- 1944г. Новосибирск, Кемерово, Томск (гет) (1/1)

Середина лета 1944 года. Любой человек на моем месте был бы очень рад тем нескольким дням, которые я могу побыть дома. Там, на фронте, я постоянно общаюсь с ними: вижу, как люди хотят вернуться, хотят еще раз обнять своих родных, близких, любимых… Некоторые, кажется, даже понимают, что, скорее всего, увиделись бы с ними в последний раз. Но долг Родине превыше всего?— сначала она, а все остальное подождет. Вот до этого самого ?потом?, как это обычно бывает, доживают далеко не все. Конечно, это зависит от умений, подготовки, но, кроме всего прочего, на это влияет и удача: ты можешь быть трижды героем?— и погибнуть в обычной случайной перестрелке. Хотя у нас, олицетворений, все немного иначе. Убить нас можно, но это гораздо сложнее, чем обычного человека?— ведь мы, все же, представляем собой целую территорию. В начале войны я сам пошел в летчики. Меня всегда привлекали полеты: те простор и свобода, которые ощущаются в них, не узнаются больше нигде. Потому в эти, по-настоящему трудные, военные годы я практически сроднился с небом. Но сейчас, когда мы, наконец-то, сняли блокаду Ленинграда, и мое присутствие на фронте уже не столь важно, мне выделили свободное время. Правда, таковым оно будет лишь отчасти: я буду заниматься отправкой хранившихся у меня Петиных экспонатов обратно. Но… рады ли будут видеть меня дома? Кемерово?— конечно да, а вот на счет остальных я почему-то не уверен. Я же выскочка. Нет, даже не так: сирота-выскочка. Белая ворона, осмелившаяся покуситься на место столицы. На место Томска… —?Коля?! —?Удивленный взгляд Кемерово застает меня сразу же на пороге. —?Ко-оленька! Через секунду Маринка уже виснет у меня на шее. —?Я так рада, что ты жив и здоров… —?Она запинается от волнения. —?Ну, и все там это… Такое… Ну, что говорят в таких случаях?.. —?Кемерово тут же берет себя в руки. —?Но, слушай, почему так рано? Об окончании войны еще не объявляли… Насколько я знаю, все сейчас где-то в Европе… —?Меня отпустили домой по делам. —?Я улыбаюсь. На самом деле я рад видеть ее, но дом почему-то давит, создает впечатление пустоты. —?Нужно отправить экспонаты обратно в Ленинград. В его состоянии… Он будет рад узнать, что хотя бы с ними все в порядке. —?Интересно, где все остальные?.. —?Марин, а где все? Где Кузя? —?А, этот. Ну, он в последнее время живет у своего Алтая. Там и работает. Я, собственно, не против, устала уже слушать его недовольства… —?А Тёма, он дома? Я слышал, что его из-за довольно сильной раны направили в тыл восстанавливаться… —?А он… —?О, приве-е-ет! А я думаю, что за знакомый голос! Ты все же вернулся. А чего так рано? И почему сам? —?В дверном проеме, соединяющим прихожую и гостиную появляется слегка пошатывающаяся фигура Томска. —?А мы, знаешь ли, не ждали. В прочем, и не собирались. —?Он усмехается. —?Говори за себя! —?Кемерово в растерянности, она выпускает меня из объятий. —?И вообще, тебе не мешало бы проспаться! —?Да вот только собирался, а тут такие дорогие гости! Надо же встретить как полагается! —?Потом встретишь, а сейчас только позоришься! Сибушка, вообще-то, за нас всех жизнью рискует! —?Тебе и правда стоит пойти отдохнуть, Тём. Кажется, ты и правда выпил больше, чем надо. —?Не дав Томску сделать и шага в прихожую, я подхожу к нему и, взяв Тёму за руку, закидываю ее к себе на плечи. —?Поговорим утром, когда ты будешь в порядке. Горько видеть его таким, но еще более горько осознавать то, что все это из-за меня. Когда-то давно, когда я еще не был олицетворением в полном смысле этого слова, он был для меня кумиром. Нет, правда: он был таким умным, таким одаренным. Я восхищался им, даже, может, немного завидовал… Но я никогда не хотел, чтобы все вышло так, как теперь. Я занял его место. Вот почему у нас, олицетворений, всегда так: если есть общие интересы, то не получается просто дружить, заниматься одним делом?— кто-то обязательно будет давить и даже выдавливать другого?! Я не хотел. Мне просто нужно было быть кем-то. Показать, что я тоже не пустое место. Просто вышло все чересчур: я и столица, и Транссиб у меня… Да и само место изначально выгоднее, чем у Томска. Так и получилось, что я сломал его. И, несмотря на то, что мы пытаемся дружить, и я стараюсь всячески поддержать его, он все равно сдается. И пьет. И теперь, пока меня не было рядом, он, видимо, позволил себе сдаться полностью. Пока я вел его, Томск что-то еще говорил мне?— кажется, не самое приятное,?— но я предпочел не слушать его и, проводив его до кровати, ушел на кухню. Марина же осталась укладывать брата. —?Он уснул. —?Вздохнув, сообщила Кемерово, присоединившись ко мне позже. —?Слушай, ты это… Прости его. Он не виноват, просто выпил… Он в последнее время все чаще позволяет себе это… —?Нет, Марин. Это все я. Я и обида. Ты же сама знаешь, как у нас с ним вышло… —?Первоначальная радость от встречи после стольких лет уже давно куда-то делась, оставляя место лишь нахлынувшему снова чувству вины. —?Да даже если и так! —?Сев рядом, она мягко коснулась ладонями моего лица и развернула к себе. —?Это ведь не повод говорить такое! —?Что? —?Я мягко улыбнулся. —?Что я не вернусь? —?Да! Только… Только попробуй не вернуться! —?Не волнуйся, мы же олицетворения. —?Я погладил ее по щеке. —?Поэтому все будет хорошо. Ну правда. —?Обещаешь? —?Хоть она и смотрела на меня с нежностью, в ее голосе все же проскальзывали волнение и недоверие. —?Обещаю. —?Я тихо усмехнулся. —?Треугольник из Берлина послать потом? Он всяко придет гораздо раньше меня, а ты узнаешь о победе одной из первых. —?Дурак ты, Новосибирск. —?Марина грустно улыбнулась. —?Хоть и умный вроде бы, но такой все еще дурак. Не треугольник мне твой нужен, а ты сам. И, желательно, живым и невредимым. И, не дав мне ответить, она снова обняла меня за шею и нежно коснулась моих губ своими.