стремлюсь донести до Рика, что я голоден и лучше будет меня покормить. Лучше для окружающих.А вот на доктора мои слова действуют как-то совсем странно. Он нервничает, оглядывается на дверь, словно боясь, что нас кто-то услышит, а потом приближается ко мне почти вплотную. Смелый, ничего не скажешь…- Заткнись, 1737. Ты скоро покушаешь, обещаю, но сейчас просто заткнись и следуй за мной.- У тебя какие-то проблемы, док?- Проблемы будут у всех нас, если ты немедленно не успокоишься, - шипит он.- От меня сейчас зависит несколько жизней, в том числе и твоя, и если ты хочешь жить, то не говори, пока тебя не спросят, и не проявляй характер.- А если я не хочу?- Что не хочешь?- Жить.- Тогда откуси себе язык или просто попроси меня. И как это ты не хочешь жить?- Я бесчувственный, док, забыл? Я ничего не хочу. Ничего, кроме как покушать.Рик прикрывает глаза и шумно выдыхает, пытаясь успокоиться. Потом он отходит к двери и громко говорит:- 1737, на выход.Не факт, что он отведет меня к еде, но, оставшись здесь, я точно ничего не получу.Шагая по бесчисленным коридорам, сопровождаемый конвоирами, и сверля взглядом худую, обтянутую белым халатом спину Рика, я понимаю, что что-то во мне изменилось после вспышки ярости на арене. Будто та волна пронеслась по мне, открывая ранее запечатанные клапаны. Нет,яне начал чувствовать, во мне не появились эмоции, но кажется, я начинаювспоминать, каково это. И почему-то теперь я уверен, что при желании могу сымитироватьпочти любую эмоцию.Вот только зачем?Внезапно я замечаю, что коридор, по которому мы идем, постепенно заполняется людьми.Мы все ступаем в ряд – сперва доктора, за ними – бесчувственные, и замыкают шествие два конвоира. Грохот от наших шагов немного приглушает все не утихающий гимн ?КАПИТОЛИЙ ЦЕНИТ ВАС. КАПИТОЛИЙ ЗАЩИЩАЕТ ВАС…?

Мы заходим в большой зал и строимся. Наши шефы отходят к дальней стене, образуя собственную маленькуюармию в белых халатах, конвоиры замирают в противоположном углу. Бесчувственные, аки истуканы, и я в их числе, стоят в центре зала в нашей обычной стойке.Проходит минута, и ничего не происходит. Я уже подумываю о том, чтобы смыться в направлении кухни, по пути отправив на тот свет Рика, но внезапно слышу грохот отворившейся металлической двери, и зал наполняется одним мощным, низким, рычащим голосом:- Ну что, уродцы, наслаждаетесь жизнью? А я вот не очень.Я не поворачиваюсь на голос, но этого и не нужно – обладатель голоса появляется перед нами. Это высокий и мощный мужчина лет пятидесяти, причем можно с уверенностью сказать, что этот парень действительно никогда не ложился под нож хирурга – иначе он бы убрал этот отвратительный шрам, пересекающий все его лицо от правого виска через глаз и нос до левого краешка губ. Его абсолютно седые волосы коротко пострижены, открывая одно единственное ухо – правая ушная раковина отсутствует.- У меня сегодня плохое настроение – глядя в эти свирепые черные глаза, невольно начинаешь в это верить, - а значит, щадить вас я не буду. Многие из вас новички и появились в этих стенах несколько дней назад, а некоторые находились здесь годами, но только вчера прошли распределение. Соответственно, вторая группа сильнее, быстрее, и лучше подготовлена. Так вот, мне на это плевать, сдирать шкуру я буду одинаково со всех. В моем отряде не будет слабаков, они отсеются во время естественного отбора и отправятся на переработку. Я очень хочу, чтобы вы все уяснили своими синтетическими мозгами одну вещь, уродцы – здесь все слушают капитана Шредера. Для особых дегенератов поясняю – Шредер – это я.Он медленно проходит, окидывая нас пытливым взглядом, потом внезапно рявкает:- Солдаты, упор лежа принять!Все мгновенно опускаются на землю и упираются руками в пол. Я не отстаю от других – уж с отжиманием я как-нибудь справлюсь.- Поехали! И раз, и два, и три…На счете ?и сто восемь? я начинаю в себе сомневаться.Сто пятьдесят, двести, двести пятьдесят… Руки абсолютно онемели, туловище как будто весит несколько тонн.

Наконец на счете?триста? я слышу спасительное ?довольно?.- Солдаты, смирно.Я поднимаюсь и складываю руки за спину. В мышцы как будто вонзили тысячи иголок, шея безумно болит от напряжения. Лечь, мне просто необходимо лечь…Внезапно Шредер шагает мимо меня, смешиваясь с другими солдатами, но я не оборачиваюсь ему вслед. Спустя некоторое время он идет обратно, но его сапоги почему-то то и дело скользят по полу. Шредер идет не один, он… тащит за собой труп.Выйдяперед нами, он швыряет тело на землю, плюет на него и рычит:- Это – слабое звено моего отряда. Было слабым, и таких звеньев у нас двенадцать. А я – естественный отбор. Слабыхя убираю.Он поворачивает тело к нам затылком, и я вижу на шее трупа маленькое черное отверстие. Такие бескровные раны могут нанести только бесшумные лазерные бластеры… один, из которых в данный момент покоитсяна бедре Шредера.- Это – второе правило моего отряда. Не быть слабаком. А теперь, после нашего милого знакомства, ваши няньки отведут вас в столовую отряда Семнадцать. Солдаты, налево! Шагом – марш!Мы покидаем этот зал, оставляя за спиной двенадцать трупов.***В столовой находится двенадцать длинных столов – два для ученых, остальные для солдат. Большая часть докторов покинула нас, поэтому их осталось не более двадцати, в том числе и Рик. Учитывая, что за один стол садилось около десяти человек, то в нашем отряде около двухсот солдат… было. Теперь нас на дюжину меньше.

Я опускаюсь на стул, и передо мной уже лежит тарелка с какой-то полужидкой овощной гадостью. На второе у нас большой кусок мясас соусом, и это блюдо выглядит куда съедобнее. Но напиток зеленого цвета в стакане меня как-то не вдохновляет.За столами докторов – к слову, с более разнообразным меню -то и дела раздаются дебаты, споры и взрывы хохота. Рик не участвует в этом, он лишь взволнованно смотрит на меня. Я замечаю его взгляд и закатываю глаза – не сильно, но он это замечает и бледнеет еще больше. Его пугает, когда я делаю что-то, что можно счесть за проявление чувств. Расслабься, док, их у меня не наблюдается. Интересно, а если я сейчас покажу ему язык, он в обморок грохнется?- Ты можешь привлечь внимание, - внезапно раздается тихий шепот. Я поднимаю взгляд и вижу напротив себя вчерашнюю брюнетку.Не будь вокруг одних парней, я бы решил, что ту фразу произнесла не она. Абсолютно бесстрастное лицо, безучастный холодный взгляд. Типичный солдат, бесчувственный. Вот только голос-то был женский.Внезапно она смотрит мне прямо в глаза и… улыбается. Всего на пару секунд, но это настоящая улыбка, настоящее лицо. В эту секунду что-то во мне екает. Тонкое белое лицо, длинные черные волосы, собранные сегодня в высокий хвост, и карие глаза, темные, почти черные.Я знаю ее. Или я знал кого-то очень на нее похожего. Там, в прошлой жизни.- Ты можешь, да? Можешь чувствовать? – она чуть наклоняется вперед, глядя мне в глаза. Я смотрю ей в ответ холодно, безучастно. Может, мы и знакомы, но мне вроде как на это плевать.- Нет.- Врешь. Я видела тебя вчера на ринге, и ты был в бешенстве, - она мельком оглядывается на докторов, которым на нас вообще плевать. Я же бросаю быстрый взгляд на Рика – он, наконец, прекратил проделывать во мне дырки взглядом и начал есть, разговаривая с коллегой. – Возможно, не совсем, но ты уже сломал бесчувственный барьер.

- Тебе показалось, - я вновь принимаюсь за еду, стараясь игнорировать девчонку, и проглатываю последнюю ложку овощной дряни. Теперь можно, наконец, приняться за мясо.- Тогда ты не против, если я проверю?Я протягиваю руку за тарелкой, но внезапно эта дряньтянется через стол, хватает меня за запястье и вонзает мне в руку нож.Лезвие, проткнув мне руку,вонзается в столешницу, и я не могу пошевелиться. Несколько секунд я, молча, пялюсь на серебристую рукоятку, торчавшую из моей руки, потом поднимаю взгляд на насмешливые глаза брюнетки.Внезапно чуть ниже горла я чувствую боль, словно от ожога, но обожгли меня изнутри. Вслед за болью я чувствую… ярость.

Я тянусь к ножу, но внезапно меня кто-то опережает. Парень, что до этой секунды молча, сидел слева, выхватывает нож из моей руки, чуть не выдернув кусок плоти, а девчонка в мгновение ока цепляет на рану пластырь телесного цвета. Я не чувствую боли в руке, лишь неприятное покалывание, ножелание выковырять брюнетке ее очаровательные карие глаза никуда не исчезает. Я начинаю медленно подниматься, но мне не дают этого сделать. Парень слева и еще один высокий темнокожий справа разом опускают мне на плечи руки, со всех сил прижимаю меня к стулу. Пока я собираюсь духом для рывка, девчонка качает головой:- Не сходи с ума. Вдох-выдох, ну же, глубокий вдох и медленный выдох…Я неосознанно следую ее словам, и внезапно… все проходит. Нет больше злости, нет ярости. Здравствуй, абсолютное бесчувствие.Она это понимает и делает знак парням. Они отпускают меня, и я, молча, смотрю ей в глаза.

- Барьер еще не до конца сломан, но прогресс уже есть, - ее лицо вновь на долю секунды освещается улыбкой. – Добро пожаловать в клуб эмпатов, 1737.Я в клубе фриков. Просто отлично!А впрочем… плевать.Я подвигаю к себе тарелку и принимаюсь за мясо, заметив, что кроме Рика наш маленький разговор никто не увидел.