Глава 2. Дама сердца (1/1)

Последний августовский вечер не очень задался: не успели настать сумерки, как набежала тучка и закапал мелкий противный дождик. Но темноволосый паренек все равно не торопится домой, ждет чего-то или кого-то у кустов терновника близ городской стены. Вот, наконец, в кустах раздается шорох, и из тайного лаза появляется закутанная в плащ фигурка.— Танни, привет... — тихо звучит ломающийся голос паренька-подростка.— Привет, давно ждешь, Кайл? — в ответ мелодичный звонкий голосок.— Не особо, ты ж вовремя! Тебя уже Рыжуха ждет, а я сегодня на Лысике. Как договорились, всё в силе?— Да, сегодня напоследок поработаем в тулмене. Интересная штука получиться должна. Твоя помощь очень понадобится!И вот уже две смутно различимые в полумраке тени всадников движутся в направлении виднеющихся вдалеке очертаний поросшей дубами возвышенности, одного из многих разбросанных по Камбрии ?холмов Мерлина?, про каждый из которых жители окрестных ферм свято верят, что вот он-то как раз самый взаправдашний и есть. Впереди скачет Танька: в полумраке она уверенно различает не только контуры предметов, но и все их детали и даже цвета, поэтому быть первой сейчас ей правильнее. Хотя сама дорога давно хорошо знакома обоим.Меньше четверти часа пути — и они на месте. Танька первая соскакивает с лошади, дожидается Кайла, потом вручает ему повод Рыжухи.— Привяжешь лошадок — и давай ко мне!А сама уверенно направляется к неприметному углублению на склоне холма. Тянет вверх торчащий в нем древесный корень, нажимает на только ей видимый в полумраке камешек — и распахивается потайная дверь. Щелчок — и из только что еще темного лаза появляется тусклый желтый свет — маленькое сидовское чудо, разгадка которого, в общих чертах, известна и Кайлу. Кайл ныряет навстречу светящемуся пятну — и лаз опять закрывается.Рядом с холмом — легкое шевеление. Охрана, как всегда, начеку. Таньке и невдомек, что и занятия с братом, и дружба с Кайлом, и все ее сумеречные маршруты давно известны обоим родителям: служба безопасности не дремлет. Но без нужды никто в ее дела не вмешивается: с оружием Владимир управляется более чем профессионально, а у Кайла репутация, согласно всем источникам, безукоризненная. Вот ночные вылазки — это более сложный вопрос: не все гости, что посещают Глентуи, — друзья и Республике, и Хранительнице. Да и просто лихие люди нет-нет, да и забредают в Кер-Сиди и его окрестности, не проверишь же каждого. И мало ли зачем им дочь Немайн понадобиться может! Вот и приходится подстраховываться.А под холмом — своя жизнь. Последний вольный вечер надо использовать с максимальной пользой — проверить окончательные выводы своих исследований. Была б Танька в силах, она б и правда, как в легендах рассказывается, в своем тулмене ход времени изменила — чтобы успеть больше. Но и без того обстановка там вполне колдовская. Стены землянки со всех сторон, вопреки обыкновению, обиты войлоком, да еще и в складочку. Только лишь входная дверь и оставлена простой, деревянной. Посреди круглого стола, прямо над местом, где должна была бы быть жаровня, сам собой светится стеклянный шар, закрепленный на деревянной подставке. От него тянется темный шнурок — две перевитые друг вокруг друга проволочки, каждая из которых обмотана тканью, пропитанной соком бересклета. Под столом — мамин подарок: большой глиняный горшок, заключающий в себе простенький химический источник электричества. На несколько часов его хватает, потом приходится менять начинку. На столе, рядом с лампой-шаром, — сетчатый колпак, по стенкам которого шустро лазают две летучие мышки.— Ассистент, приготовиться! Сейчас колдовать буду! — командует сида. Вид у нее, правда, не совсем ведьминский, хотя и не менее странный: поверх мужских туники и штанов надета длинная белая одежда вроде плаща, но застегивающаяся на пуговицы (именуемая диковинным для Кайла словом ?халат?), волосы сзади собраны в хвост ?по-чиновничьи?, длинная челка проволочной заколкой прихвачена к виску. В руках широкая черная лента.— Сейчас ты мне завяжешь глаза. Только уши не трогай, осторожно! Да-да, совсем, чтобы глаза ничего не видели, а уши были совершенно свободны. Теперь, пожалуйста, выключи свет. Ага! А теперь покрути меня… Ой! На руки мог бы и не подхватывать, я же тяжелая! Поставь меня на пол, пожалуйста! Ага, спасибо! А теперь я вслепую выход искать буду.Танька вытягивает шею, немного наклоняет голову — и начинает петь. Тянет ноты одну за другой, увеличивая высоту звука и одновременно быстро вертя головой и ушами. Жаль, в темноте ничего не видно: Кайл бы, пожалуй, запомнил этот диковинный танец сиды на всю жизнь. Между тем высота звука всё возрастает, наконец, он становится вовсе неразличим человеческим ухом…— Есть! Кайл, включай свет! Скажи, куда я показываю рукой. Точно на выход? Дверь в полутора метрах от меня? Барра!!! Получилось!Ленту долой! И правда, Танькина ладошка точно указывает на круглый зев тоннеля, через который они забирались под холм. Не ошиблась она и с расстоянием. Радость-то какая, опыт удался! Да еще и получилось все куда быстрее, чем она рассчитывала! Вот только ассистент стоит почему-то смущенный, с красными щеками и ушами…— Кайл, что не так?— Ты извини, Танни, что я тебя не так понял, на руки поднял, да еще и обнял. Я ничего дурного в виду не имел. И ты совсем не тяжелая, правда!..Теперь почему-то и у Таньки начинает меняться цвет лица. Щеки ее покрываются розовато-лиловыми пятнами, а ушки краснеют и обвисают, придавая сиде беспомощный и трогательный вид. Видать, кончается пора их с Кайлом беззаветной чистой дружбы… Таньке четырнадцать, тринадцатилетний Кайл ей до сих пор казался совсем мальчишкой — замечательным, умненьким, верным, но именно что мальчиком, и даже рыцарское обожание Кайлом своей подруги казалось ей совершенно невинным. А он, похоже, стал уже осознавать себя мужчиной… Какими же теперь станут их отношения?И вот они вдвоем сидят в тулмене за круглым столом, смущенно молчат. Электрический светильник все так же равнодушно освещает землянку, под сетчатым колпаком по-прежнему шебуршатся летучие мыши.Как приятно, что именно Кайл находит какой-никакой, а все-таки способ достойно прервать это глупое молчание! А он — так, кстати, и не сумев до конца вернуть себе нормальный цвет лица — просто берет и спрашивает:— Танни, я ведь так и не понял, как это тебе удалось — найти выход с закрытыми глазами. И при чем тут уши? Объяснишь?— А просто оказалось! Для сиды, по крайней мере. Я эхо слушала! Эхо — это ведь отражение звука. Везде в комнате войлок его гасит, а там, где выход, звук отражается от двери и приходит мне в уши. Ну, а дальше всё просто. Мы, сиды, источники звука легко находим. Только вот лампа немножко помешала — она ведь тоже звук отражает. Поэтому пришлось повозиться.Танька старается рассказывать суть эксперимента бодро, и это ей, в общем, уже удается, даже ушки у нее немножко приподнялись.— Кайл, а знаешь, мне ведь помогли эти летучие мыши! Я всё пыталась понять, каким образом они ни на что не натыкаются в полной темноте. Они ж летают по чердакам да по пещерам в такой тьме, что даже я ничего не вижу. Я сперва думала, что у них необычайно чувствительные глаза, но очень уж они маленькие. Сравни с моими, например! Ну, и решила проверить. Слазила на чердак Жилой башни, нашла двух мышек летучих, отвезла в тулмен. Тогда еще такое приключилось — смех и грех! — сида опять, как тогда в разговоре с братом, начинает говорить быстро-быстро, пытаясь утопить во множестве слов так и не покидающее ее смущение. — Добралась я сюда поздно вечером. По-человечески, наверное, уже и темно было. Залезла внутрь — а здесь ничего не прибрано. Дай, думаю, немножко порядок наведу. Лампочку включила, мышек под колпак засунула, в халат влезла — да и пошла в чулан за метлой. А входную дверь-то, оказывается, и не закрыла! Возвращаюсь — а в комнате двое людей незнакомых, мужчина и женщина! Вижу, и так напуганы, а как меня увидали, так женщина без чувств свалилась, а мужчина только и знает, что крестится да молитвы читает, и весь дрожит. Оказалось, десси с Эрина, приплыли искать счастья в Глентуи! Представляешь: только из корабля выбрались и пошли зачем-то на ночь глядя в поля — ферму искать какую-то… Конечно, заблудились. Видят: огонек горит. Ну, и пришли на него. Заходят в дверь, а тут такое… На столе лампочка без огня светится, под колпаком мыши летучие, по стенам на полках баночки с зельями расставлены, пучки трав везде развешаны — войлока-то тогда у меня не было, я ж еще не догадалась эхо гасить. И тут еще я такая вхожу красивая: уши длинные торчат, волосы распущены, и в руках помело!Кайл, кажется, очень наглядно представил себе эту картину, потому что вдруг уткнулся носом в стол, фыркнул, хрюкнул да как начал хохотать!— Вот тебе смешно, Кайл, — продолжила между тем немного воспрявшая, наконец, духом сида, даже мамины интонации откуда-то взялись, — а теперь представь себе, каково мне-то было! А если кто из них до того перепугается, что со страху возьмет, да и помрет! У мамы так раз было: нашелся один герой, решил послушать, как она в пещере поет, — ну, со склона холма и упал, да головой об камень. Ее-то, правда, молва сразу оправдала: нечего удальства ради песни Немайн подслушивать…— Погоди-погоди, а разве это не она сама его покарала? Все же так говорят…— Да нет, конечно: стала бы она человека за одно только любопытство губить, пусть и за дурное! Ну, а я-то себе такой славы и вовсе не хочу, да и люди эти передо мной совсем не виноваты ни в чем. Еле-еле их успокоила, да и то как сказать. Уши-то мне не спрятать, обстановку не переменить, врать не умею. А мужчина уже и сам сообразил, что их к фэйри под холм занесло. Меня ?славной соседкой?, по-моему, до этого никогда и не называли, а тут сразу столько раз! Проводила их, в общем, до дороги, да где постоялый двор ближайший искать, объяснила. Слухи, наверное, пойдут теперь…— Так уже и пошли, — бодро отвечает Кайл. — Но ты не волнуйся, в них и место в совсем другой стороне называют, и тебя так описали, что и не узнаешь. Я, когда услышал от родни про фэйри-колдунью, о тебе даже и не подумал. Да и ничего особенно плохого об этой фэйри не говорят. Только иные беспокоятся, как бы мор какой или неурожай не приключился.— Ой, нехорошо-то как…— Так большинство этим слухам и не верит. Зря, что ли, школы по всей Глентуи открыты!.. Ну вот зачем я только вообще тебе об этом рассказал, нет бы промолчать мне! С сидой… с сидами поведешься — и сам хитрить разучишься!А сам-то опять краснеет. И приходится Таньке, вопреки мнению о ней Кайла, как раз-таки пускаться на хитрость, благо есть с кого пример брать.— Давай я лучше тебе дальше про мышей летучих расскажу, да покажу, что они умеют. Только, извини, мне волосы спрятать придется, стерпишь? Иначе какая-нибудь из мышек непременно мне в них влетит, и всё потому же. Волосы эхо гасят, а мыши летучей и кажется, что препятствия нет, путь свободен.Кайл радостно кивает. То ли и вправду ему интересно очень, то ли доволен, что опять неловкий момент разрешился и сида на него не в обиде. А может, и то, и другое сразу.И вот они — пришедшая в себя Танька и все еще немножко скованный и необычно робкий ее помощник — уже вместе суетятся, бегают по комнате, цепляют булавками к войлочным стенам куски толстой бечевы, растягивают их через все помещение. Потом Танька, а следом за ней и Кайл начинают развешивать на этих бечевках маленькие колокольчики. Вокруг всё наполняется беспорядочным звоном. Сида морщится — фальшивят колокольчики отчаянно. Внутренность главной комнаты тулмена вскоре окончательно принимает причудливый, волшебный вид.Оказывается, пока Кайл возился с колокольчиками, Танька успела замотать голову шарфом, так, что волос стало совсем не видно. Жутко неприличный вид по камбрийским меркам, между прочим. Сида посмотрела на Кайла, потыкала себе пальцем в то место, где под тканью спряталось правое ухо, заявила:— Если что — говори громче. Плоховато слышу! Теперь смотри!Танька запускает руку — а рука-то, оказывается, уже в плотной перчатке! — под колпак, ловко схватывает одну из мышек.— Смотри! Этой заклеиваю глаза!Сида прилепляет мыши на мордочку кусочки пергамента, так, что крохотные черные бусинки глаз полностью скрываются под ними. Держит зверька на вытянутой руке.— Запускаю!Отпущенная мышь сама взлетает с руки. Проносится между бечевок — ни одной не зацепила, ни один колокольчик не зазвенел! — подлетает к Кайлу, садится ему на рубаху, повисает головой вниз, вертит ушастой головой, разевает острозубую розовую пасть. Кайл — даром, что храбростью не обижен — стоит столбом, шевельнуться не смеет. Внезапно мышь срывается с Кайла, бесшумно взлетает вверх, с разгону врезается в войлочную стенку, падает. Миг — и она снова у Таньки в руках.— Видел? Тебя она по эху нашла! А войлока-то и не заметила! Ну что, продолжим? Эту мучить больше не буду. Сейчас от глаз ей пластырь отклею — и выпущу. Теперь пусть вторая поработает!Выпустив зверька через входную дверь, сида снова запускает руку под колпак. Второй летучей мыши она залепляет пергаментным пластырем уже не глаза, а слуховые проходы и рот. Сажает мышь на руку — но та и не думает взлетать, беспомощно ползает, подслеповато озирается. Танька подбрасывает ее в воздух — мышь неловко машет крыльями, врезается в бечевку и под звон колокольчика падает на стол.— Видишь? — обращается сида к Кайлу. — Эха не услышать, и мышь даже лететь не хочет. А сейчас я освобожу ей рот и уши — и ты ее не узнаешь!И правда, мышь теперь носится среди веревочек не хуже первой, ни один колокольчик не отзывается. Танька приоткрывает внутреннюю дверь, потом потайную наружную — и зверек с радостью вылетает из-под холма и исчезает среди дубов.— Танни, по-моему, ты что-то перепутала, — робко замечает ее помощник. — Смотри, когда ты выход искала, то пела. А мыши-то молчали! Откуда же они эхо-то брали?— Кайл, так они же щелкали все время, а вовсе даже не молчали! Просто такими тоненькими голосами, что ты их не слышал, наверное. Я и то едва их различала.Паренек кивает головой. Вновь смотрит на сиду — не с завистью, но с восхищением. Ну да, так и должно быть: волшебные существа и должны слышать неслышимое, знать неведомое, с легкостью находить ответы на все вопросы. Но должен же и он чем-то быть полезен своей невероятной подруге! Тем более что времени у него остается совсем мало. Куда меньше, чем, наверное, думает Танни.— Так что?, ты это колдовство закончила? Хочешь, я веревки и войлок сниму, чтобы тут всё как раньше стало? — наконец спрашивает он.— Да не к спеху, — беззаботно откликается Танька, освобождая голову от шарфа. — Можно и завтра, а то и на следующей неделе. У меня ж учеба начинается, не до колдовства в тулмене будет.— Не выйдет у меня завтра, Танни, — заявляет вдруг Кайл. — и на следующей неделе тоже не выйдет. Уезжаю я… Всё собираюсь сказать и никак не могу решиться. Наверное, сам до сих пор поверить не могу.— Как?! Куда?! Надолго?! Что же ты молчал? — растерявшаяся сида сама путается в лезущих в ее голову вопросах. Она вдруг понимает, что этого верного мальчишки, бессменного ассистента, помощника, пажа, паладина ей будет чудовищно, до щемления в сердце не хватать.— Сэр Лладимир — Кайл в который уже раз ненароком коверкает имя Танькиного брата, но в этот раз, вопреки обыкновению, она даже не пытается его поправить, — предложил мне ехать с ним. Стану его оруженосцем. Отец согласился с радостью. Это большая честь для нас.— И он ничего мне не сказал… И ты… А как же я? — Танька вдруг замечает, что в глазах у нее щиплет, совсем не так, как бывает от солнца, а по щеке скатывается слезинка.— Танни! Прекрасная леди! Я хочу через несколько лет вернуться к тебе рыцарем и героем! — Кайл, к своему ужасу, понимает, что не может остановиться, что сейчас он выложит всё, что созревало в нем долгие месяцы, но будь что будет, да и терять уже нечего! — Может быть, тогда будет не так важно, что ты сида и принцесса, а я просто сын свободного ирландца! Смог же твой отец когда-то добиться руки твоей матери! Вот! — и тут запал его проходит, а сам он как-то съеживается, сникает. Танька вдруг замечает, что глаза у Кайла, как и у нее самой, на мокром месте.— Ты с ума сошел, Кайл… — шепчет сида. — Да и не принцесса я вовсе… Танька невольно отступает назад, зацепляется ногой за ножку тяжелого кресла. Кайл, поглощенный собственными переживаниями, не успевает ее подхватить, и она пребольно приземляется на пятую точку. Сидит на полу с удивленным выражением лица, уши нелепо разъехались в стороны, из разорвавшегося белого халата торчат согнутые в коленях ноги, одетые в кавалерийские штаны. Несколько мгновений она ошарашенно молчит — и вдруг начинает хохотать.— Кайл! Кайл! Ну посмотри сам, ну какая из меня прекрасная леди?! С задницей ушибленной! С ушами длиннющими! Воистину нечисть холмовая!Но Кайл почему-то решительно не желает с нею соглашаться. Стоит рядом, коснуться не смеет, глаза преданные-преданные. Пытается улыбнуться — увы, получается совсем не убедительно. Ну вот что тут с ним делать Таньке? Придется, пожалуй, его опять к реальности возвращать!— Сэр Кайл! Леди Этайн, дама вашего сердца, очень рассчитывает на то, что вы наконец поможете ей подняться! — произносит с трудом унявшая свой смех сида самым изысканным тоном, из последних сил все еще надеясь обратить происходящее в шутку.— Танни! Ты согласилась стать дамой моего сердца?!О, боженьки! Танька только сейчас соображает, что? она ненароком сказанула. Да еще и на какую удачную почву легли эти слова! Угораздило же ее в прошлый Галан-Май, под соответствующее настроение, пересказать Кайлу пару сюжетов из романов о короле Артуре! И теперь как его ни разубеждай, как ни пытайся объяснить, что он сейчас неправильно ее понял, — выйдет всё, наверное, только хуже! И все равно надо что-то говорить, потому что молчание совсем невыносимо и, к тому же, проблемы не решает.— Кайл, ты еще не рыцарь! Ну и о каких дамах сердца у тебя вообще сейчас может быть речь? Сначала стань им — а потом погово… — сида замолкает на полуслове. Господи, как же опять плохо получилось! Кайл-то не в гости к родне едет, а, может быть, под настоящие стрелы и мечи! А она, получается, сейчас сама подталкивает его к каким-нибудь дурацким ?подвигам?, подвергая опасности его жизнь, а заодно и жизнь Ладди!— Ладно! — наконец решается она. — Дама сердца так дама сердца! Пусть будет так! Но чтобы никаких ненужных выходок в мою честь! Во всем слушаться сэра Владимира, делать всё так, как он скажет, служить, как подобает правильному оруженосцу!— Прекрасная леди, могу ли я попросить что-нибудь на память? — выдает вдруг Кайл. Так, кстати, и не помогший Таньке подняться… Спасибо, хоть не ?знак благосклонности? какой-нибудь потребовал! Господи, он же скоро совсем как в будущих рыцарских романах изъясняться начнет!.. У-у-у…— Нету у меня с собой для тебя платочка! Извини!— Танни, так просто оторви лоскут от своего халата — он же все равно разорвался! Мне этот лоскуток лучше всякого платка будет!Сида наконец оказывается на ногах: незадачливый поклонник сподобился все-таки помочь ей встать. И вот она стоит, опершись на крышку стола, с трудом сдерживается, чтобы в присутствии Кайла не потереть себе ушибленное место. А ведь обратно-то верхом ехать! И каково ей теперь в седле будет? Ну вот надо было этому несносному мальчишке такое устроить! Этайн злится и на него, и на свой неосторожный язык. Всё это отражается на ее лице, а еще больше — на ушах, которые прижались к голове и отклонились назад, как у рассерженной рыси. Танька все-таки пересиливает себя и — пропадать так пропадать! — окончательно отрывает клок ткани, и так почти отделившийся от полы халата.— На!Кайл вовсе не сияет от счастья: он ведь прекрасно понимает цену Танькиного согласия стать дамой его сердца, да и лицо и уши ее он давно уже читать умеет великолепно. Но остановить себя будущий рыцарь тоже не может и вожделенный белый лоскут принимает. Неуклюже пытается поклониться своей даме, потом прячет трофей за пазухой.Назад они идут пешком, ведя лошадей под уздцы: Танька наотрез отказалась садиться в седло. Молчат. Сида тихо радуется тому, что Кайл несравненно хуже нее видит в темноте: и хромоты ее, и ?выражения ушей? разглядеть не может. Этайн и не замечает, как постепенно злость и досада покидают ее, остаются лишь печаль по ушедшему лету и столь же грустное ожидание расставания со своим нелепым влюбленным приятелем. Да еще и разбавленное тревогой — и за него, и за брата. Надо обязательно что-то сказать Кайлу на прощание. Ободряющее!И вот они опять у того же тайного лаза под городскую стену. Кайл, видимо, тоже изрядно переживавший всю длинную обратную дорогу по поводу произошедшего, теперь подавленно молчит. И опять инициативу, даже в прощании, приходится брать на себя Этайн.— Кайл! Я попрошу брата, чтобы он, если что, с тобой моими зельями делился. Знала бы заранее — и на тебя бы приготовила… И еще раз говорю: во всем его слушайся, служи ему как подобает, и никакой самодеятельности! Ну всё!Танька, после недолгого колебания, все-таки решается и на прощание чмокает его в щеку — для этого ей, по счастью, не приходится тянуться вверх: Кайл примерно одного с ней роста. Потом долго смотрит вслед уходящему юноше, уводящему лошадей. Тот не оборачивается: просто не видит почти ничего в темноте. Наконец сида наклоняется и, стараясь не тревожить ушибленное место, ныряет в подземный ход.Проходит еще пара минут — и тайная стража, убедившись, что всё в порядке, закрывает замаскированный вход и опускает железную решетку.