Глава 38 (2/2)

Шла я дальше в полуобморочном состоянии. Неожиданно удачно совпало, что у первого же кабинета, к которому я с Федей подошла, в приколотых на двери списках учеников значилась моя фамилия.Егоров напоследок еще раз пожелал мне удачи и пошел к следующему кабинету, я же с гулко колотящимся сердцем прошла в кабинет, где меня еще раз заставили показать паспорт и отметиться в каком-то бланке, а после посадили за вторую парту второго ряда, где был приклеен листочек с номерком «B-2». В кабинете кроме меня еще никого не было. Я опустила голову на парту и закрыла глаза, слыша, как быстро колотится мое сердце и как бешеный пульс отдает мне прямо в уши. Меня сильно тошнило сразу и от недосыпа, и от сильного нервного напряжения, а еще – от мерзкого привкуса настоя валерьяны во рту.Боже, как же сильно я сейчас ненавидела всю эту экзаменационную систему. Все здесь давило на психику: с нами обращались как с малолетними преступниками, взять хотя бы расчет, постоянное многократное отмечание в листочках, камеры, металлоискатели и парочку грузных охранников. Ничего лучше для нервного срыва школа придумать не могла.

Кабинет постепенно начал заполняться. Однако никто с друг другом отчего-то не переговаривался.Время бежало, как на усиленной перемотке, и вот уже к нам в кабинет зашла та самая странная женщина со странной прической: в руках у нее были запечатанные конверты с КИМами, которые она передала нашему экзаменатору с таким видом, будто принесла не задания по ГИА, а план строго конфиденциального стратегического наступления как минимум. Та же серьезность на лице принимающего только усиливала эффект.- Ну что ж, желаю успешной сдачи, – прежде чем выйти, обратилась к нам женщина.Откуда-то из задних рядов раздался до боли знакомый голос:- И пусть удача всегда будет на вашей стороне.Раздались жидкие смешки, которые за неуместностью быстро затихли. Я обернулась назад и увидела на последней парте третьего ряда беспечно улыбающегося Вовку, который показал мне оттопыренный большой палец. Идиотище. Мои губы против воли растянулись в улыбке, но тут наше внимание затребовала экзаменаторша. Минут пять мы слушали ее монотонный голос, объясняющий и без того давно известные правила заполнения КИМа. Затем нам всем раздали конверты с заданиями, но строго запретили открывать их до установленного времени и наказали удостовериться, что конверт не вскрыт. Вовка же следом крикнул, что случайно уже вскрыл конверт. У одной из двух экзаменорш чуть не случился инфаркт, другая говорила, что ничего страшного не произошло и главное не доставать задания, первая же заявляла, что он все испортил. Сразу начали истерично разбираться, и оказалось, что Вовка пошутил. За что его чуть не выгнали. Самая нервная экзаменаторша постоянно хваталась за сердце и говорила что-то о «бездарях» и о том, что ее скоро совсем доведут, тем самым неприятно напомнив мне Марью Алексеевну.Несладко на этом ГИА, по всей видимости, приходится не только ученикам, но, по крайней мере, учителям не нужно волноваться из-за провалов.Наконец настало время, и нам сказали, что сейчас будут зачитывать изложение и мы должны приготовиться переписывать ключевые слова. Зачитывали текст всего два раза.

Изложение я слушала и записывала, как во сне. Отчего-то текст я запомнила хорошо и с перенесением его на листок КИМ не возникло никаких проблем. Зато когда уже нужно было вскрывать конверты, пальцы мои дрожали, и конверт я смогла открыть не сразу. А когда открыла, минут пять пыталась разобрать, где задания, а где бланки ответов.Первые пять заданий оказались какими-то легкими, даже как-то подозрительно легкими. Зато дальше пришлось подумать. А девятое задание и вовсе ввело меня в ступор. Как раз то самое задание на определение обособленного предложения, только у меня еще значилось найти не просто обособленное, а с каким-то согласованным распространённым определением.

Неожиданно прерывая мои панически мысли, на весь кабинет послышалось громкое шуршание фольги. Это Вовка открывал очередную шоколадку. Нервная экзаменаторша, как волнорез ходившая между рядами, тотчас начала шикать на него.Шоколадка!Как кстати, что шоколадка, которая сунула мне Сивцева, по удачному стечению обстоятельств оказалась с орехами, а значит, со шпаргалкой по девятому заданию. Но некстати около меня постоянно маячила та самая нервная экзаменаторша, так что достать перед ней шпору было бы самоубийством. Тут голос опять подал Вовка, потребовавший, чтобы его отвели в туалет.Нервная и добрая экзаменаторши на мгновенье переглянулись, и в туалет с Вовкой пошла именно нервная. А добрая экзаменаторша спокойно себе сидела за столом и не отнимала глаз от какого-то листка. Идеально.Долго споря с самой собой и наконец решившись, я начала открывать шоколадку, вроде не делая при этом ничего запрещенного, но чувствуя, что взгляды всех учеников на секунду обратились ко мне и даже сидевшая за столом экзаменаторша подняла на секунду глаза Я сильно струсила и уже хотела было отложить ее обратно, как по пальцам у меня потек шоколад, который до этого сильно нагрелся в Машиной сумке, а после и в моих руках. Шоколад заляпал мои руки, парту, КИМ с ответами и КИМ с заданиями, то есть испачкал все, что только мог испачкать. Шпора, которая была внутри, предсказуемо была вся пропитана шоколадом.«Какая же я идиотка!».Я еле сдерживалась, чтобы не зарыдать в голос, когда добрые минут десять пыталась оттереть шоколад с КИМов. Когда вернулась нервная экзаменаторша с довольным Вовкой, я перестала тереть листки, решив, что если она узнает о том, что «бесценные» государственные листки испачканы, у нее будет припадок. Хоть и запачкала я их не очень сильно, но от моего трения мелкие капельки шоколада превратились в огромные пятна, которые никак не хотели сходить. А в одном из бланков на месте пятна зияла дырка, потому что там я слишком сильно терла пятно.Надо же как-то оправдывать звание девочки-катастрофы.Я, кажется, даже уже слышала в своей голове ехидный голос Александра Владимировича.

Вся ситуация была крайне абсурдна. Абсурдна до невозможности. Вполне возможно, что через год я буду вспоминать о ней со смехом, однако сейчас мне было совсем не до веселья. При мысли о том, что мне могут аннулировать работу, мне хотелось не смеяться, а скорее побиться головой об парту.666У выхода из лицея было очень шумно и многолюдно. Ученикам, которые написали ГИА, запрещали оставаться в холле лицея и чуть ли не насильно выставляли всех за дверь. Поэтому девятиклассники, дожидаясь своих одноклассников и друзей, устроились прямо на ступеньках учебного заведения и теперь делились впечатлениями от своего первого в жизни государственного экзамена. Тень от козырька лицея очень удачно падала на весь периметр лестницы, защищая головы школьников от нещадно палящего солнца. Жара стояла невыносимая, а это еще только начало лета.Из лицея я вышла одна из последних, так как практически до самого конца данного времени просидела над заданиями, проверяя каждый свой ответ по нескольку раз. А еще мне было страшно сдавать свой заляпанный в шоколаде КИМ. Впрочем, по этому поводу мне никто ничего не сказал.После всего недавно пережитого чувствовала я себя, мягко сказать, контужено. Так всегда бывает у меня после сильного стресса. Нервы, до этого сильно натянутые, как струны на гитаре, не могли в один момент расслабиться. И поэтому еще какое-то время я ходила как под наркозом – ничего не чувствуя и не понимая. Экзаменационный шок сходил с меня долго.Машу и Федю я нашла на том же месте, у подножья лестницы. И если Федор выглядел откровенно потерянным и опустошенным (до меня дошло, что и я выгляжу примерно также), то Маша, вытянув ноги так, что носки ее туфель, вырываясь из навеса тени, ловили собой солнечные лучики, широко улыбнулась мне.

- Ну как? – беспечно спросила она меня с таким непринужденным видом, будто час назад она писала не экзамен, который предопределит все ее будущее, а так, очередной никому не нужный тест по ОБЖ.После краткого обмена информацией о том, какой кому достался вариант и какие у кого были задания, я сообщила, что мне нужно идти на консультацию по математике. Вообще консультация должна была быть у всего нашего класса, но часа через два. Закономерно поинтересовавшись, почему я иду туда так рано, и получив ожидаемый ответ, достойный всякого ботаника, Маша лишь скривила губы и недовольно запричитала. Федя же, внезапно «очнувшись» от собственных мыслей, коротко коснулся меня синевой своих глаз, но промолчал. За что я была ему очень признательна. После пережитого стресса дополнительного капанья на нервы вот совсем не хотелось.Дорога от лицея до родной школы показалась мне быстрой.

Летние каникулы в нашей школе начались еще две недели назад, и с того времени (не считая проводимые в ней консультации для выпускников) она была полностью пустой. За время, которое я провела в бесконечных репетиторствах по математике, порой кончавшихся и в пять, и в шесть часов вечера, для меня уже стал привычным такой расклад.

Опустевшая школа походила на какой-то чудной заброшенный храм. И особенно это впечатление усиливалось в вечернее время, когда за окном начинало активно темнеть. Было что-то глубоко неправильное в пустующих коридорах и классах. Противоестественное. И, наверно, именно поэтому мне все так нравилось.Поднявшись на третий этаж и не встретив по дороге ни единой живой души, я потянула за дверь от кабинета математики, которая, к моему удивлению, оказалась закрытой, хотя мы договаривались на это время.Странно.Я замерла перед закрытым кабинетом в легкой фрустрации, гадая, куда мог подеваться математик и где его сейчас искать.- Дарья.Звук собственного имени заставил меня вздрогнуть. Я заторможено обернулась и увидела Александра Владимировича, идущего ко мне. Сердце радостно забилось в груди. Непроизвольная улыбка тотчас заиграла на моих губах.

Все былые переживания как рукой сняло, будто и не было никаких ночных кошмаров, утренней истерики и полного нервных срывов экзамена. Весь мой мир снова сузился только на одном человеке. Это все мое маленькое глупое сердце: его хватает только на одного человека, только на одно яркое переживание, а для прочего места не остается.Повинуясь внезапному порыву, я непроизвольно двинулась ему навстречу, чтобы уже через мгновенье оказаться в его объятьях.

- Здравствуй, – произнес он, касаясь губами моих волос. Все внутри меня забурлило, и я крепче сжала руками его плечи, сверху слыша его насмешливое хмыканье: – Сколько энтузиазма.- Здравствуйте, – выдохнула я, поднимая лицо и встречаясь с ним взглядом.Его зеленые глаза, от ярких солнечных лучей казавшиеся расплавленными жадеитами, ласково блеснули.- Ты такая сейчас милая, что меня это пугает. Поэтому скажи мне честно: завалила? Или просто не пошла?Я лишь сердито фыркнула, но все же проглотила его сарказм: слишком уж давно его не видела.- Вот еще! Я просто рада…- Чему же?Я наклонила голову в бок и открыто улыбнулась ему:- Нашей встрече.- Даже так? – он насмешливо изогнул бровь. – Чувствую, что завалом русского языка дело не ограничилось? Признавайся.

«Ничего святого».Сентиментальность во мне тут же сменилась негодованием.

- Конечно, завалила, где уж мне, дуре, - холодно процедила я и сделала рваное движение в сторону, неосознанно стремясь уйти, когда его руки на моей талии ожили и, сжавшись крепче, удержали меня на месте. Наше привычное взаимодействие, однако отчего-то сейчас у меня по коже пробежали мурашки. На мгновенье почудилось, что где-то это уже было – дурное дежавю из какого-то давно позабытого ночного кошмара.- Наконец-то узнаю свою Дарью, - с усмешкой проговорил Александр Владимирович, приподнимая пальцами мой подбородок и припадая в невесомом, почти целомудренном поцелуе к моим губам. Все во мне ожило с новой силой, и я уже хотела обхватить его шею руками, чтобы углубить поцелуй, как математик отстранился, вызывая у меня вздох неудовольствия. – Вот теперь здравствуй.Легкая улыбка тронула мои губы. Только он так подбирает слова и ведет себя со мной так, будто хочет лишний раз напомнить, что между нами идет игра по странным правилам.- Давно стоишь? – спросил он меня, открывая ключом дверь в свой класс.

Я пожала плечами.- Только пришла, – ответила я, убирая липнущую ко лбу прядку волос и окидывая его спину чуть прищуренными глазами, про себя думая, как бы лучше ответить на подколку. Из-за сегодняшней сильной жары на нем не было пиджака, а была только выправленная белая рубашка поверх брюк.

Математик открыл дверь и насмешливо-галантным жестом пригласил меня зайти первой в кабинет.Я же впилась взглядом в его лицо. Все те же темные блестящие волосы, будто жившие своей собственной жизнью. Все те же насмешливо изогнутые губы над упрямым, чуть поддающимся вперед, подбородком. И будто не было этих двух долгих дней нашей разлуки.Боже, как же сильно я была сейчас рада его видеть!- Что такое? – спросил он в ответ на мое мешканье.- Ничего.Я быстро прошла мимо него в кабинет, где глубоко вдохнула в себя до боли знакомые и любимые запахи внеурочных занятий. Здесь пахло нагретым деревом (это солнце обдавало жаром деревянные столешницы парт), совсем невесомо чувствовались запахи переплетов учебников, мела и чернил от ручек, а еще чуть резковато отдавало моющими средствами от полок и пола. Все эти едва уловимые запахи смешивались в один – запах самой школы: запах знаний, детства, весны и главный запах, тот самый для меня, – запах предчувствия любви.

- Где вы были? – спросила я, круто поворачиваясь к нему на каблуках и чуть при этом не сбив соседнюю парту, но не утратив улыбки на лице. Отчего-то хотелось улыбаться, смеяться, доставать его идиотскими вопросами и делать всякие глупости.

- Что с тобой сегодня? – хмыкнул Александр Владимирович, окинув меня смеющимися глазами. – Либо у тебя на пути сюда перевернулся кузов с конфетами, либо кто-то успешно сдал ГИА по русскому?Ну, от перевернутого кузова конфет я бы совсем не отказалась.- Думаю, что сдала, – серьезно кивнула головой я, прислоняясь спиной к парте и опрокидывая назад голову, разглядывая залитый солнечным светом потолок над собой. - Не поверите… Утром выпила всю валерьянку которая была в доме. Я думала, что умру там.- Ммм, вот это тоже знакомо. И вообще, Дарья, – снисходительным тоном протянул мужчина, – напомни мне, после консультации у вашего класса дать тебе все-таки пару книг по мифологии. Древние обожали трагизм, как и ты.Я отняла глаза от потолка и повернула голову в его сторону. Неожиданно мягкая улыбка появилась на моих губах.- Мне нравились в детстве мифы Древней Греции.

- Ну, еще бы они тебе не нравились, – скучающе вставил он. – Из мифов всех времен и народов именно древнегреческие мифы больше всех изобилуют извечной темой страданий и самопожертвования.Не обращая внимания на его остроты, я продолжила:- Очень любила читать про богов Олимпа. Моей любимой богиней была Афина.Александр Владимирович в вежливом любопытстве чуть склонил голову набок. Он был самим воплощением невозмутимости с едва уловимой усмешкой во взгляде и позе.- Как по мне, тебе больше подходит Персефона.Я напрягла память, но отчего-то такой богини не припомнила, хотя в детстве и правда очень любила листать большую энциклопедию с мифами Древней Греции.- Не помню такой, – честно призналась я. – Но в детстве всегда хотела быть похожей на Афину.- Дарья, бойся авторитетов, – назидательно заметил Александр Владимирович. – Хватит с тебя и твоего учителя, олицетворяющего собой все пороки на этой грешной земле.- Как самокритично.- Ты о чем? Я этим горжусь.«Вот же!».Я громко фыркнула. Ужасно хотелось сострить и оставить последнее слово за собой, но в голову ничего путного не приходило.Мужчина подошел ко мне и ласково провел пальцами по моей щеке, вмиг рассеивая мое раздражение. А после, к моему сожалению, прошел мимо меня и сел за свой стол, весь загроможденный документацией, которую он и принялся перебирать, не смотря на мое недовольное сопение.- А я русский написала, – зачем-то опять сказала я после продолжительной тишины, которую нарушали лишь звуки переворачиваемых бумаг. – Лев Николаевич хороший учитель, так хорошо натаскал наш класс, – Александр Владимирович саркастически хмыкнул, по все видимости, считая, что выучить гуманитарный предмет на сносном уровне способен любой гамадрил (на этой почве у нас периодически случались горячие споры), и я, дабы позлорадствовать, добавила: – Не удивлюсь, если кто-то из его учеников был лауреатом нобелевской премии по русскому.- Всегда говорил, что единственная нобелевская премия, достойная уважения, – это премия по математике, – спокойно вставил учитель, по-прежнему не отрываясь от своих бумаг.Я уже было хотела закатить глаза, как до меня дошло.- Но вроде по математике не дают нобелевских премий, – неуверенно пробормотала я.- Вот именно.И я все же, недовольно цокнув, закатила глаза.

666Ровно в три часа дня кабинет математики заполнился всем моим классом в полном составе. Шумные и ужасно радостные после сдачи ГИА по русскому (а этот экзамен был самым страшным для нашего физ-мата), мои одноклассники, жужжа подобно рою довольных пчел, расселись по своим местам. Все пребывали в послеэкзаменационной горячке и никак не могли наговориться друг с другом. Александру Владимировичу пришлось повысить голос, чтобы все, наконец, угомонились, и привычная сосредоточенная тишина окутала кабинет.Математик отдал пару минут своей консультации на расспрос о том, как прошел экзамен и все ли уверены в том, что написали. Впервые девятый «Б» был так единодушен в своих ответах. Написали все. На мгновенье на губах Александра Владимировича появилась улыбка, не издевательская усмешка или гримаса раздражения, а настоящая теплая улыбка, и, в кои-то веки похвалив(!) наш класс (так что у некоторых, и у меня в том числе, наступила прострация), он начал урок. Консультация по математике, как и все наши предэкзаменационные консультации, прошла в решении пробников ГИА, и прошла она без обычных эксцессов. Несмотря на ужасное отношение к своему собственному классу и вечные издевательства над ним, Александр Владимирович и правда был гениальнейшим учителем. Это подтверждалось хотя бы тем, что наш класс на пробном ГИА по математике набрал больше всех баллов по школе, оправдывая свою физико-математическую специальность. Да и сейчас фактически все в классе, как орешки, щелкали пробники, правда, ложкой дегтя в этой бочке с медом было то, что за малейшую помарку математик драл семь шкур. В общих чертах консультация прошла без сучка без задоринки.- Напоминаю, что завтрашняя консультация будет в одиннадцать ровно, и сегодня будет родительское собрание в пять вечера. Надеюсь, никто не забыл? Жду всех ваших родителей, – сообщил нам напоследок Александр Владимирович. – На этом все. Все свободны.- А зачем будет собрание? – резонно спросил Вовка. – Все оценки за годовые же проставлены, что там будет обсуждаться?- Ваш выпускной.Класс единодушно запричитал:- Да зачем?!- Да мы уже сами все решили!- Все скидываемся и едем на шашлыки.- Вот об этом и будет собрание: будем решать, кто поедет с вами. Одних вас, недотеп, никто не отпустит. Мало ли, еще напьетесь или поубиваетесь, – спокойно оборвал галдеж Александр Владимирович, чем вызвал еще больший гвалт возмущений.

Ну еще бы! Взять на «выпускной» на шашлыки кого-то из взрослых - значит убить всю заложенную первоначально идею оттянуться самим. Как же тут расслабишься, когда за тобой вечно наблюдает бдительный родитель, не говоря уже о наполеоновских планах мужской части наших одноклассников накидаться в дрова? Тем более, зная менталитет родителей нашего класса, это наверняка будет матушка Ерохиной, главная активистка и редкостный экземпляр нравоучительства в этом мире. Недовольны были все, даже мне как-то расхотелось ехать.

- Угомонились! – строго одернул класс Александр Владимирович, так что все громкие стенания убавились до недовольных перешептываний одноклассников меж собой.- Кошмар какой, – зашептала мне Маша. – Если назначат мать Ерохиной, я никуда не поеду. Ну че они вечно все портят!Я, абсолютно солидарная с ней, молча кивнула. Хоть и отпускать одних группу девятиклассников в лес на шашлыки было крайне опрометчиво, но посылать с нами ужасного моралиста и нравоучителя означало полностью погубить наш выпускной, что было бы как минимум подло, ведь почти половина класса уходила после девятого. Свежа была память о том, как наш класс ходил с ней на экскурсию в музей.- Еще раз повторюсь. Никто в здравом уме одних вас не отпустит: вы и под присмотром учителей умудряетесь в истории попадать, а в лесу что? Половина из вас наверняка не вернется, а другая обязательно искалечится. Поэтому тут без вариантов.- Ну, хорошо-хорошо! – заговорил официальный «посол» от нашего класса Вовка. – Допустим, будет один взрослый…- Два, и это как минимум, – ввернул ему математик.Класс отчаянно завыл в голос.- Ладно, допустим два… – с большим трудом пошел на компромисс Вовка под недовольный гомон. – Но с одним условием! – глаза математика при этом недобро сузились, и, запаниковав, парнишка разом выдал то, что всех так мучило: – Пускай с нами поедет любой, но только не мамаша Ерохиной! Ну пожалуйста, только не она!

Катька Ерохина круто развернулась назад со своей первой парты и, послав Вовке полный ненависти взгляд, прошипела:- Рот свой закрой.- Сама заткнись, мымра тупая! – взъерепенился покрасневший Вовка.Сидящая со мной Машка непроизвольно прыснула от смеха.- Оба рты закрыли и повернулись ко мне, – осадил их обоих Александр Владимирович. – А ты, Красильников, еще одно ругательство – и вообще никуда не поедешь.- А че она!..- Красильников, вот честное слово, с таким бы рвением да у доски отвечал, – язвительно перебил его математик, а затем окинул весь все еще гомонящийся класс хмурым взглядом. – Девятый «Б», я вообще не понимаю причину вашего недовольства. Не хотите ехать в лес со взрослыми? Ради Бога, не езжайте, вас никто не заставляет. Придете потом просто на официальную линейку, заберете аттестат и свалите на все четыре стороны. Думаете, вашим родителям самим в удовольствие следить за толпой малолетних недорослей в стадии пубертата? Приятного в этом мало, уверяю вас. Да и не буду обнадеживать, скорее всего, с вами все-таки поедет мама Екатерины, ибо не думаю, что хоть еще кто-то возгорит желанием.Класс на мгновенье притих, переваривая всю эту безрадостную для себя информацию, и кабинет на время поглотило угрюмое молчание, а затем голос робко подал Вовка:- Александр Владимирович?..- Говори уж, Красильников.- А что если… что если вы поедете с нами? – одноклассники вдруг единодушно согласно забурчали, как рой пчел, что придало силы голосу Вовки. – А что? С вами нас легко отпустят. И вы за нами сами можете прекрасно присмотреть.

- А еще чего вам надобно? – хмыкнул математик. – Мне что, больше заняться нечем?Я, уже потерявшая веру в эту поездку, резко подняла безразличный взгляд от столешницы и, вмиг оживившись, навострила уши. Если подумать, это было бы просто отличнейшим решением! Даже если отпустить мое предвзятое отношение к математику, то, трезво смотря на вещи, нельзя не отметить, что, невзирая на строгость к дисциплине на своих уроках и требования не прогуливать, Александр Владимирович никогда не донимал класс нравоучениями вроде тех, что ежедневно читала нам Марья Алексеевна, и никогда не отчитывал за максималистические подростковые замашки, острил – да, насмехался/изгалялся – да, но чтобы устраивать целую бучу с последующим созывом комиссии и вызовом в школу родителей по поводу того, что от кого-то пахнет алкоголем или кого-то видели из нашего класса с сигаретой – определенно нет. Вот с чем-чем, а с этим проблем никогда не возникало. Математик лишь раз попросил включить мозги, не быть совсем уж умственно отсталыми и не курить прямо за школой. То есть не делал проблемы из ничего.

«Воевать с вами из-за курения – то же самое, что бороться против ветра. Ты, конечно, можешь попробовать, можешь даже кричать на него, руками поразмахивать, вывихнуть себе плечо от усердия, но ничего толкового с этого не выйдет. Ветер как дул, так и будет дуть», – сказал он как-то.Из двух зол всегда выбирают меньшее. Вот и одноклассники, по всей видимости, решили, что уж лучше с ними поедет математик, чем ненормальная скандалистка-моралистка Ерохина, и теперь принялись жарко просить учителя поехать с ними.- Ну Александр Владимирович, ну пожалуйста, ну поехали! Ну вы же наш классный руководитель! Ну давайте! Ну пожалуйста! – нестройным хором запричитали ученики со всех сторон.- Я без вас ваще никуда не поеду! – воинственно заявил громче всех Вовка под бурное одобрение своих товарищей.- Да, давайте все поедут, а Красильников нет! – выкрикнул еще кто-то. Следом предсказуемо началась возня с выяснением отношений.- А давайте вы сейчас прекратите вопить и послушаете меня, – оборвал царившую в классе вакханалию Александр Владимирович. – Красильников! – громко окликнул он по-прежнему ругающегося с соседом по парте парня. – Клянусь, еще хоть одно слово от тебя, и ты никуда не едешь.- А че они!.. – начал было Вовка, но, нарвавшись на предупреждающий взгляд учителя, подавлено смолк.- Девятый класс, а ведете себя, как детсадовцы. Как абсолют стремится к нулю, так и вы стремитесь к деградации, – с гримасой недовольства протянул математик. – Неужели я так сильно похож на мазохиста, чтобы добровольно провести с вами больше, чем два часа, да еще и вне школы, да еще и следя, чтобы вы не поубивались, да еще и на добровольных началах? Извините, дети, альтруизм абсолютно чужд моей натуре и границы моей доброты дальше этого класса не распространяются.- Ну пожа-а-алуйста, - опять привычно завыли со всех сторон.Александр Владимирович тяжело вздохнул.- Говорю в последний раз, – уже серьезно сказал он. – Я с вами никуда не поеду. Не хотите ехать с родителями? Прекрасно. Не езжайте. Ничем вам помочь не могу. А теперь все свободны, до свиданья.Однако наш класс так быстро сдаваться был не намерен. Еще более пяти минут одноклассники пытались упросить своего классного руководителя поехать с ними, но, так ничего и не добившись, кроме становившихся все более и более раздражительными и язвительными отказов, впали в тоску и начали наконец разбредаться по домам, полные пессимистического настроя..- Даш! – дернула меня за рукав Маша, привлекая мое внимание. – Слушай, ты же сейчас остаешься?- Ну да…- Можешь уговорить Александра Владимировича все-таки поехать с нами?Именно это я и собиралась сделать, но для конспирации сделала удивленное лицо и глупо захлопала глазами:- Почему я? – тоном, достойным любой идиотки из рекламы стиральных порошков, спросила я, но тут же поймала красноречивый взгляд голубых глаз Федора и стушевалась.- Ну… мне кажется, что он может тебя послушать, – сказала, чуть нахмурившись, Маша. – Тогда же он не стал меня исключать из-за тебя, а вдруг и сейчас передумает.«Или просто в очередной раз посмеется», – безрадостно пронеслось в моей голове.- Я попробую, – уклончиво ответила я, чувствуя себя неловко от взглядов Егорова.- Давай, Дашка, вся надежда на тебя, потому что, если поедет мама Ерохиной, я лично никуда не еду!И на этой мало оптимистической ноте Машка с Федей вышли из кабинета. Я проводила их глазами и поежилась. Иногда мне казалось, что хоть Сивцева и не знает, что нас связывает с учителем, в отличие от Егорова, но каким-то невообразимым образом подсознательно чувствует это.Другие же ученики, благо, не обладали ни знаниями, ни предчувствиями моих друзей, и поэтому в течение пары минут покинули класс, даже не обратив внимание на меня.Для верности прождав еще пару минут (мало ли кто здесь мог что-нибудь забыть и вернуться), я неспешно подошла к учительскому столу, за которым Александр Владимирович опять перебирал какие-то бумаги.- Опять документы? Завучи в нашей школе вообще работают? – проворчала я, прислоняясь спиной к столу и раздраженно шаркая ногой по полу. В последние дни математик то и дело разбирал бумаги. И все бы ничего, ведь то, что наша школа постоянно загружала своих учителей всяческой документацией, было для меня уже давно привычным, но именно сегодня мне хотелось немного внимания по случаю сдачи первого в жизни экзамена.

- Нет, Дарья, в этой школе работаю только я и вахтерша, – серьезно сказал мне он, не отрываясь от своих бумаг.

- Не смешно…- А кто тут смеется? Работа классного руководителя, увы, сводится не только к вправлению мозгов особо недалеким, но и к рутинной бумажной работе. Вот и сегодня у меня забит весь день.Внутри меня кольнуло острое разочарование. Казалось, что я вечность его не видела, и вот между нами опять дела…- И что, мы сегодня не встретимся? – спросила я.- Извини. Слишком много дел.- Каких дел?- Это допрос? – он мимолетно скользнул по мне изучающим взглядом, и я сразу стушевалась, тем более в его голосе не слышалось привычных теплых ноток.Он опять принялся за документацию, а я, опустив голову, безрадостно уставилась на свои руки, раздумывая, уйти ли обиженно сейчас (что, безусловно, будет слишком по-детски), или продолжать допытываться, что там у него за дела, или громко обидеться, или попытаться все-таки его убедить пойти с классом в лес.

Вообще наш класс долго решал, где он будет праздновать свой выпускной: сто раз это обсуждалось и каждый раз менялось место проведения. Сначала мы хотели устроить выпускной на теплоходе, потом в ресторане, потом в каком-то клубе, потом вообще у кого-то на даче. И постоянно кого-то что-то не устраивало: то морская болезнь, то не нравилась громкая музыка, то в ресторане будет скучно, то дача находилась не пойми где. Идеальным вариантов в итоге оказался всеобщий выезд на шашлыки, хотя и тут было множество диспутов (некоторые девочки хотели выпускной с красивыми платьями), но так как класс у нас физико-математический и мальчиков было все же больше, на голосовании победили именно они. В итоге все сошлись на том, что красивые и нарядные все будут на официальной линейке, а на самом выпускном главное, чтобы было весело. И даже я (выступавшая ярым противником клубов и чужих дач) осталась довольна окончательным решением. На природу мне всегда было радостно выбраться, а в клуб меня бы не загнали и под дулом пистолета.- Александр Владимирович?..- Я тебя внимательно слушаю, Дарья.Я воровато скосила на него глаза.- Вас сейчас ежедневно закладывают отчетностями?- Фактически.- И что же? Вам еще не надоело?- Надоело, – тотчас подтвердил учитель.

- Тогда почему бы не отложить пока эти бумаги и, допустим, через четыре дня не отправиться вместе со всеми на природу?- Дарья, золотце мое, ты, кажется, сильно хочешь, чтобы меня выперли с работы за две недели до отпуска? – спросил Александр Владимирович, поднимая на меня глаза. - И мало того, ты хочешь, чтобы я провел день с классом идиотов, от которых я страшно устал за добрые четыре месяца классного руководства.Я вдруг почувствовала себя виноватой. Под пристальным насмешливым взглядом мужчины растаял весь свой настрой.- Пытаешься очистить мою карму на сто лет вперед или просто хочешь сделать из меня героя добра? – елейным голосом проговорил учитель, вопросительно наклоняя голову набок.- Вы злитесь, – вздохнула я.- Скорее веселюсь.- Это что, плохая идея?- Мягко скажем, что она не в моем вкусе.- Александр Владимирович, ну пожалуйста, – я встретилась с ним глазами и увидела в них смех, что сразу заставило меня вскипеть и поменять молящий тон на требовательный: – Если вы не сделаете этого, я вас не прощу.

Произнеся это, я чуть было не вздрогнула от того, насколько это прозвучало по-детски, но остановиться уже не могла.- Сколько драматизма. Ты пытаешься меня шантажировать? – Александр Владимирович изумленно поднял бровь и окинул меня внимательным взглядом, точно думая, что я не настоящая, а какая-то оптически-звуковая галлюцинация.Я поморщилась.- Какой же это шантаж? Я просто хочу, чтобы вы сделали то, что мне нужно, любой ценой.Мужчина нежно отвел прядь с моего лица.- Ну, это и есть основа шантажа, мой падший ангелочек.Я громко втянула в себя воздух.- Если вы этого не сделаете, я…- Ты – что? Давай выясним, как далеко тебя завело мое пагубное влияние.Едва удерживаясь от того, чтобы не сорваться на крик, я стиснула зубы и замолчала. Похоже, этим мне ничего не добиться, Александр Владимирович не будет делать того, что не хочет, как бы ни было это важно для меня.Обдумывая непростую ситуацию, в которой я оказалась (и не сможем встретиться, и выезд на природу отменяется, и в очередной раз показала себя полной идиоткой перед математиком), я нетерпеливо мотнула головой и наткнулась на ироничный взгляд учителя.- Извините, – отвернувшись, мрачно проговорила я. Настроение было испорченно окончательно. – Видимо, не выходит у меня шантаж.- Ничего, – Александр Владимирович улыбнулся. – Научишься когда-нибудь.- Да… Мне пора, пока, – я отстранилась от стола и повернулась в сторону выхода.Он удержал меня за руку.- Ты такой ребенок.Я не успела даже еще по-настоящему разозлиться, как в следующий же миг он притянул меня к себе и поцеловал. Все внутри меня опалило теплом, все мысли в голове разбежались, как мальки в воде. Я почувствовала, как нежно легли его руки на мою талию, как я сама впилась пальцами в его плечи, как знакомое вязкое желание начало плавиться внутри меня.

- Мы правда не сможем сегодня увидеться? – прошептала я, когда он отстранился, уже в глубине души смирившись с его нежеланием ехать с классом.Он провел пальцами по моему слегка нахмуренному лбу, сглаживая складки, глаза его мягко блеснули.- Увы, – ответил Александр Владимирович, все еще удерживая меня. – Знала бы ты, как мне самому «хочется» этим заниматься.- Ну, так может…Его пальцы, соскользнув с моего лба, невесомо накрыли губы, прерывая поток моих слов.- Не может, - покачал он головой.

Из школы я выходила в смешанных чувствах. Конечно, меня злило то, как он относился к нашему классу. Даже будучи классным руководителем вот уже несколько месяцев, он так и не переменил своего язвительного отношения к девятому «Б». Что странно. До классного руководства он, конечно, не отличался толерантным обращением, но хотя бы в своих саркастичных высказываниях был скорее добродушен, чем агрессивен. А вот после назначения и вообще как будто за людей свой класс не считал. Я как-то даже спрашивала его об этом, чтобы получить привычный размытый ответ: «мне просто надоело», вызывающий еще больше вопросов. Что именно ему надоело? Классное руководство? Наш класс? Работа учителя? Школа в принципе? Но, несмотря на это, учитель он был и правда хороший, одноклассники хоть и побаивались его, но не могли не любить и не уважать за профессионализм. Потому что вот в чем-чем, а в математике наш класс был силен, как никто другой из параллели девятых классов. Причину его «ярой» нелюбви к нашему классу я так и не могла понять, ведь вначале все было по-другому.Да и после нескольких дней нашей размолвки (наш класс усиленно готовился к предстоящему ГИА по русскому) оказывается, что у него опять дела, что было обидно до чертиков.Дома было особо нечего делать. Братец, у которого уже начались летние каникулы, оккупировал компьютер и не хотел сдавать позиции даже под угрозой смерти. Он с друзьями только-только начал осваивать прелесть сетевых игр, и оторвать его сейчас от компьютера было фактически невозможно. Я хотела было полистать книгу (и осилить, наконец, «Горе от ума» полностью), но была в слишком расстроенных чувствах для чтения. Естественно, ни о какой подготовке к ГИА по математике и речи не было.От скуки валяясь в своей комнате на кровати в позе медузы, я опять чувствовала себя ужасно одиноко. Была даже отчаянная мысль позвонить Машке, которую я, к счастью, сразу от себя отогнала.«Интересно, что он сейчас делает?» –думала я, задирая ноги к потолку. – «Может, позвонить ему? Да нет… какая глупость! Или позвонить? Чтобы – что? Что я скажу? Бред. А вдруг он освободился? Тогда бы сам и позвонил…».Увлекшись внутренними противоречивыми идиотскими диалогами и спорами с самой собой, я почти перестала замечать время.Мирно тикали часы, и день начал клониться к вечеру – обои в моей комнате начали приобретать теплый оранжевый оттенок от клонившегося в закат солнца. В дверной скважине в прихожей скрипнул ключ: это вернулась с родительского собрания мама, и я на сильно затекших ногах побрела ее встречать.

Я как раз накрутила себя до того, что сердито думала о том, что математик всегда ставит свои интересы превыше чужих, как узнала от мамы, что в лес по случаю выпускного нас поведет не мамаша Ерохиной, а сам Александр Владимирович.- Как это? – тупо переспросила я, следуя за мамой, как колючка репейника, по пути прямо на кухню.Она тяжело поставила пакет с продуктами на стол.- А вот так, – устало вздохнула мама, убирая лезущую на лоб прядку. – Сначала, как всегда, хотела пойти Регина Валерьевна (мать Ерохиной), но в последний момент ваш классный руководитель… Александр… эм, как же его?.. Викторович?..- Владимирович, – подсказала я.- Да-да, Александр Владимирович сказал, что может сам прекрасно справится и для женщины будет малоприятным и хлопотным занятием присматривать за вами. Все согласились.Мое сердце забилось быстро-быстро, как бьются крылышки у колибри.- Что, правда-правда? – не могла уняться я.Мама тонко улыбнулась мне:- Правда-правда.От плохого настроения не осталось и следа. Теперь я в прекрасном расположении духа стала помогать маме разбирать пакеты с продуктами и даже сама предложила помочь приготовить ужин (что для меня ужасно нехарактерно, ибо кухня и я не созданы друг для друга).Натирая на терке морковь, я, не переставая улыбаться, вкратце рассказала про ГИА по русскому маме.

- Ты умница, – похвалила меня она. – Я заметила, что все как будто стали учиться лучше, может, из-за аттестата, а может, и из-за классного руководителя. Дашунь, кстати, а давно у вас новый классный руководитель? Что-то ты мне про него не рассказывала, я даже удивилась, думала, у вас все еще Марья Алексеевна.

Пожав плечами, я усердней начала тереть морковь:- Ну, так недавно… Просто к слову не пришлось.- А он у вас такой симпатичный, – вдруг разоткровенничалась со мной мама, лукаво кося на меня глаза. От неожиданного перехода я даже морковь выронила. – Очень приятный молодой человек.«До жути приятный. Ты еще на его уроках не была», – пробурчала про себя я, нырнув под стол в поисках рыжего корнеплода.- Наверно, все девчонки у вас сейчас строят глазки.«Ну да, так и представляю себе».- Сколько ему лет?Промывая упавшую морковь под раковиной, я, не оглядываясь, ответила ей:- Тридцать пять.- Еще молодой… – протянула мама. – Ну, и как?

Мыть морковь дольше было глупо, поэтому, повернувшись, я сделала как можно более непроницаемое лицо, хотя щеки так и горели.- Что как? – вопросом на вопрос ответила я.- Нравится тебе?- Мааам! – простонала я, не зная, куда деть от нее свое горящее лицо. Что может быть более неловким, чем подколы родной матери про противоположный пол?- Ну ладно-ладно, - засмеялась она. – Я же шучу.Однако мой дискомфорт от этих провокационных вопросов не спал, и, закончив тереть морковь, я быстро ретировалась в свою комнату под предлогом подготовки к экзамену. А сама, оказавшись в комнате, как не в себе, начала мерить ее шагами с горящим лицом, внутренне разрываемая на части от переполнявших меня эмоций.