Часть 5 (1/1)

Весь следующий день Бахрушин спал, не видя ни единого тревожного сна. Новая неделя в Ведомстве началась, будто бы и не было тех сумасшедших дней и их последствий. Понедельник и вторник без зама более-менее привели Бахрушина в прежнее работоспособное состояние. Первый день он еле успевал и отчёты подшивать, и учения у близнецов проводить, и выезжать на проверки чрезвычайных происшествий. Их случилось за отгул Миши целых три. Сначала в недалёком Подмосковье нашли чей-то открытый портал. Как выяснилось позже, он вёл в Дмитриевскую область, и полномочия передали их местному Ведомству. Хоть и съездили зря, но близнецам было интересно оказаться в полевых условиях?— буквально, потому что дыра в пространстве зияла на огромном поле подсолнухов. Второй раз пришлось допрашивать немага, который попытался пройти в Кремль и всем кричал, что обладает сверхъестественными способностями. Таких сумасшедших было полно по всей Москве, но этот действительно пускал ладонями лучи непонятного происхождения. Его отправили на прохождение экспертизы. Предположительно, это был сквиб, у которого к середине жизни вдруг прорезались слабые способности. На третий день приехала Лара, на которую Бахрушин свалил неугомонных близнецов, и отправился ловить анимага, разгуливающего в образе здоровенной лисицы и безумно пугающего жителей Выхино. Братья просились вместе с ним, но были наказаны за очередную выходку?— на плановом зачёте пытались подменить друг друга, Федя хотел сдать за двоих теорию, Гоша?— практику. Но Бахрушин уже научился их различать, так что шалость не удалась. Анимага в одиночку он упустил, а вот когда вернулся Миша, справились они быстро, в один вечер.Между ними установилось негласное правило не говорить о том самом?— причине мишиного отгула и нервного истощения Бахрушина. Вплоть до пятницы они работали, обедали вместе, болтали и даже шутили, будто бы ничего не произошло. И Бахрушин в который раз вознёс Мерлину благодарность за то, что его окружают замечательные люди. Он вдруг понял, что недостойно обращался с Ларой. Бывшая стажёрка уже давно перестала вести себя, как одержимая приворотным зельем, хотя было видно, что она волнуется. С ней следовало поговорить, расставить все точки над ?i?, но сейчас окунаться в ту нервозность, от которой только-только освободился страж, он не имел никакого желания.?Позже?,?— думал он и продолжал работать, наслаждаясь хаосом, сменяемым короткими перерывами на крепкий чай. Он ведь на самом деле любил свою работу.Но неделя неумолимо двигалась к своему завершению?— выходным, а значит, Михаил снова отправится в деревню?— к брату, и… Бахрушин тоже должен быть там, потому что это было бы слишком эгоистично?— просто спихнуть его проблему на незнакомых людей. Заводить разговор об этом не решался, но то и дело поглядывал на зама. Так что к концу рабочего дня, когда Лара уже час как была на планёрке?— она с энтузиазмом влилась в административную часть работы,?— а близнецы уже отпущены домой, Миша заговорил сам:—?Не хочешь поинтересоваться, как твой питомец на передержке поживает?Бахрушина перекосило от такой формулировки. Он даже подумал о том, что если опустить всё то ненормальное и дикое, что было в этих его странных отношениях, то питомцем как раз был он сам. Иначе как объяснить ту невероятную преданность, что он проявлял в отношении преступника, и то систематическое следование его не высказанным вслух прихотям?—?Скажи хоть, к чему мне готовиться.—?Да нормально всё там,?— пожал плечом Миша, а после добавил не без ехидства в голосе:?— Я Семёну наплёл, что это твой полоумный дальний родственник.Бахрушин укоризненно цыкнул, одновременно стыдливо подавляя улыбку: тут же представилось, как Семён без намёка на шутки сюсюкает и разговаривает с советником, как с ребёнком. И, собственно, лицо советника в этот момент.—?А бабушка что?—?А бабушка ?Горгону? выписывает. Ей сказал правду.Так и предполагалось с самого начала, но Бахрушин снова заволновался. Всё-таки дома, в защищённой кучей заклинаний квартирке, он мог контролировать ситуацию, а дальнюю деревню?— чужой дом с чужими правилами?— нет. Что-то такое отразилось на его лице, и Миша попытался успокоить начальника.—?Ты же Сёму не сдал,?— напомнил он,?— она это оценила.Бахрушин с благодарностью кивнул и решился наконец задать вопрос, о котором старался не думать всю неделю:—?А сам-то он что?Миша хмыкнул:—?Увидишь.Бахрушин вздохнул и встал из-за стола.—?Ладно, чего медлить…—?Лёш,?— позвал зам, когда он уже надевал пальто. —?Почему ты ему память не стёр? Было бы проще. И безопаснее.Страж замешкался. Он и сам не до конца понимал, почему категорически отторгал такое просто решение.—?Есть вероятность,?— неуверенно начал он,?— что к нему вернётся магия… —?перед глазами мелькнула сцена с окровавленными пальцами и хриплое ?Поцелуемся??. У Бахрушина мурашки побежали по рукам. —?И, если это случится, будет лучше, чтоб он помнил, как ею пользоваться.Но Михаил рассыпал его слабый аргумент одной рациональной мыслью:—?В чём проблема? Забери его палочку. Уничтожь её.Что сказать ещё, Бахрушин не знал. Но это и не понадобилось, потому что Миша вдруг вскинул голову к потолку и протяжно завыл:—?Бо-о-оже!—?Что? —?нахмурился начальник.—?Ты не хочешь его терять!Бахрушин замер, запихнув одну руку в рукав. Первоначальное желание возмущаться и отнекиваться потопила мысль о том, что это может быть правдой. Он не хотел уничтожать вместе с памятью ту личность, что стояла за всеми пагубными действиями советника. В отличие от него он считал бесчеловечным лишать кого-то магии или памяти даже на уровне суда. Наше прошлое, наши мысли, способности, идеалы и принципы были частью нас, как и наша магия. В этом было разумное зерно.—?Так бы сразу и сказал! Я-то думал, чего ты с ним сюсюкаешь,?— всплеснул руками Михаил. —?А он тебе нравится!—?Чего? —?моргнул Бахрушин. —?Не пори ерунды…Но зама было не угомонить.—?Я был уверен, что ты влюблён в Лару,?— бормотал он, тоже накидывая пальто. —?До последних событий. Но она была лишь средством,?— он в изумлении уставился на начальника, который всё ещё был в одном рукаве,?— коварный ты жук!—?Я тебя премии лишу, если не замолчишь,?— без зазрения совести пригрозил Бахрушин.***Было решено сначала отправиться на квартиру начальника, взять кое-что из вещей, а после трансгрессировать в деревню?— на запад Архангельской области.Это оказался вовсе не домик в деревне, как представлял его Бахрушин, а самое настоящее имение. Высокий деревянный забор закрывал от немагов дом и двор, по которому бегал домовик в детском комбинезоне, ловил курицу, сбежавшую из курятника. Пробегая мимо него с Мишей, он остановился, совсем забыв о птице, прищурился, потом рванул к ногам хозяйского внука и стал целовать руку.—?Кузя, ну что ты! —?неловко, но ласково Миша погладил его по седым кудрям. —?Бабушка дома?Существо пискляво ответило:—?Дома, ваше превосходительство, ждёт-с кого-то, вас, стало быть.—?Нагадала,?— объяснил Михаил Бахрушину. —?Всегда знает, когда я буду.Домовой, только сейчас заметив второго гостя, бросился и к нему руки целовать, но Бахрушин быстро спрятался за спину своего зама. Он не любил этих пережитков аристократии.—?Вели чай готовить,?— поручил Миша, и Кузя с удовольствием побежал исполнять.—?Консервативно у вас здесь,?— заметил Бахрушин, осматриваясь. Каменный колодец посреди участка, направо?— большой огород, налево?— арка из деревьев, предвещающая огромный сад, кажется, яблоневый. Сам дом был добротно сделан из толстенных стволов дерева, как будто хижина богатыря.—?Ты не подумай. Ежели она помещица, так это не значит, что аристократка. Она у нас простая, хоть и держит всех в кулаке. Чижевскому точно на пользу пойдёт.Не согласиться с последним утверждением было трудно, и Бахрушин хмыкнул.Дом внутри оказался не таким ?богатырским?, как снаружи. Первый этаж почти полностью уходил под огромную столовую с длинным столом из стекла и тёмного дерева, за которой следовала кухня и несколько хозяйственных помещений. Здесь же размещались комнаты домовых. На втором?— спальни и общая гостиная с камином. И на третьем, последнем ярусе, были кабинет хозяйки и небывалых размеров, расширенная в два этажа магией, библиотека. Миша провёл краткую экскурсию по коридорам, не заходя в каждую комнату, лишь попутно рассказывал о них. Когда они оказались возле массивных деревянных дверей кабинета бабушки, Бахрушину подумалось, что зам его обманул. Она всё-таки была аристократкой.Рыжая?— наверняка выкрашенная магией?— с убранными назад волосами она, необъятная в своём багряном бархатном платье, восседала за широким столом.?Не иначе, как императрица??— промелькнуло в голове у стража. Он представил себе Елизавету Петровну Романову, держащую вместо скипетра волшебную палочку. Но оказалась она совсем не такой властной и требовательной, как глава России. Расцеловала внука в обе щёки, самого Бахрушина обняла по-родному. Появился Кузя, доложил, что самовар готов. В просторной столовой выпили чаю, в русских традициях превращённый в сладкий ужин. Семёна за столом не было. Бабушка, которую действительно звали Елизаветой, только не Петровной, а Николаевной, много расспрашивала Бахрушина о службе в Ведомстве, ?а то Мишаня всё скрывает, чтобы тревогу не наводить?. Пришлось успокаивать её, что на самом деле ничего страшного в деятельности стражей нет, а газеты раздувают из мухи слона. Она сделала вид, что поверила. Когда условности были соблюдены, а Елизавета Николаевна на правах хозяйки встала первая с незаконченным ?Ну что ж…?, Бахрушин уже был в нетерпении: куда в этом огромном доме приткнулся бывший Тайный советник?—?Мы с Мишей пойдём к Семёну,?— распорядилась она и обратилась к нему лично:?— А вам, молодой человек, в библиотеку, сразу направо от лестницы.***—?Ты же понимаешь,?— слышался медленный, вкрадчивый голос,?— что Пушкин и Пущин?— это два разных автора?Маленькая, морщинистая домовая скрючилась под уставшим, совершенно не раздражённым тоном. Нет, она не понимала этого. Чижевский буквально снизошёл до домашней эльфийки?— сидел перед ней на корточках, не кричал и не бесился от её ошибок, лишь вздыхал, беспомощно держа в обеих руках по тяжёлому кожаному переплёту. Скорее всего, у него не было иного выбора?— как не было магии и власти над чужой прислугой. Но Бахрушина, наблюдавшего за сценой из-за массивного стеллажа, это всё равно умиляло.Вместо признаков понимания во всём маленьком теле домовой читалась вина. Она не знала, что делает не так, но, как и полагается преданному существу, расстраивалась от этого ещё сильнее. Чижевский снова предельно терпеливо вздохнул.—?Иди помогать другим, Уля,?— решительно заявил он и поднялся на ноги. —?Я справлюсь сам.—?Но… —?едва не плача, пропищала домовая,?— мне было поручено прислуживать вам…Советник вымученно закатил глаза. Через несколько секунд, когда уже послышались первые всхлипы маленькой Ули, он доверительно наклонился, упёршись ладонями в колени:—?Знаешь, мне кажется, что у меня в спальне пора вымыть полы.Плач прекратился, так и не начавшись, а Чижевский, заметив зачатки интереса, продолжил:—?Я могу доверить это только тебе.В один миг засиявшая домовая поклонилась и с хлопком трансгрессировала из библиотеки. Чижевский снова поднялся, размял шею и мучительно рыкнул в сторону высоких стопок книг.Библиотека была поистине роскошной. Магия расширила пространство, которое занимали ровные ряды стеллажей в три-четыре человеческих роста. По периметру залы выпирал балкон с особыми, судя по всему, секциями. Но самым поразительным здесь казался запах?— он собрал в себе многовековую пыль, в которой, если постараться, можно различить свой, особенный аромат каждого периода истории, а в нём?— каждой отдельной книги. Елизавета Николаевна была истинной библиофилкой, иначе как объяснить это особое место? Вот стеллаж с Лермонтовым?— здесь пахнет дымом, немного порохом и новым, только из-под иголки портного, мундиром. Вот Пушкин?— наполовину пустой сейчас?— но всё ещё веет шампанским, женскими духами и скандалами. Рылеев, Вяземский рядом. Жуковский, Гоголь с ароматом пампушек и дьявольского безумия, Пущин, Толстой, Достоевский?— нотка не заживающей раны и густой дух ладана… Стеллажи были нескончаемы. И все они составляли тяжёлую какофонию русской литературы. Многие среди них были волшебниками, но посвятили своё творчество немагам. Были здесь и талмуды о магии?— начиная с ветхих рукописей Киевской Руси вплоть до редких трудов теоретиков СССР. От них пахло деревом, алхимическими опытами и советской бюрократией.—?Ты же в курсе, что домовики в большинстве своём даже читать не умеют?Спина Чижевского напряглась под светлой рубашкой. Одежда, очевидно, Семёна, была ему велика, но держалась, подвязанная магией. Он застыл и несколько тягучих секунд не поворачивал даже головы в сторону гостя. Бахрушину безумно хотелось подойти ближе, осмотреть его, понять, изменился ли он за эту прошедшую неделю. Увидеть, заросло ли его худое лицо ещё сильнее.—?С чего вдруг ты явился? —?наконец спросил он, и в голосе слышались стальные нотки. —?Навестить решил?Бахрушину вдруг стало смешно?— наверное, сказалось нервное ожидание,?— и он коротко рассмеялся.—?Ты, стало быть, обиделся?Чижевский, наконец, повернулся к нему лицом. Вовсе не заросшим, как оказалось. Елизавета Николаевна либо не поскупилась на уходовую магию, либо домовики стараются. Сам советник, никогда в жизни бритвы не державший, изрезал бы себе физиономию. Физиономия эта была откровенно недовольной, но сохраняла то устойчиво-надменное выражение, что было присуще не только Тайному советнику, но и Чижевскому как человеку. Под его прищуренным взглядом Бахрушин прошёл вперёд, по дорожке между стеллажами в несколько метров, и облокотился на край заставленного книгами стола.—?Ты вёл себя неприемлемо,?— продолжил страж,?— и чего ты ожидал после такого?Любоваться гладко выбритым и значительно поздоровевшим за эти дни в деревне лицом Бахрушину больше не удалось. Чижевский снова взялся за книги и по одной ему известной системе стал снимать их с полок и раскладывать в стопки на полу. Бахрушину хотелось думать, что он просто нервничает и скрывает это за имитацией деятельности.—?Как же я должен был себя вести,?— как само собой разумеющееся возвестил советник,?— если ты разрушил план последних трёх лет моей жизни и лишил меня магии?—?Только не сбрасывай все свои беды на меня,?— улыбнулся страж. Попытки защищаться загнанного в угол?— в деревню?— Чижевского были чем-то поистине забавным. Но Бахрушин вмиг стал серьёзным:?— Ты убивал немагов… и своих.—?Это было необходимо,?— послышался совершенно спокойный ответ. Он даже не поднял глаз от книжной полки!Бахрушин вдохнул полной грудью и проглотил ту пару крепких выражений, что рвались с языка на такую откровенно циничную реплику. Нельзя было терять самоконтроль здесь, в чужом доме.—?Достоевского начитался? —?с некоторым даже трагизмом спросил он. —?Мы все?— твари, а ты, стало быть, право имеешь решать, кого убить, кого магии лишить?Чижевский снова поднял голову, остановившись на ступени лестницы. В его глазах читалось искреннее непонимание.—?Ты же сам слышал, как они рассуждают,?— объяснял он очевидные вещи. —??Немаги?— не люди?. Они опасны, а не я. Это не общество, а свора. Ещё чуть-чуть?— и они начали бы убивать.Конечно, рассуждал он здраво. Но путь, избранный им для решения этих проблем, Бахрушин не разделял.—?Раз это свора, то их нужно перевоспитывать,?— строго сказал Бахрушин,?— а не сажать в клетку и не истреблять.Советник хмыкнул, возвращаясь к полке:—?У меня нет на это времени.—?Ничто не делается вмиг, Чижевский.—?Если ты пришёл со мной об устройстве мира поговорить, то прошу прощенья, у меня много дел,?— он развернулся и снова начал таскать книги с места на место. Они стояли везде, огромными стопками, и без магии разбирать библиотеку наверняка было чудовищно тяжело. По устроенному хаосу?— не для Чижевского, конечно,?— становилось ясно, что он тут не первый, не второй и не третий день. Прикажи Елизавета Николаевна ему, например, сад вручную убирать или огород полоть, советник бы возненавидел Бахрушина всей ненавистью, на которую был способен. Но бабушка Михаила то ли предвидела?— может, правда, нагадала?— интеллектуальные склонности гостя, то ли пожалела его, и поручила работу с книгами. Хоть она и предполагала тяжёлую физическую сторону, но всё-таки была удовольствием. И Чижевский должен был это понимать.—?Я могу помочь.Советник мешкался недолго?— возможность облегчить работу магией была заманчивее глупой на тот момент гордости. Они работали бок о бок, молча, за исключением кратких указаний Чижевского, и это доказывало, что все?— будь то немаги с революционными взглядами или волшебники с либеральными?— были прежде всего людьми, а политические убеждения?— дело десятое.***Закончили уже затемно, когда от долгой работы концентрация на магии слабела, и люмос под высоким потолком подрагивал. Они молча сидели на кушетке у окна, смотрели на оставшиеся столпы книг. Идти в спальни совершенно не хотелось.—?Я принёс кое-что из вещей,?— нарушил тишину Бахрушин и протёр глаза от вновь мигнувшего света. Он взмахнул палочкой, и яркий шар сузился, переместился ниже и теперь слегка мерцал, как пламя небольшой свечи. —?Домовик отнёс их к тебе.Чижевский уже откровенно засыпал, неудобно спустившись на жёстком диване, и не особо реагировал на обращённые к нему слова.—?И вот ещё,?— вспомнил страж и призвал заклинанием своё пальто. —?Твоя палочка.Разлепив глаза, советник отмахнулся от протянутого предмета и резко встал, так что его немаговская голова закружилась. Он в одну секунду, увидев палочку, преобразился. Из спокойного, хоть и усталого властителя библиотеки стал суетливым сгустком нервных окончаний, который вдруг решил снова вернуться к книгам?— прибираться, поправлять корешки в высоких стопках, что-то перекладывать.—?Какой мне от неё толк,?— недовольно пробормотал он и стремительно отходил от кушетки, стража и своей палочки.—?Чижевский… —?растеряно позвал Бахрушин. Но советник, схватив со стола несколько книг, уходил всё дальше?— вглубь стеллажей, в темноту. —?Давай попробуем что-нибудь сделать с этим!Шаги среди полок замолкли. Страж поднялся и, держа в руках по волшебной палочке, сам двинулся за ним. Чижевский нашёлся между двух шкафов с Толстым. Его плечи подрагивали в тени дальнего люмоса то ли от волнения, то ли от тяжести бунинских сборников, неизвестно зачем притащенных к Льву Николаевичу.—?Саша,?— тихо выдохнул Бахрушин, впервые назвав его по имени за всё время. Своей собственной напряжённой магией он отправил Бунина обратно, к стопкам возле кушетки, а сам дотронулся до руки Чижевского?— поразительно холодной и дрожащей руки. Когда палочка оказалась в пальцах законного хозяина, он продолжил:?— Может, у нас что-нибудь получится.Наконец Чижевский повернулся?— бледное лицо неверяще хмурилось в слабо освещённом проходе между стеллажами. Он боялся поверить, что Бахрушин действительно готов сделать это. Боялся оказаться в положении ещё более низком, чем сейчас.А сам Бахрушин сначала убеждал себя, что действует из жалости и своей ?извращённой либеральности?, как говорил Михаил, насмешливо качая головой на попытки начальника помочь всем и вся. Но Миша, оказывается, был прав не только в этом. Бахрушину нравилось то, что он делает,?— проводит ладонью по чужой шее, чувствуя пульс и очерчивая кадык, делает шаг навстречу дрожащему телу. Ему нравилась реакция советника на его действия — то, как он рвано дышит и редко моргает, боясь пропустить что-то важное. И также ему нравилась собственная реакция?— желание прижаться сильнее, втиснуть тело в жёсткое дерево стеллажа. Но он сдерживает себя, не заходит дальше руки на горле, и целует. При первом прикосновении Чижевский будто съёживается, немного подаёт назад, чуть втягивает голову. А после сам несмело прикасается сухими губами, выпрямляется, становясь выше,?— даже здесь он хочет чувствовать власть. Он кладёт руку на грудь стража, и обоих швыряет в недельные воспоминания, когда те же пальцы размазывали кровь по той же груди. Картина прошлого заставляет податься ещё ближе друг к другу, углубить дрожащий поцелуй. Люмос позади гаснет с резким свистом, но темнота не наступает: палочки обоих искрят, слепя хмурого бородача на портрете за спиной Чижевского. Толстой громко фыркает и уходит с картины.С разорванным поцелуем погасли и палочки.—?Это не работает,?— горько прохрипел Чижевский в плечо Бахрушина. Он судорожно выдохнул и оторвался от стража. В голосе слышалась вымученная искренность:?— Спасибо за попытку помочь.Оба разочарованно понимали, что произошедшего недостаточно.Когда негромко хлопнули тяжёлые двери, Бахрушин всё ещё стоял у пустого портрета и понимал, что отступать он не хочет. Миша был прав во всём?— он жалкий либерал и ему нравится Чижевский.