Флешбэк #3 (1/2)

Традиционный взгляд на события с точки зрения Георгия Петровича. Восьмая глава, после бала в Петербурге сербы вернулись в Белград, Мария Павловна заболела и...._________________________".... лишь недавно вернулся из Царского, - дежурил при царе, - заодно узнал нерадостные новости о самочувствии доброй знакомой вашей, Марии Павловны, - вы, наверное, уже знаете, что она довольно серьезно больна последние дни. Были опасения даже за её жизнь, так серьёзно положение, Боткин, царский лейб-медик, не может назвать её недуг определённо. Обстановка, как вы понимаете, очень напряжённая, император очень волнуется за Мари, императрица приказала беспрестанно служить молебны о выздоровлении, но это мало помогает, - она в бреду, совершенно без сознания. Княгине, верно, памятник можно ставить за это время, - она рядом с нею почти неотлучно сиделкою, более ничьей помощи не принимает и успевает, притом, и детьми заниматься, и дядей Павлом, чьё здоровье также не радует вовсе.Елена очень тревожится о Мари, сейчас сидит рядом и умоляет написать вам, что следом отправит письмо и расскажет все подробности. Бедняжка, она страшно взволнована... "Он машинально сложил письмо, даже не дочитав его, и убрал обратно в конверт, лишь только потом замечая, как дрожат руки, - они были будто чужие, слабые, непослушные. Сжав ладони в кулаки, Георгий посмотрел в окно, на садящееся за линией горизонта солнце, и в груди защемило страшное "а вдруг это последний закат? Её закат...""Мария" - он звал её сердцем. Колотящееся нещадно, оно, казалось, грозится выпрыгнуть из груди, крича от боли, обливаясь кровью. "Мария" - оно звало, а он молчал. Он боялся представить, что завтра или может быть днем позже откроет газету и прочитает,что в России скончалась великая княжна Мария, но, право, ради бога, кому нужна была эта ложь. Георгий знал отчётливо - он прежде газет узнает, что это случилось.

Он был сам не свой эти дни - все валилось из рук, он не мог сосредоточиться буквально ни на чем, неизменно вызывая недовольство отца, брата, которое, впрочем, было не ново и не волновало его. С тех самых пор, как её рука выскользнула из его пальцев, и он поклялся ждать, - с тех пор, казалось, все перевернулось с ног на голову. Он желал услышать ответ на заветный вопрос и мечтал не услышать его никогда, боясь рокового "нет", разбившего его прежде совершенно безучастное, холодное сердце, - но сейчас отказ уже не так страшил князя, как угроза потерять её навсегда.

- Можно? - он ненавидел это. Аудиенции у короля всегда были вынужденные - он и сам забыл, когда по доброй воле входил во дворец. Какие-то пять минут, разделявшие его дом и резиденцию отца, прежде дали бы ему возможность десять раз решиться отказаться от встречи, но сегодня впервые в жизни он был уверен в том, что это необходимо. - Я не побеспокою?

- Стоило телефонировать заранее, у меня Пашич почти на пороге, - слегка недовольно отозвался отец, не глядя на него. - Что тебе?

- Я...мне пришло письмо от князя Константина.

- Хм... что-то о Елене?

- Да, он пишет, что Ябе в последние дни в совершенно подавленом настроении, - королевич теребил свою фуражку, боясь даже посмотреть на отца. - Я хотел предупредить, что еду к ней в Петербург.

Король также не смотрел на него.

- Нет.

- Нет? - растерянно повторил Георгий. - Отчего?

- Ты злоупотребляешь гостеприимством и временем сестры. Ей стоит больше проводить времени с мужем, а не развлекать тебя.

- Меня вовсе не нужно развлекать, я сам найду себе занятие!

- Не сомневаюсь. А потом твои занятия будут полоскать все мировые газеты.

- Вы не понимаете! - воскликнул королевич. - Я должен поехать!

- Глупости. Сестра даже не просила тебя приезжать, это все мнительность её деверя. Елена прекрасно устроилась в России, у неё есть общество и поддержка, нет никакой нужды постоянно требовать нашего внимания. Тем более - твоего.

Удар пришёлся прямо в сердце, и без того наполненного болью, но принц скрыл это, гордо вскидывая подбородок, - он как никто другой умел "держать лицо".

- То, что я не нужен вам, не значит, что я не нужен Елене.

Король, наконец, отложил бумаги и соизволил взглянуть на сына.

- Ты останешься дома, - произнёс он ровно. - Нет ни единой причины срываться в Петербург менее чем через две недели после возвращения оттуда. Елена найдёт утешение без нас, у нас же собственные дела, требующие внимания. Когда ты был в расположении своего полка, напомни мне?

Он ловил воздух ртом - ему было совершенно нечем дышать.

- Пожалуйста...

- Ты офицер, Джордже.- Мне необходимо быть в Петербурге. Дайте мне два дня. День. Несколько часов.

- Несколько часов развеют печали Елены?

Цинично, жестоко, едко, - он смотрел и не верил, что это говорит его отец. Тот, что так равнодушно смотрит на то, как он горит заживо.

- Папа, - из последних сил, шёпотом, как в детстве. - Папа, пожалуйста.

- Ты снова задумал гнусную проделку. Я чувствую это. Ты никуда не поедешь - я велю проследить за этим особо. - он покачал головой. - Я уповал на то, что ты перерастешь это однажды. Но твоё себялюбие и эгоизм лишь увеличились с годами. Прочь. Я более не позволяю тебе приходить с какими то не было просьбами без прошения об аудиенции. Ты бездарно отнял у меня слишком много ценного времени.

Король вновь сосредоточил внимание на бумагах, подчёркиваю, что разговор окончен, и та боль, сжимавшая грудь, внезапно отступила, - он не чувствовал более ничего, кроме неприятного осадка горечи.Когда-то все было иначе, и он влетал в отцовский кабинет без стука, всегда нужный, всегда желанный, два десятилетия бывший любимым сыном, теперь он был не нужен вовсе - не наследник, а только разбитая вдребезги надежда. Он любил в нем этого самого наследника - продолжателя рода, внука Карагеоргия, серба до кончиков пальцев, без единой капли черногорской изворотливости. Его честность, прямолинейность, бескомпромиссность - все оказалось ненужным, когда он подписал отречение и бросил на стол цепь лазаревского ордена.

- Тогда мы квиты, - выдохнул Георгий, уже взявшись за ручку двери. - Я отнял у вас время. Вы отняли у меня последнее дорогое. Прошу простить меня, Ваше Величество . Честь имею.

Он не слышал, сказал ли что-то ему отец вдогонку или промолчал - всеми мыслями своими он был далеко. Последняя надежда увидеть девушку - быть может, в последний раз! - рухнула оземь и рассыпалась в пыль. Для всех его боль была пустым звуком, он не хотел даже пытаться объяснить, что у него на душе. Сейчас ему не хотелось ничьей компании - он знал, где найти того, кто выслушает. И не осудит.

Тишина.

Здесь уже не стучали молотки, не визжали пилы, не пели рубанки.

Тишина.