Глава 40 (2/2)

А снег все шел и шел.Очнулась я только, когда в кабинет математики зашел Александр Владимирович. На часах было уже шесть вечера, и он явно не ожидал здесь никого увидеть.– Абрамова? – удивился он, бросая стопку документов на свой стол, а другой рукой ослабляя галстук на своей шее – мои глаза рефлекторно проследили за его движением. – Ты чего тут сидишь?

«Хотела бы я знать…»Я с трудом сглотнула и, зябко поежившись, произнесла:– Просто хотела узнать, как написала контрольную.Он пригвоздил меня к месту своим немигающим серьезным взглядом, будто не до конца понимая, зачем мне это нужно, и я вся сжалась под ним, а после губы мужчины дрогнули в улыбке, и, вздохнув, он спиной оперся о свой же стол и поманил меня рукой к себе:– Ну, давай показывай, что ты там понаписала, раз уж все равно у тебя нет никаких больше дел.Я вмиг засуетилась, собирая с парты листок с контрольной и тетрадь с решениями. В голове все громко ухало от волнения.– Вот, – промямлила я, передавая учителю свою тетрадь.Александр Владимирович равнодушно мазнул глазами по написанному в тетради и почти сразу протянул мне руку с немым повелением подать ему ручку, тогда я засуетилась во второй раз, благо, ручка была у меня в руках, но я все-таки покружилась вокруг себя в ее поисках несколько секунд, как полная дура. Нужно же как-то оправдывать свое звание.– Здесь, – он зачеркнул второй пример. – И вот здесь, – он зачеркнул третий. – Мысль правильная, ответы правильные, но они не расписаны, графики не составлены, откуда я знаю, что это сделала ты сама, а не подсмотрела где-то?– Я правда… я сама… – невнятно начала оправдываться я.– И я тебе верю, Дарья, – поднял он на меня свои глубокие глаза; в его голосе слышалось раздражение, и я вмиг замолкла в смущении. – Как ни странно, но ты единственная из своего класса, кто бы не стал списывать. Но тем не менее не составленный график к этому примеру считается за ошибку.«И накрылась моя «пятерка» по алгебре» - уныло подумалось мне следом.– Сделаем вот что, – вдруг сказал мне Александр Владимирович, кидая мою тетрадь на свой стол. – Ты мне нравишься…На этих словах мне будто ушат холодной воды вылили на голову. Сердце забилось, как ненормальное.– …и я поставлю тебе «отлично» в четверти, – будто не замечая моего невменяемого вида, продолжил он. – Скажу по секрету, из твоего всего класса меня мало кто радует. Весь ваш девятый «Б» состоит преимущественно из идиотов. Вы кто угодно, только не физмат. Знаний у вас мало, навыков и того меньше, учись вы в мое время в моем классе, большая половина из вас оттуда повылетала бы после первой же четверти. Но у тебя, – я вздрогнула, – действительно есть способности, и если их развить… – он многозначительно промолчал, – …из тебя выйдет что-то толковое. Твоя единственная проблема – это невнимательность.Есть за мной такой грешок…Жар нещадно опалил все внутри меня, в голове стало жарко-жарко, лицо обожгло. Слышать такое было лестно, очень лестно. Да что там, у меня было такое чувство, что никогда в жизни никто еще не говорил мне настолько приятных слов.– Поэтому будем с тобой учиться внимательности? – улыбнулся мне он.Моя ответная улыбка получилась очень скованной. Я слабо кивнула головой.– И опаздывать на уроки больше не будем? – лукаво прищурившись, спросил меня математик.– Да я же больше не опаздывала ни разу! – не выдержала я.Он засмеялся, и я притихла, вслушиваясь в его смех, теплый и приятный. Впервые он при мне так смеялся.А после произошло странное. А именно – еще час после мы, как это ни странно, просто разговаривали. И время будто замерло. Он рассказывал мне забавные и интересные истории про математиков античного времени, которые все первоначально являлись философами, один из которых настолько сильно не любил людей, что приходил думать на кладбище, где громко смеялся и разговаривал сам с собой. После его приняли за сумасшедшего и казнили, но перед этим он успел оставить значительный вклад в математику. Это было настолько абсурдно и рассказывал учитель об этом настолько забавно, что впервые за все время я смогла расслабиться в его присутствии и даже пару раз, не выдержав, засмеялась.

Я даже сделала для себя открытие, что его общество может быть настолько приятным в моменты, когда он не пытается меня морально раздавить…Снег мелкими крупинками бил в окна кабинета, приглушенно тикали настенные часы над учительским столом, а во всей школе не было больше ни души, и тихо-тихо, совсем пустынно и безлюдно, и свет горел только в кабинете математики.Мне очень хотелось, чтобы время остановилось и я бы вечно вот так бы слушала его, но тут взгляд Александра Владимировича зацепился за часы, на которых уже было семь вечера.– Ничего себе, – только и сказал он. – Дарья, живо собирайся и иди домой, почти ночь на дворе.Я даже чуть было не подпрыгнула от удивления. Не ожидала, что уже так поздно. Мне не оставалось ничего другого, как быстро начать собирать свои вещи. Что же, все хорошее когда-нибудь заканчивается.

Когда я уже с сумкой через плечо выходила из кабинета, что-то меня дернуло, и я оглянулась.– Александр Владимирович! – он повернулся ко мне, отвлекшись от просмотра каких-то бумаг со стола, и я, набрав глубоко воздух, выпалила на одном дыхании: – С наступающим вас Новым годом!

Он медленно улыбнулся мне.– Спасибо, Дарья.Его глаза ласково сверкнули в свете яркой школьной лампы, и жар опять забухал в моей мутной голове. Сегодняшний день и правда войдет в историю. Развернувшись, я уже сделала шаг к выходу, как меня остановил его голос.– Постой-ка, совсем забыл, – сказал мне вдруг учитель, и я послушно замерла на месте. Покопавшись, он выудил из-за своего стола плоскую коробку, которую протянул мне.

Растерявшись, я взяла ее автоматически, не глядя, и уже было хотела сказать, что это лишнее, но меня опередил Александр Владимирович, который сказал не терпящим возражения голосом:

– Это подарок, Абрамова, как одной из моих любимых учениц. А от подарков отказываться невежливо.Мне не осталось ничего другого, кроме как принять его.– Спасибо.– Счастливого Нового года, Дарья.– И вам.666Сверху все сыпал и сыпал снег. Белый, чистый и невесомый, он контрастно выделялся на фоне темного неба, на котором не было видно звезд. Невдалеке раздавались взрывы: это кто-то взрывал фейверки (скорее, это была репетиция или проверка качества пиротехники перед Новым годом), и безоблачное небо, время от времени озаряли разноцветные вспышки.

Красиво. Просто глаз не оторвать, и в любое другое время я бы остановилась поглазеть, однако сейчас мне было не до этого.Быстро шагая по заснеженному тротуару, ярко освещенному уличными фонарями, я прижимала к груди его подарок — красивую коробку шоколадных конфет. Пальцы мои сильно мерзли на холодном декабрьском ветру (в тот день перчатки остались дома), но я упрямо не хотела убрать конфеты в сумку и засунуть посиневшие руки в теплые карманы куртки.

Мне было совсем не холодно. Внутри так и вовсе я вся пылала, как в огне.Снег все шел и шел. Сверху гремели салюты.А я просто шла, продолжая стискивать коробку одеревеневшими от холода пальцами и глупо-глупо улыбаясь.

666Третья четверть началась странно, протекала странно, да и закончилась она с помпой, да такой, что во век жизни своей не забуду.Уже тогда, будучи на зимних каникулах, я поняла с тошнотворной точностью, что влюбилась в своего учителя по уши. Вот так вот просто. И это был не простой интерес ко взрослому харизматичному мужчине (уж слишком часто я о нем думала), скорее это походило на какую-то одержимость. За все время каникул не было ни дня, чтобы я не задалась вопросом о том, что он делает в данный момент. Мне было жутко интересно, как он встретил Новый год. С кем он его встретил. Где он сейчас. О чем думает.

Вот бы его увидеть! Или услышать… Я была бы даже согласна на его фирменное: «Опять опаздываешь, Дарья».Это походило на настоящий бред, помешательство, одержимость…Я засыпала с мыслью о нем, и просыпалась с его образом в голове.Когда же, наконец, началась учеба, вся третья четверть распалась для меня на отдельные картинки, мелькавшие перед глазами, как разные сменяющиеся пейзажи за окном поезда.

666– Итак, девятый «Б», кто из вас в дальнейшем хочет связать свою жизнь с физико-математическими дисциплинами? – спросил нас Александр Владимирович на своем первом уроке в третьей четверти. – Поднимаем руку. Только честно.Как и следовало ожидать в классе физмата, руки подняли почти все.На лице математика рябью пробежала насмешка с налетом легкого презрения. Хорошо знакомое выражение. Когда-то так он смотрел на меня.– И за что вы так не любите математику, что решили внести «вклад» в ее развитие? Дети, окститесь, половина из вас настолько непроходимо глупа, что, как только начнется настоящая высшая математика в университете… – Вовка недовольно дернулся, и математик раздраженно вставил: – Ну, или колледже, Красильников, без разницы. Вы все равно все дружно повылетаете после первого же семестра. Кто-то по ошибке когда-то решил, что вы все физмат и что у вас якобы есть способности к точным наукам. Так вот: не верьте. Вас обманули. Ни какой вы к черту не физмат. Советую вам еще раз подумать о том, чего вы хотите от этой жизни, но соизмеряя со своими возможностями.

Кабинет на какое-то время безрадостно застыл, переваривая информацию.

Но Александр Владимирович решил больше не заострять на этом внимание и начал урок. И всем уже стало не до внутренних терзаний и зализываний уязвленного эго. Взгляды всех учеников обратились на доску, мой же зацепился за рассказывающего новую тему учителя.

Интересно, а замечал ли он, как я постоянно пялилась на него во время этого урока, да и вообще всех уроков? Скорее всего…666– Дарья, задержись тоже, – окликнул меня Александр Владимирович.Я уже было собралась выходить с Машкой из кабинета, но послушно подошла к его столу, где толпились несколько моих наиболее математически одаренных одноклассников.

– Ты подняла руку, – обратился он ко мне. – Куда ты хочешь поступать?– На экономический.Мне показалось, что на мгновенье в его зеленых глазах полыхнуло легкое разочарование.– М-да, вот уж от кого не ожидал… – выдохнул он.666Период начала наших репетиторств, с одной стороны, заставил чувствовать себя самым счастливым человеком на этой планете (ну еще бы, индивидуальные занятия, со мной одной!), а с другой, я постоянно чувствовала себя несчастной.Математический язык скрывал тщетность моего нахождения рядом с ним. Мои надежды и мечты были нелепыми и наивными. Все мои попытки выглядеть еще тупее, чем я есть на самом деле (когда я специально тупила над примерами, лишь бы подольше позаниматься с ним), лишь бы урвать его внимание, были полны инфантилизма. Это было все равно что подбивать суммы и умножать их на ноль, то есть абсолютно бессмысленно.

– Я здесь не поняла… – все продолжала врать я.

Диаграммы бесконечных написанных в моей тетради цифр холодно уходили в бесконечность, равнодушно ставя черту под живой мной. Мне казалось, что вселенная уже давно вынесла мне приговор.

«Мне ничего не светит».«Ему просто тебя жалко».«Кто ты, а кто он. Не будь идиоткой».– А здесь как решать? – все продолжала упрямо быть идиоткой я.А потом все стало резко еще хуже. Я перестала нормально спать и есть. Я так измучила саму себя с этой одержимостью учителем, что в те дни реально хотела либо перевестись в другую школу, либо признаться ему, либо сдохнуть. Сдохнуть хотелось больше. В любом случае получалась какая-то крайняя мера, меньшее я даже не рассматривала.

Я стала понурой, и каждое мое второе слово заканчивалось, как правило, нытьем.– Я тупая, – мрачно пробормотала я, когда математик зачеркнул сделанное мной уравнение и сказал переделать его. – Я ничего не понимаю. Мне никогда не поступить на экономический… и вообще… я тупая.– И что я сейчас должен сделать? – спросил меня Александр Владимирович. – Согласиться с тобой? Начать разубеждать?

Я апатично опустила голову.– Дарья, неужели ты правда думаешь, я бы согласился заниматься с полной дурой, у которой нет никаких способностей?«Ну, со мной вы же занимаетесь».666

«Это происходит не со мной».Я лежала на кровати, укутавшись в два одеяла сразу, но по-прежнему сотрясалась от невыносимого озноба. Все мое тело дрожало, как в лихорадке, и я никак не могла согреться. По голове долбила тупая боль, весь мир перед глазами потерял свои контуры и резкость и стал размытым, непонятным, футуристическим.– Как же так, как же так, – фоном охала где-то на периферии моего измученного высокой температурой сознания мама. – На градуснике почти сорок. Даш, я вызываю врачей.«Да хоть Господа Бога».Боже, как мне было сейчас плевать на болезнь, на суету моей матери, на то, что за последние два дня болезнь измотала меня так, что сил не хватало даже встать на ноги. Было плевать на все. Для меня стал важен лишь тот снежный день, его машина, его слова, тот поцелуй…На мой горячий лоб неожиданно опустилась холодная ладонь матери, и я резко мотнула головой в сторону. Меня сразу затрясло в новом ознобе от ее прохладного прикосновения. Я закуталась почти с головой в одеяло, но дрожь в теле не проходила.

Господи, почему мне было так холодно, если температура моего тела была почти под сорок градусов?!И плевать…

В моей мутной голове тупо крутилась одна и та же мысль:«Он мне ответил».Сделала глубокий вдох, и мои легкие переполнились. А здравый смысл летел, летел ко всем чертям!666Первые дни вместе были такими неловкими. Я не знала, что делать, куда смотреть, что говорить при нем, и постоянно краснела, что вызывало смешки у моего учителя. Он вообще находил мое поведение крайне забавным. Мы продолжали почти каждый день оставаться после уроков на репетиторства, и, естественно, моя невнимательность при решении, вызванная бешеным волнением, била все рекорды. Благо, когда я занималась, на время переставала волноваться по каждому поводу.– Что случилось? Почему ты покраснела?Он, играясь с прядкой моих распущенных волос, пропускал ее сквозь свои длинные пальцы. Мои локоны красиво переливались золотом в свете мартовского солнца за окном кабинета математики, где у нас проходила очередная консультация. Вернее, проходила она только первые двадцать минут, а после Александр Владимирович вдруг коснулся моих волос, введя меня почти в полуобморочное состояния. Ни о какой математике естественно, уже и речи не могло быть. Какие уж расчеты и вычисления, когда я со своим дыханием справиться-то не могу?!Мужчина скользнул по мне глазами.– Знаешь, Дарья, растерянность, как и распущенные волосы, удивительно тебя красят. Мне правда нравится. Я дернулась. Краска залила лицо.– Я не…– Даже не спорь. Со стороны виднее.666– Я не знаю, как это решать! – наконец признала я очевидный факт, глядя на пример перед собой, как на врага народа. – Он нерешаем.– Ты знаешь, как его решить, – мягко спорил со мной Александр Владимирович. – Такой простой пример, тебе должно быть стыдно.Я еще раз попыталась его решить, но ни черта не вышло и в этот раз. Я воровато подняла на него глаза:– Вы мне поможете?Он послал мне насмешливую улыбку.– Нет. Подумай и реши его сама.«Опять издевается».– Я не смогу его вообще решить, а после завалю ГИА, и вам будет стыдно, – пробурчала я мало связанную друг с другом цепочку слов.Математик даже не удостоил ответом мою абсурдную угрозу, лишь усмехнулся чему-то своему и покачал головой. Я пристально смотрела на него, а потом отвела взгляд, в душе называя его садистом. Как будто в новинку…– Ты всегда так боишься… нужно с этим что-то делать, – услышала я вдруг. – Дарья, попроси меня.– Что? – не поняла я, глупо хлопая глазами, а после добавила: – О чем попросить?Мужчина покровительственно улыбнулся мне, и тотчас ток мелкими разрядами прошелся по всей моей коже. Мне вмиг стало как-то не до алгебры.– Попроси меня помочь тебе. По-хорошему.

Я удивленно уставилась на него, как на сложную теорему в учебнике. Математик так улыбался, что было непонятно, чего он хочет. Но попытка не пытка.– Александр Владимирович, пожалуйст…

– Нет, – перебил он меня.

– Дорогой учитель?.. – я чуть наклонила голову, копируя положение его головы.– Холодно.Мои губы дрогнули в улыбке.– Великий Александр Владимирович?..– Мне нравится ход твоих мыслей, но нет.– Александр?Мне показалось на маленькое мгновенье, что в его изумрудных весело поблескивающих глазах мелькнуло мягкое удивление.

– Что, Дарья? – наконец, отозвался он.– Вы… ты мне поможешь?– Помогу.Я тихо засмеялась, закрывая разгоряченное лицо своими прохладными ладонями. Сердце как ненормальное билось у меня где-то в горле.– Безумно непривычно, – призналась я. – Наверно, никогда не смогу называть вас по имени…– Когда-нибудь сможешь.666Я медленно-медленно училась не бояться его. Мелкими шажками, помаленьку, я все дольше могла смотреть на него, не боясь при этом встретиться с ним глазами. А когда наши взгляды все-таки встречались, сердце продолжало останавливаться в груди, как в первый раз.666– Почему ты решила пойти на экономический? – в один из дней спросил меня учитель.

– Почему? – задумчиво переспросила я. – Ну, это универсальное образование…Учитель презрительно фыркнул, и я чуть громче добавила:– Связано с расчетами и вычислениями...

Учитель фыркнул во второй раз еще более уничижительно, чем в первый, и я обиженно спросила:– Вы против?Мужчина равнодушно пожал плечами.– Не то чтобы против, но ничего хорошего в твоем выборе я не вижу. Делать простые расчеты скучно, Дарья, ты сама в этом убедишься. А экономисты только этим и занимаются… Простые вычисления изо дня в день. Повеситься можно.– Это говорите мне вы? – иронично спросила я.– Это говорю тебе я, – подтвердил он, глаза его лукаво поблескивали. – Я сам какое-то время занимался простыми вычислениями, и знаю, о чем говорю сейчас.

– И куда вы бы мне посоветовали идти?– Тебе? С твоей тягой к справедливости и самокопанию? – усмехнулся Александр Владимирович. – Только на филологический.Я сердито фыркнула: благо, еще отправил не на лингвистический, выпускников которого он и вовсе за людей не считал.– Вы же сами говорили мне, что у меня есть хорошие математические задатки.– Они и правда у тебя есть, но не настолько, чтобы посвятить этому всю свою жизнь.

– Зато у вас их предостаточно!

– А то!.. – он внезапно взял меня за руку и притянул к себе. – А теперь, золотце мое, начинается любимая часть наших с тобой бесед, – театрально вздохнул он, а я смущении сразу зарылась лицом в его пиджак. – Старая добрая Дарья, скрепя сердце и переступая через свои святые жизненные морали, награждает комплиментами своего порочного учителя. Давай, моя радость, и не скупись на эпитеты.Я его просто обожала.Я отняла лицо. Мои руки скользнули по лацкану его пиджака, а после прошлись по белой рубашке, под которой я ощущала тепло его тела. Учитель смотрел на меня с вежливым ожиданием, с нежностью и иронией, плескавшейся в его глубоких зеленых глазах, которые волновали меня до дрожи.– Нуу, – я задумчиво подняла глаза к потолку. – Вы необычный…– Двусмысленное заявление.– Вы веселый…– Это видимость.– Вы умный…– Конкретизируй. По сравнению с твоим классом любой гамадрил покажется гением.– Вы храбрый…– Дарья, – он тонко улыбнулся и коснулся губами моей покрасневшей щеки, пробормотав: – Перед тобой сейчас я, твой учитель, а не герой книг и бульварных романов.– Тогда не знаю! – я бы даже развела руками, но шевелиться не хотелось: в руках Александра Владимировича был так тепло и хорошо.– Как не знаешь? – притворно удивился мужчина. – Скажи хоть что-нибудь! Не расстраивай меня.Я тяжело вздохнула и на миг сделалась серьезной.

– Вы человек, которого я люблю.– Ну, это я знаю, – отозвался он таким же тоном и увлек меня в медленный и головокружительный поцелуй.666Бутылка вина на журнальном столике в его квартире заслоняла зажженную мной свечку (которую я зажгла ради придания нужной атмосферы), притягивала взгляд и искрилась от колышущегося огонька. Бутылка была темно-зеленого цвета, откупоренная пробка лежала рядом на столике, и по всей комнате витал запах нагретых солнцем ягод, пахло летом, хотя за окном тем временем лупил серый и унылый дождь. А еще там же лежала коробка с молочными конфетами, уже порядком мной обворованная. Бывая у него дома, я постоянно совершала свой варварский набег на его запасы бесконечного сладкого. На столике также примостились два наполненных вином бокала, один с почти нетронутым содержимым (мой), и второй наполовину опустошенный (его). Любимый способ моего учителя расслабиться.

Вообще Александр Владимирович практически не разрешал мне больше пить после того раза: он говорил, что я становлюсь слишком болтливой, когда выпью, поэтому, находясь у него дома, мы почти никогда не пили, только ели заказанную еду, которая, на удивление, всегда оказывалась какой-то нереально вкусной. Исключения бывали очень редки, вот как сейчас, когда он разрешал мне в маленьком количестве выпить что-то. Вот как это красное сухое вино в красивучей бутылке. Вообще вина мне не очень нравились: любой алкоголь, который попадал мне в рот, рождал странный рвотный рефлекс в организме и немедленное желание все выплюнуть, но отчего-то с вином, которое мне дал учитель, такого не произошло.– Потому что оно сухое и красное, легко усваивается и не приносит в больших дозах вреда, – объяснил мне он. – Скорее всего, раньше ты пила только винный суррогат – подкрашенный спирт с добавлениями сиропа, это было не вино. Да и вообще любое вино, на котором написано «полусладкое», на самом деле не вино, а столовые помои. Опасайся людей, которые любят сладкие вина, у них нет вкуса.

Я поболтала в руке пухлым бокалом —красные блики заиграли на поверхности напитка, совсем как глаза какого-то хищника. Сделав еще один глоток (вино и правда шло очень легко и не вызывало тошноты), я поставила бокал на столик и опять с головой ушла в энциклопедию по нумерологии, которую мне дал учитель.

Взяв в руки ручку и бумагу, я теперь с ожесточением чертила на нем свой квадрат Пифагора, вслух бормоча систему правильного подсчета цифр моего рождения. Отчего-то меня страшно увлекла эта тема.

Александр Владимирович же, временами пригубляя вино, сидя около меня, со скучающим видом просматривал какие-то очередные бумаги, смысл написанного на которых я плохо понимала: какие-то непонятные графики и цифры —что там вообще можно было понимать?Иное дело — считать цифры своей жизни, для того чтобы узнать по ним, что будет происходить в будущем.Когда мой персональный квадрат Пифагора был готов, а цифры — раза по три перепровены, я стала интерпретировать свои результаты, и чем дольше я это делала, тем сильнее расстраивалась.– У меня мало «двоек» в квадрате, – пробурчала я, Александр Владимирович скользнул по мне глазами. – А это значит, что интуиция на нуле. Не открытый канал при рождении… и «пятерок» мало, невезучая… А еще…– Дарья, – тяжело вздохнул учитель, перебивая меня. – И почему меня уже не удивляет, что из всей огромной энциклопедии ты выбрала самый бредовый раздел? Я думал, мода на гадание по таблице Пифагора давно осталась в прошлом…– Да почему бредовый? – спросила я. – Все сходится!– Хотя бы потому, что настоящий бред — гадать по таблице своего рождения, составленной для людей, родившихся в прошлой эре. Пифагор жил две тысячи лет назад, нынешнее же летоисчисление уже давно неактуально для этого гадания.– Говорю же, невезучая, – не обращая внимания на его слова, все гнула свою линию я. – И родилась не в той эре…Учитель презрительно фыркнул, я же продолжила свою интерпретацию чисел.– Александр Владимирович, – после короткого молчания грустно-грустно позвала его я. – Смотрите… Вот здесь, – я показала ему свой квадрат, – цифры очень плохо сочетаются с друг другом. В книге написано, что это значит пустоту в сердце, неудачу в личной жизни…Отчего-то на меня напала ужасная печаль, которая, по всей видимости, слишком живо отразилась на моем лице.– Боже мой!.. Дай-ка сюда, – раздраженно вздохнул учитель, забирая листок с моими цифрами, а потом случайно (ну, да, как же, «случайно»!) от его «неосторожного» движения на мой квадрат Пифагора щедро пролилось густое красное вино.

Я с непроницаемым лицом смотрела, как моя «судьба» из цифр расплывается синими чернилами с красным вином по всему листку, делая весь квадрат полностью нечитаемым.

– Какой я неловкий, видимо, у меня при рождении «троек» было недостаточно, – с притворным сожалением отметил учитель. – Прости, кажется, я испортил всю твою несчастную судьбу и пустоту в сердце…И не поспоришь же!..666– О, а еще говорят, что рыцарство умерло, – как-то выдохнула я. После того раза он отобрал у меня свою энциклопедию и больше не давал, а мне очень хотелось посмотреть на его цифры.– Рыцарство мертво, – тотчас подтвердил математик.– А помощь беззащитной девушке с ужасной судьбой?– Понятие «беззащитная девушка» умерло вместе с рыцарством.Я раздраженно засопела. С ним все и правда выглядело нестрашным и несущественным.666– О, Александр Владимирович! – мелодично позвала математика Светлана Викторовна, подловив его в коридоре, где мы с ним как раз обсуждали время следующей консультации. – Здравствуйте! Я вас как раз ищу! – тут ее взгляд остановился на мне, и она уже с меньшим энтузиазмом бросила: – А, Абрамова, и ты тут…

«Что значит «и ты тут»?» – мысленно негодовала я. Как будто я помешала ей в чем-то.Математик, тонко усмехнувшись, насмешливо мазнул по мне глазами, прекрасно видя, как меня коробит ее присутствие. Я же, про себя скрипя зубами, тактично отошла в сторону.– Здравствуйте, Светлана Викторовна, – повернулся он к ней, – у вас что-то стряслось?

– Нет-нет, ничего страшного, просто, как всегда, не могу разобраться с регистрами, и мне очень нужна помощь квалифицированного учителя математики. Я слышала, к вам прицепили класс?– Да, я теперь классный руководитель девятого «Б».Информатичка легонько засмеялась и кокетливо спросила:– Это повышение?– Это поворот судьбы, – спокойно поправил Александр Владимирович. – Давайте я к вам зайду после пятого урока, когда будет окно. Вам удобно?– Конечно, буду вам безмерно благодарна!

«Надо же, какие они друзья!» – мысленно негодовала я.666– В твоем возрасте я пришел к выводу, что чувство вины – своего рода заболевание. Что люди, живущие без комплекса вины, добиваются в жизни прогресса. Мне это очень помогло.Иногда вещи, которые он мне говорил, ставили меня в тупик и противоречили вообще всему тому, чему меня учили с детства: что нужно быть альтруистом, что надо помогать другим, что все добро тебе вернется бумерангом точно так же, как и зло, а эгоист —вообще горе в семье.

С учителем же все становилось с ног на голову.– А как же альтруизм? – не могла не спросить я: он же говорил, что верующий! – Любовь к ближнему и тому подобное? Христианство ведь и учит…Он окинул меня насмешливым взглядом, будто насквозь прожег, и я замолчала, так и не донеся свою мысль.– Любовь к ближнему… – усмехнулся Александр Владимирович. – Знаешь ли ты, Дарья, что чаще всего любовь к ближнему и отзывчивость у большинства вызваны банальными страхами одиночества и порицания обществом?

Я не знала, что на это возразить, и поэтому промолчала, внутреннее (как бы вслух ни отрицала его жизненную эгоистическую позицию) все-таки соглашалась в чем-то с ним. Я вообще рано или поздно всегда соглашалась с его словами и выводами. Как-то так всегда само собой получалось.666Я верила ему. Верила словам – негромким, уверенным, с легком налетом насмешки. Верила глазам – всегда таким живым и ясным, верила расслабленной позе. Верила, что в его жизни морально-нравственные принципы не имеют никакой ценности, а единственная ценность в жизни — это сам интерес к ней. От него всегда исходила мощная жизненная сила – от такой не отмахнешься.

666Мои руки вкусно пахли теплым хлебом и вареньем. После уроков мы с Машей, как в старые добрые времена (с которых прошла будто бы вечность), отправились к ней домой. Правда, в этот день компанию нам составил еще и Федор. По идее, мы должны были все вместе готовиться к экзаменам, но вместо этого по прибытии сразу оккупировали кухню и занялись обедом.– Помню, как-то у меня сильно разболелся зуб, – вполголоса рассказывала нам Маша под впечатлением от просмотра рекламы зубной пасты. – Болел он так сильно, что приходилось есть только одной стороной. Так вот, когда жуешь одной стороной, то совершенно не чувствуешь вкуса.Я слушала ее вполуха, намазывая горяченные после тостера куски хлеба сметаной, а после покрывая их сверху малиновым вареньем. Федя суетился у плиты с чайником и кружками, а Сивцева, вальяжно устроившись на стуле, щелкала пультом, пытаясь найти по телеку что-то интересное, но попадалась ей пока только одна реклама.Забавно…

Когда-то я точно так же потеряла вкус к жизни, вот только это не было связано с временной потерей вкусовых рецепторов. А потом я вдруг вспомнила, как когда-то Александр Владимирович говорил мне то же самое: «Когда часть тебя мертва, перестаешь чувствовать вкус жизни».На кухне витал ни с чем не сравнимый запах горячих тостов, который перебивал мои странные мысли, а по телеку фоновыми звуками крутилась сплошная реклама.– Девочки, давайте быстро поедим и сразу начнем заниматься? – внес свою лепту Федя, ставя горячие кружки с чаем на стол.Я облизала пальцы, покрытые сметаной и вареньем, поставив в центр стола большую тарелку с готовыми тостами, за которыми сразу потянулась лапка Сивцевой.– Ну, мы так и хотели, — кивнула ему Маша, откусывая от своего бутерброда. Медленно-медленно жуя его, она прикрыла глаза в немом гастрономическом восторге. – Это очень вкусно!.. Попробуй!

Стоит ли говорить, что в тот день мы занимались чем угодно, но только не подготовкой к экзаменам?666– Знаешь, начав работать в школе, я почти полностью разочаровался в подрастающем поколении, – признался он мне, пригубив второй стакан с виски, после которого его всегда тянуло на пространные разговоры. – Это поколение ЕГЭ и ГИА. Поколение тупого стада баранов. Массмедиа – вот его новая религия. Это поколение разучилось думать, оно привыкло, что за него все решит Гугл. Весь их мир так крошечен и нелеп. Эти дети не понимают, что мир на самом деле очень многогранен. Что их «святая» точка зрения всего лишь проекции на его плоскости, а смена угла зрения позволяет увидеть новые границы. Но им этого не надо. Они выбирают «простоту», они делают выбор в пользу того, чтобы думали и решали за них, и я даже не сужу их за это… В конце концов, кто я такой для того, чтобы кого-то судить? Но их ограниченность так забавна…Я время от времени подносила к губам кружку с густым черным кофе, в котором было размешано аж целых три ложки сахара. Кофе бодрил и учащал мое сердцебиение, делая весь окружающий мир нереально четким и осязаемым.

Движение его тонких пальцев, наклоняющих в разные углы низкий стакан с виски так, что янтарная жидкость переливалась от света ламп, притягивало взгляд. Я даже забывала злиться.– Новое поколение с гордостью называет это «нестандартным» мышлением, считает, что это предмет для гордости, знак отличия… Да и Бог с ними. Бывают в вашем поколении и приятные исключения. Они редки, но они есть.

– Неужели вы обо мне? – польщено хмыкнула я.– Да, Дарья, ты входишь в это число. Хотя… в тебе тоже есть это стремление разделить этот сложный трехмерный мир на черное и белое, а после выжить в этой плоской модели, – он тянуще улыбнулся мне, —правда, не совсем успешно. А еще иногда ты все-таки выбираешься из своей землянки.Мне надо было сейчас громко возмутиться, взорваться негодованием и раздражением, но злости во мне не было. Скорее, меня завораживала его странная гибкая логика.

Почему-то рядом с ним я все больше и больше ощущала, как на самом деле еще юна и неопытна.

666Я любила природу. Я любила лес. Я любила полевые цветы. Я любила его.Сейчас мне было так странно чувствовать плечами небо, упругое, живое, прислушивающееся.

– Что тебя так радует в этих поездках? – не мог понять Александр Владимирович, не разделявший моих пристрастий к подобным выездам. – Какое-то бесполезное времяпрепровождение.– Мне нравится, – выдохнула я, глядя на это голубое-голубое небо над собой.– Бесполезное времяпрепровождение? – уточнил он.– И что я сейчас должна сделать? – вдруг хитро прищурившись, повторила я его же фразу. – Согласиться с вами? Начать разубеждать?

– Ты всегда должна со мной соглашаться.Я сердито фыркнула.– Вы эгоист.– И? – равнодушно пожал плечами мужчина. – Как будто это что-то плохое.666Все-таки каково это — быть с Александром Владимировичем? Год назад я бы без всякого сомнения заявила, что страшно и невыносимо. Сейчас же, когда я задумывалась над этим, то в голову приходили разные ответы.С Александром Владимировичем было весело. Как с любым человеком, для которого правила были несущественны, а если и были, то он мог умело ими апеллировать в свою пользу так, что не докопаешься. Математический склад ума – вещь вообще страшная. Для меня, примерной некогда ученицы с безупречной успеваемостью и репутацией, он был худшим примером для подражания. Когда-то в детстве я была очень несдержанным ребенком, активным и эмоциональным, а после, взрослея, постепенно научилась сдерживать свои порывы, обдумывать слова и поступки; иногда мне даже казалось, что подростковый максимализм обошел меня стороной. А потом в моей жизни появился Александр Владимирович, и все перемешалось в моей жизни, да так сильно, что ни о какой сдержанности и говорить не приходилось. Ну не уступлю же я ему? Какой смысл следовать старым правилам, щупать кончиком пальцев гладь того самого омута, если все равно нырнешь в него с головой? А учитель радовался каждой своей удачной провокации и неизменно утверждал, что это для моей же пользы.С Александром Владимировичем было сложно. Ну, еще бы не было!.. Порой мне хотелось его убить, порой он делал мне очень больно, так, что потом долго я не могла прийти в себя, и порой он становился попросту невыносим. А иногда я готова была с ним спорить до потери сознания, до сорванного в хрип голоса, во многом из-за его насмешливо-ласкового тона (он разговаривал со мной как с дитем неразумным), а еще из-за того, что я не разделяла его столь жестоких и негуманных жизненных принципов. Увы, математик никогда не давал мне даже иллюзии победы в наших спорах. Потому что…– …вы просто не хотите этого признать! Вы настоящий эгоист! И специально издеваетесь надо мной!..– Вовсе нет, — он послал мне одну из своих насмешливых улыбок.– Нет! Вы продолжаете издеваться надо мной! – все продолжала злиться я.– Я? – он покачал головой. – Да никогда в жизни…– Считаете меня наивной глупой дурой!– Ну, скажи еще, что ненавидишь меня.Это оборвало меня на полуслове. Улыбка математика оставалась неизменной, но в глазах был немой вопрос. И я все ему прощала.

– Я даже забыла, о чем мы спорили…– Кажется, о твоей несдержанности.Вспыхнув, я обиженно умолкла, и он обнял меня, опять празднуя свою очередную победу.С Александром Владимировичем было волнующе. От его отношения ко мне у меня трепетало сердце. Порой мне казалось, что я все это время убегала от него, от своих чувств, от самой себя, а потом же сама сдалась ему, сдалась самой себе, своим чувствам и всему этому гребаному миру. Я уже не пугалась глубины его взгляда, обращенного на меня. Этот взгляд волновал меня до дрожи, и математик не смотрел так ни на кого больше.С Александром Владимировичем мне было спокойно. Да-да, как бы абсурдно ни звучали эти слова. Насколько опасно быть его врагом, настолько приятно быть с ним на одной стороне. Он никогда не рассыпался в страстных заверениях, но я знала: он придет ко мне на помощь, если в этом действительно возникнет необходимость.С Александром Владимировичем было по-разному. И вскоре мне расхотелось что-то анализировать, потому что я понимала самое главное: с ним я счастлива.666Я вернулась из своих обрывочных воспоминаний обратно в эту теплую летнюю ночь, наполненную лесными ароматами и запахом костра. Фоном продолжала бренчать гитара, голоса учеников казались мне приглушенными, временами поляну оглашал громкий смех над очередной тупой шуткой Вовки. Машу сморило окончательно, и она сонно свесила свою голову на мое плечо. Наш неофициальный выпускной прошел хорошо. И сейчас мне действительно казалось, что нет никому дела до того, что в данный момент времени меня согревает учительский пиджак. Никто не замечал то, как мы все это время украдкой поглядывали друг на друга, временами не сдерживая улыбок.А впереди у нас было еще целое лето.