- XVIIIв. Магадан, Анадырь (намёки на слэш) (1/1)

Конец 60-х годов XVIII века. Гижигинск не ждал от этой встречи ровном счётом ничего хорошего. То, что вопрос с подчинением агрессивного племени чукочей Российской империи не удалось решить ни Красноярску, ни даже Якутску, было ему известно как нельзя лучше. Более того, он вот уже несколько недель к ряду изучал всё об этом народце: особенности их жизненного уклада, мировоззрения, их обычаи, традиций и даже национальный костюм. Но сильнее всего его внимание приковала к себе история боевых столкновений чукочей с соседними народами: он прочитал подробные записи об их тёрках с юкагирами, чьё олицетворение уже, видимо, было убито чукочами, и коряками, о стычках с эскимосами, нет-нет, а заплывавшими в эти места с далёкой Аляски. В ответ и сами чукчи доплывали до неё самой и гоняли местных уже на их территории! Впрочем, пока ещё тот полуостров так не назывался, а вот Анадырский острог в землях чукочей очень даже существовал и, конечно, из года в год и из сезона в сезон подвергался нападениям этого воинственного племени. Гижигу поражали эти напористость и упорство. Грозный северный народ не только не хотел платить ясак и подчиняться империи, ранее подмявшей под себя всё и вся от границ Польши и до берегов Колымы, но и оказывал вооружённое сопротивление тем немногочисленным русским, которые пытались его подчинить. Паренёк почти не понимал, откуда у живших в настолько суровом и холодном климате людей столько энергии, столько силы и мощи. Не понимал он ещё и то, как чукочи с их примитивным и самодельным оружием стали той непреодолимой преградой, которая мешала цивилизации вобрать в себя северо-восточную оконечность Азии полностью, раз и навсегда изменив условия жизни здешних людей. Ну, или не изменив, ведь коренные перемены в народном быте в таких условиях возможны вряд ли, однако прежний уклад жизни непременно дополнился бы и обогатился многими новыми изобретениями и возможностями. Имели чукочи и своё олицетворение. Это был юноша с необычными и даже красивыми чертами лица, раскосыми глазами и прямым, будто бы принизывавшим душу насквозь замогильным холодом, взглядом. Гижигинск видел его всего лишь однажды?— во главе отряда чукочей, нападавших на острог на Анадыре сразу после того, как он сам покинул его после очередной проверки. Дела там с каждым годом становились всё хуже, а запросы, посылаемые Гижигой в Москву и Санкт-Петербург, либо пропадали где-то по дороге, либо терялись в ворохе более важных проблем Московского царства, а потом, уже теперь?— Российской империи. Не даром говорят, что спасение утопающих?— дело рук их самих. Вот только здесь, среди этих ледяных десятимесячных пустошей, в окружении этой вечной мерзлоты, бесконечных болот и зарослей ягеля, в этот адский мороз, в особо холодные зимы замораживавший даже слёзы, сил спасать самих себя ни у Гижигинска, ни у его людей, уже не было. А потому возникшую проблему требовалось решить как-то иначе и срочно, пока завоевание края чукочей не превратилось в воронку, из года в год засасывавшую в себя людей и ресурсы, время и силы. Именно за этим и ехал Гижигинск сюда, под Анадырский острог, снова. Укрепление скоро должно было быть ликвидировано, но оставалось ещё одно дело, которое нужно было успеть сделать прежде, чем обветшалые стены заледеневшей крепости поглотит в себе огонь. Нужно было попробовать замириться с чукочами, тем более, что их олицетворение впервые за всё время общения казаков с его народом выразило заинтересованность в этом. Интересно, почему? —?Почему именно сейчас? —?Этот вопрос и занял Гижигинск тому самому чукче. Хоть паренёк по меркам олицетворений и был юн, он производил впечатление не только закалённого в боях воина, но и умудрённого жизнью человека. Они сидели на полу яранги, на толстом слое шкур пыжиков[1], из которых, Гижига знал, чукчи шили свою одежду, у самого огнища. Костёр медленно тлел, служа больше источником приятного пряно-горелого запаха, чем тепла. Хотя холодно не было: прежде, чем начать гаснуть, огонь успел неплохо прогреть помещение, и на ближайшие несколько часов об этой проблеме можно было забыть. Ну, правда, если не допускать сквозняков, и именно с этим пока что всё было хорошо: люди, как русские, так и чукотские, знали, о чём собирались договориться два олицетворения, и не хотели мешать им. В конце концов, если у них получится, то жить будет легче не только им самим, но и всем окрестным народам, ведь всё население округи уже так или иначе зависело либо от одних, либо от других. —?Почему не с Красноярском и не с Якутией? —?Снова спросил Гижига, видя, как задумался чукча, медленно скользя чёрными ониксами глаз по нему самому. Спросил и съёжился, так как от взгляда столь незнакомого олицетворения столь незнакомого ещё народа всё ещё было не по себе. Однако Гижигинск не мог не почувствовать то, что юный Кагыргын[2], постарался сделать его мягче, ведь сейчас он хотел разрешить дело миром, и показывать свой нрав не имело никакого смысла. Сидя как на иголках, Гижига отогнал от себя мысль о ловушке: предпочитая честную борьбу, чукча ещё никогда не падал так низко, и даже то, что в его логове сейчас находился его самый заклятый враг, не должно было никак повлиять на его принцип. Или… должно? —?Потому что с ними нельзя договориться,?— на ломанном русском ответил он. —?Они действовать без чувства, без желания понять нас, без желания мира. Но ты же?— дело другое. Мы с духами видеть в тебе доброту и… —?он слегка замялся,?— проблему, и потому хотеть помочь тебе. А ты?— мне. Так и должно быть в природе, потому что всё должно быть в равновесие. —?Ну и как же мы сможем договориться? —?Гижига не был уверен, стоило ли ему слушать этого парня, ведь и у него самого тоже уже давно был план по замирению его чукочей, который он и хотел предложить на этой встрече, однако какое-то странное и слегка гипнотическое ощущение заставило его переспросить. Немного насторожившись при упоминании каких-то духов и пока ещё ничего не понимая, Гижигинск готовился выслушать предложение оппонента. Что оно будет очень странным, он уже знал, но пока ещё даже не представлял, насколько. —?В моём народе,?— заговорил снова чукча,?— есть такой обычай: при некоторых обстоятельствах наши мужчины мочь стать женщинами. Поменять и своё тело, и свою душу. И, видя, что Гижигинск всё ещё в замешательстве, он поспешил объяснить подробнее: —?Так мы мочь помирить наши народы. Я мочь стать женщиной, чтобы быть для тебя хорошей парой. Мои духи разрешить мне.[3] Ты мне понравиться, ты молодой, красивый, но тебя портить бледность и грусть. Я говорить с духами, я понимать, почему. Ты медленно умирать, а я мочь сделать это медленнее. —?Он снова замолк, словно давая Гижиге время на понимание. —?Может быть, я даже мочь сделать так, чтобы ты стать здоровым. Гижига молчал. От услышанного ему снова стало как-то не по себе, но уже совершенно не так, как прежде. Рассматривал ли он когда-нибудь себя в качестве пары для мужчины, не говоря уже о том, чтобы такого необычного? Нет, нет, нет, и ещё раз нет?— это было так странно, ново, отчасти противно, что Гижигинск в отчаянии мотнул головой, словно стараясь отогнать от себя это наваждение. —?Что будет, если я не соглашусь на это? —?Вдруг спросил он, ослеплённый внезапным осознанием. Чукча расплылся в нежно-зловещей улыбке: —?Я и мой народ продолжить бить твой, и твой в конце уйти из этого места навсегда. И тут Гижига всё понял. Это был своего рода дипломатический шантаж, и сидевший перед ним явно знал, как повернуть ситуацию в свою пользу. Он предлагал Гижигинску нечто сродни европейскому династическому браку, только со своими особенностями, и не только они, но и всё предложение в целом пугало парня практически до смерти. Но слова чукчи также заставили его и задуматься: Гижиге не раз говорили и раньше, что при всей своей метисной, а, точнее, сахалярской, красоте он действительно слишком тонкий, болезненно-бледный, а душу его сковывала какая-то странная и огромная грусть, средства избавиться от которой прежде совершенно не было. Вдруг это она?— та помощь, которая так была необходима ему всё это время? А ещё, кажется, это всё-таки и было тем, что могло замирить русских и чукчей между собой и, хотя бы номинально, но присоединить их к территории всё ещё разраставшейся во все доступные стороны империи. Ведь он, Гижига, как раз ради этого и приехал сюда, в этот богом забытый угол Азии, он должен был решить этот вопрос раз и навсегда, должен был сработать лучше, чем даже его мать, Якутск, у которой этого не получилось. И теперь выход из положения предлагал ни к то иной, как само олицетворение врага, известное своими честью и честностью и, быть может, стоило поверить ему и в этот раз? Гижигинск глубоко вздохнул, набирая в лёгкие побольше пропахшего золой воздуха яранги, а затем шумно выдохнул, произнеся лишь одно: —?Я согласен. Он уже полностью осознал свою участь.Сноски: [1]?— Пыжик?— телёнок северного оленя в возрасте до одного месяца (иногда так называют и полугодовалых телят). [2]?— Кагыргын?— южно-чукотское название столицы Чукотского автономного округа, города Анадыря. [3]?— Смена пола?— весьма интересный обряд у чукчей, который они проводят по приказанию духов: мужчины (а в основном практиковалась смена пола из мужчины в женщину) после обряда меняли одежду, причёску и занятия, ну и выходили замуж за человека своего биологического пола. Причём, если настоящие женщины не обладали решающим голосом в семье, то превращённому в женщину мужчине перечить было нельзя, ибо они считались могущественнейшими шаманами.