Один час решает судьбу Отечества (1/1)

Как понял Берг, Дохтуров был настроен серьёзно на совет в Филях. Его глаза горели огнём. Судя по этой горячности, он был настроен отстаивать новый бой под Москвой. Берг не привык высказывать своё мнение, если его не просят, и потому молчал. Дохтуров и Берг приехали на совет не последними. Дом Бергу понравился. Он всё не мог определиться что ему больше нравится: большие особняки или же вот такие: маленькие и уютненькие. Возле двери в нынешнюю совещательную стояли Кутузов и Марго. Когда он её видел 7 лет назад, она была ещё совсем девчонкой, её цветок, как говорится, ещё не расцвёл. Но то, что он видел каждый раз, когда приезжал с поручением от Багратиона и сейчас, обескураживало его. Он не видел ничего красивее, чем Марго… Он почему-то был уверен, что с той встречи, она поменялась ещё и внутренне. Приезжая с поручениями от Багратиона, он каждый раз пытался с ней заговорить, но не решался, а она замечала его нерешительность и иногда сама с ним заговаривала, и тогда он весь краснел от смущения, что было для него не свойственно. Теперь же он долго стоял перед ней как вкопанный, а она, засмущавшись, слегка покраснела и подала Бергу ручку. Берг её поцеловал, и Дохтуров вошёл в комнату, а Берг оставался в коридоре. Совет начался. Первому позволено было выступать Барклаю-де-Толли. Он сидел в углу. В Бородино он как будто бы искал себе смерти, подставляясь под огонь французов, под ним было убито и ранено 5 лошадей. Он начал говорить, временами покашливая: —?Позиция весьма невыгодна, дождаться в ней неприятеля весьма опасно; превозмочь его, располагающего превосходными силами, более нежели сомнительно. Если бы после сражения могли мы удержать место, но такой же потерпели урон, как при Бородине, то не будем в состоянии защищать столько обширного города. Потеря Москвы будет чувствительною для государя, но не будет внезапным для него происшествием, к окончанию войны его не наклонит и решительная воля его продолжать её с твёрдостию. Сохранив Москву, Россия не сохраняется от войны жестокой, разорительной; но сберегши армию, ещё не уничтожаются надежды Отечества, и война, единое средство к спасению, может продолжаться с удобством. Успеют присоединиться, в разных местах за Москвою приуготовляемые, войска; туда же заблаговременно перемещены все рекрутские депо. В Казани учрежден вновь литейный завод; основан новый ружейный завод Киевский; в Туле оканчиваются ружья из остатков прежнего металла. Киевский арсенал вывезен; порох, изготовленный в заводах, переделан в артиллерийские снаряды и патроны и отправлен внутрь России. Кутузов, обсмотрев всех ещё раз, сказал: —?Как видно из доклада господина военного министра Барклая-де-Толли, сегодня перед нами стоит задача решить, что же нам делать дальше. Предлагаю высказаться всем в порядке от младшего к старшему. Генерал Ермолов, Ваша очередь. Ермолов, в силу своей неизвестности в войсках, боясь обвинений соотечественников, высказался за новый бой под Москвой, не решаясь дать согласие на оставление бывшей столицы. —?Девятьсот верст беспрерывного отступления не располагают врага к ожиданию подобного со стороны нашей предприятия; что внезапность сия, при переходе войск его в оборонительное состояние, без сомнения произведет между ними большое замешательство, которым Вашей светлости как искусному полководцу предлежит воспользоваться, и что это может произвести большой оборот в наших делах,?— сказал Ермолов. —?Вы оттого так говорите,?— говорил Кутузов. —?Что на Вас нет ответственности… —?и обращаясь к следующему по очереди, Уварову, сказал. —?Прошу Вас, Фёдор Петрович. —?Я считаю, что следует отступить,?— коротко и ясно высказался Уваров. Следующим был генерал Коновницын. Он был предприимчивый и неустрашимый человек, но думать обширно он не мог. Он высказал предложение атаковать… Генерал-квартирмейстер Толь дал согласие на отступление. Наконец, дошла очередь и до Дохтурова. —?Хорошо бы идти навстречу, но после таких потерь, как в Бородине… Всё равно, Москва есть Москва. Генерал Беннигсен, который всем хвастался своим знанием военного дела, также был мнения атаковать. Он был уверен в правдоподобии успеха или хотя бы в возможности не быть подавленными в сопротивлении. Генерал-лейтенант граф Остерман предложил отступать. —?Господин Леонтий Леонтьевич, Вы можете ручаться за свою уверенность в том, что в наступательной операции нас непременно ждёт успех? —?спросил Беннигсена Остерман-Толстой. Барон Беннигсен отвечал: —?Если бы не подвергался сомнению предлагаемый суждению предмет, не было бы нужды сзывать совет, а еще менее надобно было бы его мнение. В этот момент, наконец, приехал Раевский. Он очень сильно извинялся, но Марго с печки сказала: —?Всё в порядке, Николай Николаевич. Кутузов, вторя ей, сказал, что в этом нет ничего страшного и приказал Ермолову пересказать Раевскому всё, что было ранее. Ермолов вкратце пересказал ему речь Барклая и мнения других генералов. Раевский, выдержав паузу, поправляя свои кудрявые волосы, сказал: —?Россия не в Москве, а среди сынов её, более всего надо беречь войска. Мое мнение, оставить Москву без сражения. Восстановилось молчание. До Марго доносился лишь тихий приглушённый шёпот генералов. Шептались Уваров и Барклай-де-Толли. Но это были лишь её догадки. Её более всего этого совета интересовал Берг. Он почему-то встал как вкопанный, когда увидел её, и краснел при всех её попытках заговорить. Она отказывалась верить в то, что у него появились какие-то чувства, ведь тогда, 7 лет назад, он сказал ей, что между ними быть ничего не может, а он похож на человека, держащего своё слово… Она наблюдала за каждым военачальником. Тишину прервал Кутузов. Марго, посмотрев на него, поняла, что тот был только рад тому, что оставление Москвы стало не его прихотью, а требованием совета. —?Приказываю сделать диспозицию для армии. Господа, вы свободны, прошу расходиться. Генералы стали по-немногу расходиться, переговариваясь между собой. Берг хотел было чуть-чуть задержаться и снова попытаться заговорить с Марго, но расстроенный решением Дохтуров спешно вышел из избы и уехал в свой штаб. В дальнейшем, Дохтуров писал жене: ?Я, слава Богу, совершенно здоров, но я в отчаянии, что оставляют Москву. Какой ужас! <…> Какой стыд для русских покинуть отчизну без малейшего ружейного выстрела и без боя?. Когда все разошлись, Кутузов запёрся в своей комнате и плакал… —?Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,?— повторял он. —?Они у меня ещё лошадей жрать будут… Марго пыталась пробраться к нему, но он не впускал. ?Теперь всё наоборот?,?— подумала она. Через буквально полчаса он вышел из комнаты, прогулялся и начал работу.В армии этот приказ восприняли негативно. Никто не верил в то, что придётся оставить Москву, многие плакали. У многих там жили семьи, у кого-то были там просто пустующие имения, но дело даже не в этом. Гордость, которую так задевали до сего дня, сегодня задета была ещё больше. В армии было полное разочарование и не находились те, которые оправдывали всё это… Вяземский, когда эту новость доложил ему адъютант, в истерике снова перевернул свой стол, потом стул, а потом сел на пол и заплакал. Но потом встал и начал готовиться к отступлению. Вся армия была явно в не лучшем своём состоянии как моральном, так и физическом. Берг, пока Дохтуров его не трогал, сидел в конюшне и размышлял. В его руках был блокнот, где он критиковал произведения и временами рисовал. Сегодня он делал зарисовки генералов на совете и самого совета. И как-то не вольно, когда закончились генералы, он начал рисовать Марго. Он не знал, что будет делать с этим странным чувством. Казалось, нужно расстраиваться оставлению Москвы, а к нему за всю жизнь пришёл смысл жизни. Оказалось в жизни есть смысл. Он почувствовал себя как никогда счастливым… Как назвать своё состояние он не знал, раньше он с ним не сталкивался. К Адель у него были другие чувства. И вспомнив её, его сердце снова обожглось. ?Могу ли я снова доверять женщинам???— поставил себе вопрос Берг. Если Берг ещё был в раздумьях, то Дохтуров, подошедший сзади и наблюдавший за тем, как старательно Берг вырисовывает черты лица Марго, понял, что-то очень важное, но озвучивать это не стал. В десять часов вечера армия должна была выходить двумя колоннами. Одна под командою генерал-адъютанта Уварова через заставу и Дорогомиловский мост. При ней находился Кутузов. Другая колонна под начальством генерала Дохтурова проходила через Замоскворечье на Каменный мост. Обе колонны направлены через Рязанскую заставу. Затрудняли движение войск переправы, тесные улицы, обозы, приближенные в ожидании сражения, резервная артиллерия и парки, и в то же время толпами спасающиеся жители Москвы до того, что армия до самого полудня не могла выйти из бывшей столицы.