Глава 40 (1/2)

Наша первая встреча прошла по всем неписаным законам моей жизни. То есть абсолютно, катастрофически нелепо.Было начало сентября. Я перешла в восьмой класс.Я спускалась вниз по лестнице… Даже не так. Я неслась вниз по лестнице, пребывая в невменяемом состоянии. Как бы я сейчас не напрягала память, все равно не могла вспомнить, за кем тогда так оголтело бежала. То ли Машка сказала мне что-то очень противное, и я бежала за ней, чтобы прибить ее, то ли Вовка меня доконал вконец со своим: «Абрамович, подгони мерс»… Я не помнила. Единственное, что сохранилось в памяти, так это то, что я бежала вниз по лестнице с ужасающей скоростью, полная слепой ярости на кого-то, громко топая ногами, так что мой топот гулко проносился эхом по всему лестничному пролету. Впрочем, бежала я недолго: на следующем же повороте я чуть было на полной скорости не вписалась в кого-то, чудом успев затормозить в конце. Глаза успели зацепиться за чужой высокий силуэт – белую рубашку, резкий угол плеч, раздраженный чужой вздох.

Это был явно не ученик, и этот кто-то был очень зол.

Перепугалась я тогда страшно, сердце громко грохотало в груди, а дыхание сбилось от быстрого бега.

– Извините, – пролепетала я, силясь выровнять дыхание и поднимая глаза на человека, которого чуть не сбила, и тут же воздух будто весь вылетел из моих легких. То, что у меня открыт рот, я поняла только через несколько секунд.

– Не извиню, – недовольно отозвался, кажется, самый красивый человек из видимых мною в этой школе.

Мужчине передо мной должно было быть не больше сорока. Он не походил на чьего-то родителя, да и на учителя не особо-то был похож, скорее он был здесь случайным гостем. Нереально правильные черты лица, темные густые волосы, спокойный уверенный взгляд. И глаза… совсем зеленые-зеленые, никогда таких раньше не видела. Весь его вид рождал во мне странное волнение.

– Где-то пожар? – спросил он меня.Я глупо моргнула.–Что? – переспросила я, плохо понимая, о чем меня только что спросили. Голова вдруг сделалась горячей, мысли в ней были хаотичны и меж собой никак не пересекались.– Спрашиваю, куда так несешься? – голос у него был глубокий, негромкий и приятный.И правда, куда?

Я не ответила, потому что сама не могла понять, куда так спешила до этого. Из головы все вылетело.А он неожиданно улыбнулся мне, так тепло-тепло, что это удивительно преобразило его лицо. Я было начала оттаивать от своего ступора, но следом он отчитал меня за беготню по лестницам. Хлестко и обидно до жути, как какую-то второклашку. Тот диссонанс, который появился у меня этот момент, был самым сильным в моей жизни.

Так мое самое первое впечатление о нем оказалось настолько сильным эмоциональным казусом, что для его описания у меня в голове не хватало слов. Я не могла разобраться. Не могла понять.В жгучем смущении и ступоре я отправилась на урок. А когда первоначальный шок спал с меня и я начала думать рационально, то мигом предсказуемо разозлилась.«Да кто это вообще такой?! Какое имел право меня отчитывать?!».666Кто это такой и какое право имел меня отчитывать, я узнала через неделю. Оказывается, устроил нагоняй мне новый учитель математики в нашей школе. У него какое-то там очень крутое замудренное образование (и директриса чуть ли не молится на него), и преподает он только исключительно у физматов. Однако отчего-то наш физико-математический восьмой «Б» он не учил, к великому горю всей женской части нашего класса. А звали этого нового гуру математической мысли Александр Владимирович, и узнала я об этом, как это ни парадоксально, от Аньки Нестеровой.

– Он такой классный! – делилась она впечатлениями на большой перемене. – Сейчас видела его, когда сюда шла! Почему он не у нас преподает?Тогда, в начале восьмого класса, наш школьный коллектив был как-то более-менее сплочен и у нас была традиция собираться всем вместе на большой перемене в фойе школы и под принесенную со столовки еду болтать о всякой чепухе. Собирались так, естественно, одни девочки, у мальчишек же уже тогда была дурная привычка бегать на переменках покурить за гаражами, да и наш треп о всяких «бабских глупостях» слушать им было скучно.

Вот и сейчас все наши девочки за незначительным исключением расселись в кружочек на скамейках в фойе (на большой перемене всегда пустующих) и, жуя, неспешно переговаривались меж собой.

А тема за последние два дня у нас была одна и та же, а именно – новый учитель математики.– Слушайте! – воскликнула Шевченко, единственная из нас, кто ничего не ела и копалась в телефоне. – Мне знакомые из девятого «Б» все травят, что он офигенно учит. Понятно все и легко.– Да почему он не у нас-то? – опять грустно вздохнула Анька, хмуро кусая пиццу.– Потому что расписание гады составляют, – поддакнула Маша. – А еще наша Грымза (так мы любовно называли свою старую учительницу по математике) не хочет нас бросать. Хотя если честно, то на ее уроках я вообще ничего не понимаю… Зачем ее поставили в наш физмат?

Девочки тут же согласно загудели, как рой пчел.– Может, написать заявление на имя директора, что мы хотим другого учителя математики? – предложил кто-то.– Ты дура, что ли? – фыркнула Настя. – Нас всех пошлют куда подальше. А Грымза совсем озвереет и озлобится на нас.

На мгновенье в нашей компании повисла тишина, а после Аня опять буркнула:– И все-таки он классный.– Это да!..И опять началось привычное нытье о том, почему он у нас не преподает, следом понеслись рассказы от знакомых с других «Б» классов о том, как классно он преподносит предмет, а после просто обсасывание того, какой он «супер-пупер-классный».«Все они с ума посходили» – думала я, со стороны наблюдая за этим коллективным помешательством и не принимая в этом участия. За последнее время мне опостылели такие разговоры: будто бы больше не о чем поговорить, кроме этого учителя! А еще я до сих пор была зла на него, а еще на себя и свой страх перед ним. А еще мне не нравилась странная дрожь при мысли о новом математике, особенно когда к ней примешалось «заразное» любопытство, вызванное этим бесконечными разговорами.«Что в нем такого? – все не хотела признавать своего интереса я, апатично отщипывая от булочки по кусочку и отправляя в рот. – Высокомерный и злой. Вот и все. Будь он трижды гениальным учителем, не хочу, чтобы он был в нашем классе».Неожиданно все резко замолчали, а я как раз отправила в рот последний и самый большой кусок булочки и не поняла, чего это все так страшно вылупились куда-то позади меня, так удобно единственно сидящую спиной к лестнице. Растерявшись, я даже не поняла, что произошло.– Здравствуйте! – как-то пугающе синхронно и испуганно поздоровались мои одноклассницы.

– Здравствуйте-здравствуйте, – раздался знакомый хрипловатый голос. – Приятного аппетита, дамы.– Спасибо!Я запоздало повернулась назад, и, увидев предмет горячих обсуждений своих одноклассниц, а именно – нового математика собственной персоной, от неожиданности резко вдохнула в себя воздух и, конечно же, тут же зашлась кашлем, как ненормальная.Впрочем, ничего нового. Ни дня без казуса.Мои одноклассницы странно переглянулись, а Машка со всей силы долбанула меня по спине так, что едва не переломала мне позвоночник к черту. От боли в спине и нехватки воздуха у меня потемнело в глазах, и я все никак не могла нормально вдохнуть. Более идиотскую ситуацию сложно было придумать в принципе.Все смотрели на меня, а я все кашляла и кашляла и кашляла. И все хотела, чтобы они все посмотрели куда-нибудь в другую сторону, но всем отчего-то было жутко интересно беззастенчиво пялиться на меня.И, как назло, поперхнулась я чертовой булочкой сильно и все никак не могла перестать кашлять.– А, это опять ты, – узнавая, насмешливо кивнул мне Александр Владимирович, когда я наконец откашлялась и начала вытирать слезящиеся глаза. – Так и не научилась не торопиться?Чудесно!Мое лицо медленно начало приобретать цвет перезрелой свеклы, я опустила глаза и ничего не ответила. Машка, знающая приключившуюся со мной историю с лестницей, тихонько прыснула.

Учитель наконец прошел дальше, девочки защебетали, как ненормальные, с новой силой, а я все не могла отнять взгляда от пола«Наверно, он думает, что я полная идиотка».666В следующие два месяца мы с Александром Владимировичем почти никак не пересекались. Иногда, правда, я видела его в школьных коридорах, но всегда издали и мельком. Благо, школа у нас была достаточно большой и видела я его так раз в неделю, не больше. Что вполне меня устраивало, ибо я уже не могла справиться с хаосом в своей голове, когда видела его. Я не понимала, что в нем меня заставляет так волноваться. Саму себя я успокаивала мыслью, что такие сильные переживания связаны с тем, что я вот уже несколько раз подряд выставляю себя полной клушей в его глазах.

Всеобщий психоз наших девочек по Александру Владимировичу за пару месяцев приобрел какой-то патологический характер. Одноклассницы начали конкретно сходить с ума, хотя до весны было еще далеко. Они устраивали на него засады на большой перемене, подолгу сидели в школе около кабинета математики в ожидании, когда у него закончится последняя консультация (а это часто бывало и далеко за пять вечера), на закономерные вопросы о том, что они здесь делают всем скопом, девочки туманно отвечали, что ждут какую-то знакомую. Смысла в их действиях я не видела, о логике и говорить нечего. Благо, оставалась куковать в коридорах совсем малая часть моих одноклассниц (три-четыре), в число которых входила и Нестерова, которая всегда отмахивалась тем, что ей просто нечего дома делать и она тупо остается за компанию, но именно она (если вспомнить) всегда всех туда и тащила.Я как-то тоже за компанию посидела с ними на большой перемене около его кабинета, до конца не понимая, что я тут делаю и зачем мне это надо. Однако волновалась я тогда сильно. Сидя вместе со всеми в полном гомонящих школьников коридоре и постоянно поглядывая на часы, я то и дело нервно поправляла свою кофту. Помню, как прозвенел звонок, но Анька всех настойчиво уговаривала посидеть еще пару секундочек. Но когда со звонка на урок прошло уже больше пяти минут, а коридор полностью опустел, помню, как не выдержала и вскочила на ноги, не желая и дальше принимать участия в этом театре абсурда. А после, по всем правилам моей чокнутой жизни, чуть опять на полном ходу не столкнулась с Александром Владимировичем на повороте.– Снова ты? – как-то устало спросил меня он. – Милый ребенок, откуда у тебя такая тяга к неприятностям?Сердце быстро забарабанило в груди. И я не нашлась, что на это сказать.

А в копилочку «неловкостей», связанных с ним, звонко звякнув, добавилась еще одна монетка.666В следующий раз мы встретились с ним фактически при сходных обстоятельствах, но уже почти в конце второй четверти. Тогда я впервые попалась в его руки, совсем как мошка влипкую паучью паутину.

Уроки у нашего класса кончились раньше, чем обычно. Скоро должен был быть Новый год, и окна в занятиях случались все чаще и чаще. Мы с Машкой, громко разговаривая и смеясь над какой-то ерундой, шли с классного часа, правда, сильно отбившись от класса (Сивцевой нужно было заглянуть в туалет). Подруга тогда сказала мне что-то слишком тупое и забавное, и я сильно засмеялась, как не в себе. Перестав следить за тем куда шагаю, стала идти задом наперед, глядя на Сивцеву, а когда повернулась, слишком резко и порывисто, то наткнулась на Александра Владимировича, от прямого столкновения с которым меня удержали его руки.

Смех тотчас застыл на моих губах. Меня словно парализовало, он уже давно не был так близко ко мне, и я успела позабыть это чувство — точно падаешь в пропасть и ничто тебя не спасет. Мужчина, удержав меня за плечи, отстранил от себя.– Опять ты... Сказал бы, что слишком часто для совпадения.

Я молчала, полностью оцепенев. Даже сердце будто на миг остановилось у меня в груди.– Тебе нужно быть аккуратнее, – протянул он. – Вдруг однажды ты так вот попадешься в руки человека, который не будет к тебе так же добр, как я, и не захочет тебя отпускать?666А следующий раз был уже в третьей четверти. Как сейчас помню. Холодный февраль, затянутое серыми тучами небо, горы снега за окном. И возбужденные Аня и Катя, которые пытаются меня убедить сходить в кабинет информатички за тем, чтобы увидеть и пересказать, зачем там заперлись Светлана Викторовна с математиком.

– А что сами не пойдете? – упрямилась я, хотя сердце тревожно и сжалось в груди.– Да мы уже обе по очереди заходили! Это будет странно выглядеть!– А я там что забыла?– Скажешь, что хочешь там домашку переписать или оценки узнать, ну или… да хоть за мелом! Выручай, Дашка!Кто-то громко фыркнул неподалеку, и Аня осеклась, оглянувшись.Мимо нас к выходу высокомерно прошагала Настька, которая в то время начала встречаться с Максом из десятого и которой с того времени резко надоел весь наш «детский сад – штаны на лямках».666Я не знаю, как им удалось меня уговорить, но я все же согласилась пойти посмотреть, чем таким страшным занимаются наши учителя (и плевать даже на то, что информатичка-то наша официально замужем, а за Александром Владимировичем раньше как-то особо и не замечалось интереса к коллегам). Мне было все равно на него. Честно. Просто Анька сильно просила, неудобно было отказать. Это не потому, что мне самой было любопытно до жути…Однако для такой ответственной миссии они выбрали не самого подходящего человека. И этим человеком была я.

С самого начала у меня все, как всегда, пошло кособоко.

Я поднялась на третий этаж нового корпуса ровно в тот момент, когда математик и Светлана Викторовна уже выходили из кабинета информатики. Не придумав ничего лучше, я чуть ли ни носом уткнулась в телефон и столбом встала около окна, невольно подслушивая их беседу.– Ох, спасибо вам большое, Александр Владимирович, – душевно благодарила его за что-то Светлана Викторовна. – Не знаю, как бы я без вас управилась! Совсем уже всех замучили с этими электронными регистрами.– Да, право, не за что, – мягко отозвался он, но, как мне показалось, слегка скучающе. – Правда, раньше никогда бы не подумал, что у учителя информатики могут быть проблемы с расчетами…– Ох, если бы вы знали, как мне не даются все эти расчеты!.. – засмеялась учительница, но тут ее глаза остановились на мне, и улыбка слетела с ярко накрашенных губ. Сердито нахмурившись, она гаркнула: – Абрамова! Даша! Ты что тут делаешь? Почему я вообще каждые пять минут сталкиваюсь с кем-то из восьмого «Б»? У вас уроков нет? Звонок был пять минут назад.

Мое сердце упало в пятки. Страшно сконфузившись и стараясь не смотреть в лицо математика, я тихо пробормотала:– У нас закончились уроки.– Хорошо, – кивнула мне учительница, сузив глаза. – Тогда почему ты домой не идешь, раз уроков нет? Что у вас вообще за мода пошла шляться по школе до вечера? Уроки кончились – так все, идите домой, нечего тут шнырять.

Мое лицо пылало, как испанский флаг, и я не могла ничего из себя выдавить.– Светлана Викторовна, – усмехнувшись про себя, вдруг спокойно вставил Александр Владимирович. – Что вы к ребенку пристали? Стоит себе, не шумит, никому не мешает, может, консультации ждет или знакомых… Верно я говорю, Дарья? – впервые по имени обратился ко мне математик. Сердце забилось просто с невероятной силой.

Я коротко кивнула, и учительница скупо поджав губы, отвернулась от меня.

Он спас меня!

Я бегло подняла на него глаза, и тут же опустила их. Учителя, снова начав переговариваться, прошли мимо меня, а я все никак не могла заставить себя сдвинуться с места.

666– Чего такая хмурая? – спросила меня Машка, садясь рядом со мной за парту.На миг я оторвалась от своих странных раздумий.– Что? – переспросила я.– Спрашиваю, где ты все витаешь в последнее время?Я выдавила из себя слабую улыбку и покачала головой. Не признаваться же, что в последнее время я, как идиотка, в сотый раз думаю про нового математика.

– Ничего-ничего, – сказала мне подруга. – Весна. Сейчас все такие.Ну да…666– Не смешно, – раздраженно завелась я, дергая из его рук свою сумку, но он упрямо не желал ее отпускать. – Отдай мне мою сумку!– Сначала ответь на вопрос! – возразил мне парень.– Ничего я не хочу! Отстань вообще!– Не ври!

Глаза Макса весело поблескивали на ярком апрельском солнце, голубое-голубое небо отражалось в его серых глазах, и в этот момент он мне казался очень красивым. Особенно когда улыбался, вот как сейчас, так что у него появлялась ямочка на подбородке.

– Я знаю, что ты хочешь. Ты знаешь, что я хочу. Так давай? – самодовольно заявил он.– Иди в пень! – выплюнула я. - Никто тебя не хочет!– Ну, просто идеальная жена.Послышался смех его друзей, что стали свидетелями нашей возни возле школы. Развеселившись, они начали сыпать советами:– Да сгреби ее уже в охапку и утащи в пещеру!– Поцелуй ее уже!– Да она просто играет в недотрогу!Вконец распсиховавшись, я отпустила свою сумку, оставив ее в руках Макса, резко развернулась назад и быстро засеменила в сторону своего дома, по пути проклиная все на свете: этот субботний день, это яркое весеннее солнце, что слепило глаза, Машку, с которой я уже не разговаривала неделю и поэтому ходила домой одна, Высоцкого, что так неожиданно и крайне назойливо пристал именно ко мне, его странное предложение стать его девушкой. Да даже чертову сумку, за которую он вцепился мертвой хваткой, чтобы я не убежала. Нет, не то чтобы мне было так уж это неприятно, в какой-то степени даже лестно, но он явно перегибал палку с настойчивостью…Вот и сейчас, не прошла я и пары шагов, как он грубо дернул меня за руку, останавливая.

– Я серьезно, Даш. Давай попробуем? Что нам терять, а?

666– Я сама его бросила, – очень громко, так, чтобы в классе непременно услышали все, в особенности я, заявила Настя. – И мне плевать... Вот реально плевать, кто там подбирает то, что я уронила.У слушавшей все это Катьки и двух других (полных дур!) одноклассниц сделались такие наиглупейшие доверчивые лицо, будто бы им раскрыли главную тайну происхождения человечества, и сделал это сам пророк, правда, не в храме, а на перемене между сдвоенной математикой. Грымза же куда-то вышла, наказав сделать задание до ее появления.Я крепче сжала ручку, которой до этого чертила график в тетради по алгебре, но головы от парты не отняла, делая вид, что не слышу. Хотя укол не прошел мимо меня.– У некоторых… – Настя сделала многозначительную паузу, – просто отсутствует чувство собственного достоинства.«Просто у некоторых – мысленно вторила я, – не хватает мозгов понять, что они больше никому не нужны!».Именно тогда была проведена эта черта. Весь наш класс перестал быть таким сплоченным, как раньше.666Следом пришло самое длинное, беззаботное, дурацкое и, пожалуй, лучшее лето во всей моей жизни. Полное ночных почти ежедневных посиделок в доме у Сивцевой (раньше мама не разрешала мне оставаться на ночь у Сивцевой чаще раза в месяц, а сейчас же давала мне на все добро из-за предэкзаменационного лета), бесцельного времяпрепровождения, тонны тупых фильмов, поставленных на ночную загрузку, горы выпитых бутылок со сладкой газировкой и необъятного количества съеденных чипсов и прочей вредной еды. И бесконечно ломающегося блендера Машки, который не привык каждый божий день по три раза взбивать нам банановые коктейли и ломался практически через сутки. А еще ночных разговоров, бессонных ночей и полных разборов наших с Высоцким встреч/свиданий. Хотя свиданиями это было сложно назвать, но Маша трактовала все по-своему.– И что, ни разу за руку не взял? – сильно выпучив глаза, спрашивала она меня.Я, немного нахмурившись, вспоминая прошедшую сегодня встречу, пригубила только-только сделанный молочный коктейль, взбитый настолько сильно, что казалось, что я пью мелкие-мелкие банановые пузырьки, облаченные в сладкое мороженое. Коктейль просто таял во рту. После жаркого дня пить что-то настолько прохладное и нежное было почти высшим пиком удовольствия: ты даже не замечаешь, как опустошаешь все.– Нет… – наконец ответила я, отставляя уже пустой стакан в сторону. Если честно, то Макса было тяжело охарактеризовать как самого романтичного парня на земле. Обычно на наших «свиданиях» мы много говорили о всяких нейтральных вещах, много ходили по городу, попутно останавливаясь во всех встречающихся скверах, да и… все. Никаких поцелуев, никаких объятий, держаний за руку и прочего-прочего, что по идее должны делать все парочки.– Я думаю, что он не хочет торопить события, – вынесла свой вердикт Маша, и сидящая рядом с ней Ника, уплетающая шоколадное мороженое, многозначительно кивнула. – Да-да… все так начинают. Сначала вы должны стать друзьями, потом лучшими друзьями, потом, наконец, у вас случится любовь!..Не выдержав, Ника засмеялась, как ненормальная. Держась за живот, она медленно сползла на пол, мы обе недоуменно уставились на нее.– Что с тобой? – уязвлено спросила Сивцева.– Да, Машка, ты просто Бог и шаришь в отношениях, особенно если вспомнить, что у тебя их никогда не было.Следом предсказуемо начались выяснения отношений, что в доме, полном одних девочек, явление частое. Я же, сильно задумавшись, отвернулась от них.На прогулках с Высоцким, мне, конечно, было иногда хорошо и даже весело, но все же… Все же ни разу еще у меня так сильно не замирало сердце в груди, как при одном звуке голоса нашего новоявленного математика. И горячо в голове не становилось, и даже ладошки не потели, и все мысли из головы не вылетали.

Можно ли сказать, что я люблю Макса? Определенно, нет. Сколько еще должно пройти для этого времени?666Перед началом нового учебного года, в котором я переводилась уже в девятый класс, я ни с того ни с чего, умудрилась подхватить простуду. А там и температура, и насморк, и головные боли и прочие «приятные» дополнения идущие комплектом к любой моей болезни. В итоге первое сентября и первые два дня занятий я вынужденно пропустила (мама легла костьми, запретив мне ходить на учебу, пока я не поправляюсь), а когда, наконец, появилась в школе, то, как назло не рассчитала время и опоздала на первый урок, которым стояла сдвоенная алгебра.Спешно поднимаясь по лестнице (нам отчего-то поменяли кабинет математики в расписании), я уныло думала, что еще пару минут придется слушать сварливое ворчание Грымзы, прежде чем она меня впустит. Хорошее начало дня, ничего не скажешь. А когда я для приличия постучалась костяшками пальцев по двери, разрешил мне войти неожиданно низкий мужской голос.Думая, что, должно быть, ошиблась кабинетом, я открыла дверь и несмело вошла в класс и остолбенела. Кабинетом я не ошиблась: за партами сидели мои одноклассники, правда, необычайно притихшие и с невероятно серьезными лицами. Когда я появилась, все дружно уставились на меня, как на какую-то диковинную птицу.

Однако мое замешательство и косноязычие было связано не со странным поведением моих одноклассников, а с тем, что за классным столом сидела не Грымза, а Александр Владимирович.– Та-ак, опаздываем? – протянул он с усмешкой, поднимая на меня свои нереально зеленые глаза. Сердце, на миг остановившись, забилось, как ненормальное, а я уже и забыла такую свою странную реакцию на него. Слова застыли у меня в горле, и я тупо пялилась на мужчину, он же взял журнал и, полистав его, лениво осведомился у меня: – Кажется, Дарья?– Да… – тихо выдохнула я, по-прежнему пялясь на него, как на седьмое чудо света.– Абрамова? – уточнил он.– Да, – опять подтвердила я.Он положил классный журнал на стол и, слегка наклонив голову, прожег меня насмешливым взглядом так, что, внезапно засмущавшись, я опустила глаза в пол.– Даша, – будто пробуя мое имя на вкус, протянул он, и мое лицо при этом будто опалило жарким огнем, – позволишь ли ты мне узнать причину твоего отсутствия?– Я болела.

А после, секунду помолчав, я зачем-то быстро выпалила:– Справка есть. Могу показать.– Оставь себе, – хмыкнул он. – Но на будущее: если ты вдруг опаздываешь, то лучше совсем не приходи. С опозданием я не впускаю: это отвлекает от учебного процесса. А еще это некрасиво. Но так как ты этого не знала, тебе на первый раз прощается. Садись.Полуживая, я села за свою парту, а затем, все еще не понимая, что происходит, шепотом спросила у Маши, где Грымза. Оказалось, что она ушла от нас на пенсию, и теперь алгебру и геометрию в нашем классе будет преподавать Александр Владимирович.Сказать, что я опешила – значит, ничего не сказать.

666

Если раньше я все время скороговоркой тараторила, что у такого высокомерного учителя, как Александр Владимирович, я бы ни за какие коврижки не стала бы учиться, то, побывав на нескольких его занятиях, я забрала все свои слова назад.

Такой математики у нас еще никогда не было. Вел он урок так, что даже самые отсталые идиоты понимали его предмет. Настолько виртуозного ведения уроков наш класс до того момента не знал. Но, хорошо давая материал, математик и спрашивал его на очень высоком уровне. Так отличниками за первую четверть не вышел никто, даже я, даже еще пара отличников по другим предметам. Нам даже казалось, что это нереально – получить «пять» в четверти по его предмету и не быть при этом Аристотелем своего времени.

«Четверка» в четверти меня не смущала. Просто потому, что я понимала, что могу и лучше (такой неплохой пинок для самосовершенствования) и что оценивают наши реальные знания, и оценки никто не будет рисовать за прошлые заслуги.И все бы ничего. У нас был математический класс и наконец-то действительно сильный учитель по этому предмету, если бы не…Если бы не мое неадекватное состояние при виде математика и если бы не истории, в которые я постоянно попадала на его уроках.666В самом начале сентября я побила все рекорды собственного «идиотизма», когда умудрилась опоздать на его уроки подряд добрых три раза. И черт знает, как так постоянно получалось. То после уроков меня задержит Марья Алексеевна, то срочно нужно будет пойти распечатывать полис, то вообще шла вроде как со всеми, но пришла последней и с опозданием.

Так словосочетания: «Дарья, опять опаздываешь», и «Дарья, опаздывать нехорошо», и даже «Дарья, у меня такое ощущение, что и на свои похороны ты опоздаешь» стали для меня привычными. И, что самое обидное,он меня и не пускал с опозданием на свои уроки, и если алгебра стояла сдвоенной, мне приходилось торчать около его двери еще добрых сорок пять минут.И даже после, когда я уже вроде как не опаздывала и всегда приходила вовремя, математик все равно иронично вставлял:– Как, Абрамова, и без опозданий сегодня? Никак снег пойдет?– Дарья, у тебя что-то случилось? Выкладывай. Ты и без опоздания…– Отмечу этот день красным. Девятый «Б», у нас праздник, Абрамова пришла вовремя.Стоит ли говорить, что и без того робкую меня эти его подколки и вовсе вводили в коматозное состояние?Однако еще более неловкие ситуации у меня регулярно случались именно на его уроках. То стул собью, то парту снесу, то в прострации не откликнусь, когда он назовет мою фамилию, то по ошибке сдам вместо тетради по алгебре тетрадь по литературе, в которой на следующий день после появится следующая запись под моим недописанным сочинением: «Тема героя своего времени в «Горе от ума» раскрыта не полностью. Почерк оставляет желать лучшего, как и твоя оценка за прошедшую самостоятельную работу», а чуть ниже его «послания» красовалась жирная двойка. Мне очень сильно хотелось побиться головой об парту, когда я после с невменяемыми глазами показывала ему свою тетрадь по алгебре и доказывала, что случилось недоразумение. Оценку мне, естественно, в воспитательных целях он не исправил.В общем, быть большей дурой, чем я себя при нем выставляла, было просто нереально. Первый месяц его ведения алгебры и геометрии в нашем девятом «Б» не принес мне ничего кроме бесконечных стрессовых ситуаций и проблем с сердцем, а еще прописи двоек в журнале. И это у меня! У той, у которой с первого класса всегда столбцом стояли одни «пятерки» по математике.

Марья Алексеевна, видя мою успеваемость по математике, все чаще хваталась за сердце и чуть ли не загробным голосом молила меня взяться за ум. И я бы с радостью, но…Но не получалось у меня. Вначале я очень из-за этого переживала и стала очень понурой, мне было обидно до чертиков, но сделать я ничего не могла. Единственное, что я делала, это стискивала зубы и зубрила дома и даже в школе дополнительно материал просто назло ему, себе, всему миру.666– Да что с тобой?!На школьном подоконнике в ряд выстроились: горшок с засохшим фикусом (которыйежедневно поливала баба Валя), моя сумка с полным хаосом внутри, раскрытый учебник алгебры и началам анализа с раскрытым параграфом новой темы и Маша, недовольно поглядывающая на то, как я вслух зубрю определения.– Я учу прошлую тему! Не мешай. Он по-любому будет спрашивать, – холодно бросила я ей, продолжая вслух бубнить материал.Меня уже достало то, что ко мне относятся как к самому тупому человеку на этом свете. Особенно меня уязвило, что вчера Александр Владимирович мне прилюдно сообщил (после моего очередного фиаско у доски), что в его предмете мне ни на что больше «тройки» можно не рассчитывать. Уязвило так, что спать я так и не легла, а прозубрила всю эту чертову тему (которую не поняла из-за того, что он не пустил меня на урок, когда ее рассказывал). И мало мне было потратить на это всю ночь, теперь же я зубрила этот материал на большой перемене.А еще меня до смерти достала собственная злость на себя (я знала, что могу лучше), достал страх (пока что я не могла смотреть на него дольше пары секунд), достала странная дрожь в теле при одной мысли о нем…Меня просто он достал!В четвертый раз остервенело перечитав параграф от корки до корки, я почувствовала почти нетерпение от предстоящего урока.666– Почему «три»?! – не могла понять я, впервые почти повысив на него голос.

Я же все сейчас рассказала правильно! И пример решила правильно… ну почти правильно, подумаешь, забыла перенести знаки неравенства! Не «тройку» же в очередной раз за это лепить!– Абрамова, – скучающе протянул он, даже не глядя на меня. – То, что ты вызубрила весь текст учебника, далеко не делает тебе чести, ведь тему ты так и не поняла. Ты не в гуманитарном классе, тут надо понимать смысл. Пример решен неправильно…– Но я просто…– …ты просто испытываешь сейчас мое терпение, – он поднял на меня глаза, в изумруде которых застыло то самое болезненное для меня выражение легкого презрения и насмешки. Я сразу же предсказуемо сконфуженно опустила голову. – Пример решен неправильно, если бы я тебе на это не указал, ты бы не исправила его. Это бессмысленный разговор. Сядь на место. Нестерова, к доске.

Лицо у меня сильно горело, когда я шла обратно к своей парте, а в голове стучало:«Ненавижу».«Ненавижу».«Ненавижу».666– Если квадратный трехчлен не имеет корней, то его нельзя разложить на множители, являющиеся многочленами первой степени, – все зубрила я, сидя в гордом одиночестве на следующий же день на большой перемене.

Компанию мне в этот раз составил только засохший фикус в громоздком горшке под боком. Маше было больше интересно пообедать с нашими одноклассницами в главном фойе, чем наблюдать за моим очередным нервным приступом.И я ее понимала, но поделать с собой ничего не могла.– Если квадратный трехчлен не имеет корней, то его нельзя разложить на множители, являющиеся многочленами первой степени, – повторила я еще раз, потом еще, а потом поняла, что все равно ничего не поняла и с отчаянья стукнула себя учебником по голове. Мне стало больно, но тема понятней так и не стала.– Научи дурака Богу молиться — он себе лоб расшибёт, – вдруг раздался позади меня чей-то насмешливый голос.

Я рвано оглянулась и натолкнулась взглядом на ироничную улыбку на губах своего учителя математики.– Абрамова, ей-богу, не бей учебник собой, он не заслужил – это раз, ему не больно – это два, уверяю тебя, тему ты так все равно не поймешь – три.

666«Три».Я невидяще смотрела на очередную «тройку» в своей тетради для самостоятельных работ и короткую пометку под оценкой:

«Помни, учебники не чувствуют боли».Жаль, конечно, что я не учебник.666– Что значит «не подходит»? – не могла понять я, как при мигрени держа ладонь на горящем лбу, а другой рукой лихорадочно листая учебник с определением квадратных неравенств.– О, это значит то же самое, что «подходит», только наоборот.«Ненавижу».666– Все зубришь? – спросил проходящий мимо Александр Владимирович, застав меня на том же месте на подоконнике у засохшего фикуса с тем же учебником в руках. – Не надоело?– Усердие и труд все перетрут, – монотонно отозвалась я, не отнимая глаз от строчек, которые, правда, тут же стали неразборчивыми для чтения из-за участившегося сердцебиения и темных пятен в глазах, вызванных его присутствием.– Ну-ну…666«Четыре».Цифра в моей тетради опасно сужалась и расширялась перед моими глазами, полными тупого недоверия.Я рвано вдохнула в себя воздух и подняла голову, встречаясь глазами с Александром Владимировичем. Буквально за долю секунды, пока мы смотрели друг другу в глаза, у меня упало сердце в груди. Математик тонко улыбнулся мне и кивнул головой: дескать, черт с тобой, заслужила, не мытьем, так катанием.666Успеваемость, да и вообще мои взаимоотношения с математиком, стала налаживаться только в октябре. Мне вообще казалось, что он начал смотреть на меня как-то по-другому, когда во время очередной внеплановой контрольной у меня единственной из класса вышла «пятерка», а это значило, что в тетради у меня не было ни единой помарки, ни единого лишнего знака неравенства, то есть все было идеально. За меньшее он никогда бы не поставил «отлично».– Ну, что я могу сказать, – обратился к классу Александр Владимирович. – Позор вам всем. Особенно мальчикам. Когда девочка пишет контрольную по математике лучше всех, это либо очень умная девочка, либо очень тупые мальчики в классе.Его слова было сложно расценивать как комплимент, но сердце забилось у меня вгруди глупой-глупой радостью.Мужчина мимолетно скользнул по мне глазами, прежде чем приступить к разбору контрольной.Мне тогда показалось, что математик будто впервые по-настоящему тогда меня заметил, то есть не как «ту самую всегда опаздывающую несуразную Абрамову, которая вечно творит какую-то нелепость», а как на человека, что ли… как бы глупо это не звучало. В его взгляде впервые просквозил интерес, а не простая насмешка вперемешку с презрением, как обычно.666– Здесь опять не получается, – ныла мне под руку Маша, суя под нос свою тетрадь. – Смотри, вот здесь никак не может получиться отрицательное число, да?Я поглядела в ее решение, проводя пальцем по написанным цифрам и вслух считая. Вроде все было правильно, но ответ и правда не мог быть отрицательным.– Не знаю, может, цифры врут… – промямлила я, имея в виду опечатку в учебнике, когда меня услышал проходивший между рядами Александр Владимирович.– Цифры никогда не врут, Дарья, – обратился он ко мне: он вообще теперь редко когда называл меня по фамилии. – Но лжецы пользуются формулами, – а после его взгляд обратился к Маше. – Сивцева, честное слово, я не понимаю, что ты делаешь в физмате, по тебе же давно гуманитарий горючими слезами обливается. Посмотри внимательно на свое уравнение, не замечаешь, что ты знак при переносе не поменяла?И точно!

Машка сгоряча хлопнула себя по лбу, а я занялась своим примером, спиной чувствуя его взгляд и отчего-то странно волнуясь.666

За первую четверть (во многом из-за моих многочисленных опусов в начале) по алгебре и геометрии у меня стояли «четверки», дело круто изменилось уже во второй четверти, когда до «пятерки» по алгебре мне не хватало буквально чуть-чуть.

Зима тогда вовсю разошлась в городе. Был холодный и промозглый конец декабря. Вся Москва была укрыта толстым слоем снега, практически каждый день выпадало столько осадков, что дворники, устав от такой жизни, замучались ежедневно очищать бордюры и дворовые дорожки, которые через добрых полчаса были опять усыпаны тонкими пластами снега так, будто их и не убирали вовсе.В тот день (последний учебный день в школе, за которым сразу начинались долгожданные зимние каникулы) Александр Владимирович был сильно занят и наказал всем неуспевающим и желающим исправить свои оценки ждать его после седьмого урока в кабинете математики, что все и сделали. С недовольством, постоянными вздохами, но сделали.После седьмого урока за окном уже начинало активно темнеть. Я сидела одна у окна в ожидании учителя и смотрела, как с неба все падает и падает снег. Освещенный уличными фонарями, он искрился настоящим серебром и, ненадолго зависая в воздухе, ложился на заснеженную школьную дорожку.

Настоящее волшебство.Я была готова смотреть на это вечно. Через несколько дней должен был быть новый год, и если все это время у меня не было никакого предпраздничного настроя, то сейчас он медленно начал во мне просыпаться.– Все здесь? – отвлек меня от созерцания снегопада Александр Владимирович, широким шагом заходя в кабинет. Мне казалось, он был чем-то сильно занят и мысли его были далеко отсюда. Впрочем, я резко осекла саму себя: мне всегда так казалось.Класс неуверенно согласно что-то пробурчал.– Отлично. Сейчас ко мне подходят все те, кто хочет исправить оценку на «тройку», – сообщил математик, деловито вытаскивая из кипы бумаг на столе какую-то папку, по всей видимости, с контрольными работами.К столу подошло подавляющее большинство учеников в классе. Раздав всем по контрольной, он так же пригласил тех ребят, которые хотели бы «четверку», и на этот раз людей вышло поменьше. А после – тех, кто идет на «отлично», и помимо меня встали лишь пара человек.– Сейчас делаем контрольные, которые я вам выдал, молча. Кто все сделает, сдает свою работу мне на стол и может быть свободным, – сообщил он, еще раз взглянул на наручные часы и вышел из кабинета.Я проводила его глазами, думая о том, что в последнее время он всегда какой-то рассеянный, даже еще больше, чем обычно. В классе после его ухода, предсказуемо началась вакханалия. Все шумно галдели, выясняя, с кем из ребят у них выпали одинаковые варианты.Я же, не слушая никого, принялась делать свою контрольную, которую, к слову сказать, сделала в рекордно короткий срок. После помогла Вовке, Владу и еще парочке одноклассников. А потом просто сидела в ожидании, хотя могла просто сдать работу ему на стол и свалить домой.

Для чего я упрямо продолжала здесь сидеть? Не знаю…

Мерно тикали часы, снег за окном так и шел. Кабинет со временем начал пустеть, и только я по-прежнему сидела у окна, приклеившись к нему взглядом.