Глава 6. Чёрный туман. (1/2)

Sie trägt den Abend in der BrustUnd weiss dass sie verleben mussSie legt den Kopf in seinen SchossUnd bittet einen letzten KussUnd dann hat er sie geküsstWo das Meer zu Ende istIhre Lippen schwach und blaßUnd seine Augen werden naßRammstein – Nebel

Ничего не было видно вокруг. Всё обволакивала тьма: плотная, тяжёлая, тягучая. Айсминта попыталась встать, но внезапно поняла, что под ней нет какой бы то ни было точки опоры, и она просто увязла в окружающей черноте. Тело плохо слушалось, упорно не желая работать в месте без гравитации, температуры, света, звука, чего-либо материального. Девушка не слышала своего дыхания, не слышала биения своего сердца: тьма поглощала звуки, не позволяя им проявиться ни на секунду. Айси собрала остатки энергии, чтобы немного посветить и сориентироваться. Но ничего не произошло. Ведьма чувствовала, как излучением с её ладони уходят силы, рука источала свечение, но этого не было видно вообще, тьма оставалась непроницаемой. Она поглощала свет и как будто становилась ещё гуще, если такое вообще возможно. В тупом оцепенении Айси отдавала энергию, которая бесследно исчезала, словно затягиваемая чёрной дырой. Зрение, слух, осязание, обоняние, вкус, тактильное чувство… Ничто не действовало в этой жуткой темноте. Айсминте начало казаться, что и не дышит она уже, и что сердце не бьётся, и что вся магия исчезла из её тела, которого уже тоже нет… Устройство человеческого разума: не вижу, не слышу, не чую, не чувствую – значит этого нет. Поэтому девушке казалось, что она, Айси, всего лишь порождение собственного сознания. Но что же тогда это сознание, если его обладательницы нет на самом деле?Разум ледяной ведьмы превратился во что-то абстрактное, чёрное, вязкое. Наверное, всепоглощающая тьма просочилась в голову и выпивала мысли, как до этого абсорбировала всё волшебство и ощущение жизни из тела. Последнее, что почудилось угасающему сознанию – падение сквозь чёрный туман со всё возрастающей скоростью. Потом всё исчезло.***

Айси стряхнула с себя ни с того ни с сего напавшее наваждение. Вынырнув из мутного пруда задумчивости, она мотнула головой, откидывая прямую белую, с кремовым отливом, прядь с лица. У неё на секунду закружилась голова. Возможно, в этом было виновато непривычное жаркое солнце, свет которого равномерно заливал сливочно-золотым маревом нежную зелень листвы берёз, гладкие полупрозрачные ладони клёнови мягкую зеленую шёрстку газонов. Айси глубоко вздохнула, и грудь наполнили ароматы цветущих трав, прогнавшие остатки необычных флюидов горести из светловолосой головы. Через минуту милое создание с глазами цвета неба, забыв о том, что так прочно и мрачно занимало его сознание некоторое время назад, бежало по шуршащей гравиевой дорожке парка имени Саманты Эраклионской в Магиксе, иногда кружась на месте, купаясь в ласковых лучах щедрого на тепло Гелиоса— солнца этой части волшебного измерения. Танцующая в потоке света словно пыталась впрок запастись этим ощущением лёгкого, неземного счастья, этой мягкой, словно укутывающей в кокон тепла, эйфории. Белое, далёкое светило Мироса – Айсштерн – никогда не смогло бы подарить подобных ощущений своим мертвенным, холодным и чрезмерно ярким излучением. Светловолосой красавице не хотелось даже вспоминать эту свою звезду и свой мир, похожий на колоссальную глыбу льда, ненавидимого ею после переохлаждения правой руки. С тех пор собственное имя казалось Айси насмешкой над несчастной обмороженной кистью, которую чудом спасли, избежав ампутации. Но обо всём этом девочка сейчас не думала, наслаждаясь чудесным днём. Всё было прекрасно сегодня: она с родителями наконец-то прилетела в Магикс, где всегда хотела побывать, погода стояла великолепная, настроение было приподнятым, да что уж там, настроение просто парило в верхних границах атмосферы! Во многом потому, что Снежанна позволила дочери погулять в парке одной пару часов, с условием, что ровно в 14:00 они встретятся у главных ворот. И сейчас одиннадцатилетняя Айси чувствовала себя самостоятельной девочкой, которая может ходить по парку одна, будто взрослая. Но подскоки, радостная беготня и весёлая улыбка с головой выдавали её возраст.

Наконец, девочка устала бегать на непривычном тепле и вошла под сень деревьев.Зелёный полумрак принял её под своё прохладное крыло, приятно овевая свежестью. Через некоторое время ухоженная тропинка привеладевочку к полянке и памятнику мужчины в натуральную величину. В его правой руке было знамя, а в левой – тетрадь. У него было хмурое лицо, и казалось, что бронзовые глаза смотрят как-то недоброжелательно.

— Кто бы это мог быть? – пробормотало себе под нос маленькое милое создание в голубых шортах и маечке.— Великий поэт, Владимир Владимирович Маяковский.Маленькая жительница Мироса повернула голову в сторону, откуда донёсся голос. На лавочке сидела девчонка примерно одного с Айси возраста, с русыми волосами, стрижеными каре, и в круглых оранжевых очках. На ней был сиреневый топик и джинсовые бриджи. В руках у неё была какая-то старая книжонка. Светловолосая девочка подошла к незнакомке и присела рядом.— Никогда о таком слышала, — сказала она, с интересом глядя на лицо монумента.

— Конечно, не слышала. Он с Земли и волшебником не был. Но памятник емупоставлен здесь, потому что Верховная Магистресса Саманта Эраклионская, прошлая правительница Магикса, любила его творчество, – ответила незнакомая девочка. – Я тоже его люблю.

Говоря это, русоволосая с интересом смотрела на Айси. Но как только гостья с Мироса повернулась к ней, та отвела взгляд и притворилась, что лицо памятника её тоже сильно заинтересовало. Потом девочка в очках повернулась к Айси и продолжила:— Но его творчество не каждому дано понять. Многие просто не видят того, что скрыто за всем этим… как его… за эпатажем! Вот послушай стих «Военно-морская любовь!»По морям, играя, носитсяс миноносцем миноносица.Льнёт, как будто к мёду осочка,к миноносцу миноносочка.И конца б не довелось ему,благодушью миноносьему.Вдруг прожектор, вздев на нос очки,впился в спину миноносочки.Как взревёт медноголосина:«Р-р-р-астакая миноносина!»Прямо ль, влево ль, вправо ль бросится,а сбежала миноносица.Но ударить удалось ему

по ребру по миноносьему.Плач и вой морями носится:овдовела миноносица.И чего это несносен наммир в семействе миноносином?*Под конец стихотворения Айси уже задыхалась от смеха, согнувшись пополам.

— Над чем ты смеёшься?! – нахмурилась любительница Маяковского, не понимая причины столь бурного веселья.— Аххах… Мино… Р-р-растакая миноносина! Ха-ха-хаа!.. – вдвойне смешнее для Айси делал стих непривычный русский язык. Конечно, жители волшебного измерения от рождения понимали все языки, но иногда звучание казалось им до неприличия забавным. Когда смех одной немного поутих, другая девочка начала тоном профессора высшей математики на лекции:— Вижу, ты не поняла всей глубины этого прекрасного стихотворения. А ведь смысл в том, что война разрушает жизни людей, как разрушила эту военно-морскую любовь. Ну прекрати хихикать, это серьёзно!— Я понимаю. Просто, это очень… оригинальный поэт, — сказала Айси. – А что ты читаешь? – перевела она тему: ей не хотелось спорить с этой странной девочкой в очках.— «Введение в Тёмную Магию», — ответила та, показывая чёрную с красными символами потрёпанную обложку.— О, а твои родители не против этого? – спросила Айси.— Нет, им всё равно. Им ВСЁ всё равно… Они безразличные, как Айсштерн, — oтветила девочка.Её ответ странно взволновал Айси. Жительнице Мироса вдруг отчаянно захотелось, чтобы эта девчушка была с той же планеты, что и она. Маленькой голубоглазой красавице подумалось, что с очкастой неряхой надо ещё много о чём поговорить, и получаса, судя по наручным часикам, оставшегося для разговора, Айси казалось мало.

— Ты тоже из системы Айсштерна? – спросила она, чувствуя внезапное волнение.— Ну можно и так сказать, — последовал ответ.— Ты с Мироса?— А откуда ещё? Это единственная населённая планета в системе этой звезды. Насколько я поняла, и ты с Мироса?— Ага, – просто ответила Айси, тихо радуясь тому, что они с незнакомкой из одного мира. Эта новость оказалась для маленькой девочки с хвостиком кремово-белых волос настоящим облегчением, создавшим в разуме радостную и лёгкую атмосферу.Айси протянула землячке руку и произнесла, подражая манерам взрослых. –Будем знакомы. Меня зовут Айсминта.На это вторая девочка улыбнулась и ответила, пожав светлую ручку:

— А я Даркнесс.*Стихотворение В. В. Маяковского «Военно-морская любовь», написанное в 1915 году.***

И исчез ласковый Гелиос, и сошли на нет шелест листвы и пение птиц, и худая ручка очкастой неряхи в руке Айси растворилась во всепоглощающей черноте. Ведьмасжала кисть в кулак, словно пытаясь отбить у тьмы последнее угасающее эхо дружбы, едва зарождающейся нежности, жизни, которое ещё теплилось в ладони. Но, просачиваясь сквозь пальцы, мрак вымыл последние крупицы радости из кулака девушки, оставив там лишь вакуум, который, как ни странно, казался мокрым, словно слёзы. Потом Айсминта перестала чувствовать и это тоже. Она снова возвращалась к состоянию бредящегоразума в огромной холодной пустоте. Но на этот раз чудесное светлое видение из детства не приходило на помощь, не появлялось той нити света, что могла бы вывести девушку из этого ужаса. Лишь одно не позволяло Айси навсегда покинуть сознание: возвращая к реальности, в угасающем разуме ведьмы маленьким, но ярким светодиодом вспыхивала фраза, которую произносил не самый приятный, но такой родной голос.«А я Даркнесс». Однако эти три простых слова никак не могли обрести форму, окраску, направление. То ли фраза-диод вспыхивала слишком кратковременно, то ли разум Айси уже отказывался реагировать на что бы то ни было, но смысла этих слов девушка понять не могла, да и не сильно она старалась, занятая размазыванием собственного сознания по внутренней поверхности черепной коробки, в бесплодных попытках понять, что есть это самое сознание, и где оно находится, и что это вообще за шмоток мяса и костей, подвешенный в абсолютной темноте. Признавать себя этим шмотком остатки Айсминты Эйсхекс явно не собирались.

«А что такое вокруг, за пределами этой тесной костяной шкатулки? Холод, пустота, темнота, тьма… А я Даркнесс, — бессвязными обрывками вырывались мысли из болезненно пытающегося не затихнуть навсегда сознания. - А что такое тьма? А я Даркнесс. И почему она холодная и в ней ничего нет, кроме куска плоти, где я застряло? Почему бы мне не выйти из этой гадкой тюрьмы, называемой телом? А я Даркнесс… Почему бы не оказаться на свободе (а свободе ли?) среди тьмы вокруг? Но нужно сначала узнать, что есть эта самая тьма. А я Даркнесс… И тьма Даркнесс. А не многовато ли тавтологии? Может, стоит называть это некое Даркнесс как-то по-другому?.. Например, Дарси. А почему так, а не иначе?»И вдруг, словно молотом по наковальне, по бредящему сознанию Айсминты ударило понимание: ей нужно найти носителя этого имени. Найти, чего бы то ни стоило. Ещё не полностью освободившаяся от безумия ведьма не помнила, кто это, но почему-то уже не сомневалась в том, что девушка. Неизвестно откуда (уж не сама ли тьма наградила за первый выигранный у сумасшествия бой?) взялись силы, чтобы сбросить оцепенение и прокричать в пустоту:

— Даркнесс!

Темнота, словно смягчившись от своего имени*, позволила звуку, оглушающему своим неожиданным высвобождением, распространиться, перестала так сильно давить на разум Айсминты, позволяя ей снова на некоторое время покинуть холодную бесконечность-замкнутость (жуткое сочетание!), аккуратно ступая по нити света, уводящей в прошлое.

*Darkness (англ.) – тьма – прим. автора.

***

Для такого сурового пристанища в Космосе, как Мирос, пейзаж тем днём был очень красив и приятен. На то и была она — кульминация лета, чтобы раз в год радовать Природу-спартанку этой планеты быстротечным пробуждением от ледяного анабиоза.Низкорослые кустарники с мелкими тёмными листьями без черешков, лишайники и мхи, покрывавшие скалы и землю, всё это поражало своей резкой зеленью и чернотой, столь непривычной после постоянного белого и сверкающего инея, льда и снега. Лишь четыре месяца в году красовались растения обнажёнными листочками и стволами, и жители каждого уголка морозной планеты с нетерпением ждали наступления этого времени на своём клочке территории. Ведь остальные две трети года всё сковывала ледяная пустыня, слой снега в которой к середине зимы вырастал до десятка метров, превращая всё пространство в сплошной белый покров.Но то был один из прекрасных летних дней, и погода радовала безоблачностью и относительным теплом жителей Центра. То была наиболее густонаселённая территория Мироса, где находилась столица всей планеты – Врата Зазеркалья. Там, в подземном городе, и жила семья Айсминты Эйсхекс.

Сама Айси сейчас бродила по вестибюлю космопорта столицы, часто в нетерпении поднимая взгляд на огромные часы под потолком. Столь ожидаемая ею встреча задерживалась всего на шесть минут, но четырнадцатилетней девочке казалось, что это нечто из ряда вон выходящее. «Неужели нельзя было со звездолёта – и бегом сюда? Как только увижу её – всё выскажу, всё-всё, что об этом думаю», — проворчала про себя Айси. Но желание «всё-всё высказать» испарилось, не оставив и следа, когда среди потока входящих в вестибюль людей мелькнули круглые оранжевые очки и русые волосы худой девочки в лиловой ветровке. Она отошла от основной массы прибывших с Магикса и озиралась по сторонам, слегка прищуриваясь. Вдруг кто-то рванул небольшой чемодан из её левой руки.

— Вор! – возмущённо вякнула Дарси, прежде чем увидела «грабителя».— Сама ты вор! Не видишь ничего вокруг, что ли? – сказала девочка с кремовыми, почти белыми, волосами, собраннымив высокий хвост. – Трусиха! Я бы сразу в таком случае кулаком глаз! А не верещать, как маленькая.— Ага, и если бы я сделала так, ты сейчас щеголяла бы фингалом, — ответила маленькая тёмная волшебница. – Айси, отдай чемодан.— Неа! – помотала головой светловолосая, из-за чего её хвост, пока длиной лишь до начала лопаток,нахлестал по щекам. – Перелёт был неблизкий: разные концы Галактики это тебе не дорога от города до твоей школы.

— Всего-то восемь дней,– ответила Дарси, тоже берясь за ручку чемодана.— Ну ничего себе, «всего-то»! А может, ты тогда и в Туманность Андромеды слетаешь? Тоже совсе-е-ем близко.— Для космических масштабов восемь дней – это фантастически короткое время. Айси, отдай, тяжёлый ведь!— Вот поэтому и не отдам, а сдам папе в кабинет. Погода безупречна, нам надо погулять. Хотя бы пару часиков!— Ну да, чтобы донести чемодан до другого конца космопортая слишком устала, а бродить с тобой за городом – так я в отличной форме, — сказала Дарси, улыбаясь.

— Ну так… — пожала плечами подруга, не зная, что ответить.Девочки сдали чемодан Дарси Артуру Эйсхексу – отцу Айси, работавшему в космопорте, а сами ушли из Врат Зазеркалья на поверхность через гермоворота. Сейчас, в середине лета, они были постоянно открыты. Это было очень непривычно, ведь почти весь год огромные, тёмные, тяжеленные металлические створки были плотно и герметично сомкнуты: то из-за снега, то из-за громадных водных пространств, образующихся весной.Когда девочки вышли на открытое пространство, ветер поприветствовал их, взметнув кремовые и тёмно-русые пряди волос на фоне белого неба.

— Ах, как же тепло! Что за чудесный день сегодня! – воскликнула Айси, широко улыбаясь и оглядывая окрестности. – Даже шарфик снять можно.— Знаешь, температура в районе пятнадцати градусов это всё-таки далеко не тепло, особенно для разгара лета, — заметила Дарси.— Да ты просто изнежилась в Магиксе, сюда лишь на каникулы прилетаешь. Вот и забыла, какое на Миросе лето, — ответила голубоглазая девочка.Схватив лёгкую шёлковую косынку, девочка вытащила её из-под ворота тонкого плаща.— Дурацкий шарф! – произнесла она и бесцеремонно запихала тонкую материю в карман. Её подруга проводила взглядом этот красивый голубой платок, весь в синих подснежниках.

— Я знаю тебя уже три года, но никак не могу привыкнуть к этому… — сказала Дарси.— Что ты имеешь ввиду? – спросила светловолосая, направляясь к тропинке, петлявшей между тёмно-зелёными зарослями кустарников.

— Просто… — ответила вторая девочка. – Знаешь, если бы мои родители могли купить мне шёлковую косынку, я бы никогда не обращалась с ней так небрежно иникогда не назвала бы дурацкой.— Небрежно? Но я просто сунула её в карман… Тем более, мне надоело, что меня вечно заставляют одевать все эти кожаные перчатки, замшевые сапоги, шёлковые косынки и мутоновые полушубки! – с жаром возразила Айси.— Ты просто не можешь оценить того, что делают для тебя твои родители! – сказала Дарси. – Вот мои… Вряд ли я когда-либо прощу этих алкашей за то, что они одевают меня в старые вещи. И никогда не прощу за тот обман, которым отослали меня учиться в дешёвый благотворительный пансион! На другую планету! На другом конце Галактики! Хорошо ещё, мои полёты до дома спонсируются всякими щедрыми богачами.Глаза Дарси опасно поблёскивали из-за оранжевых стёкол очков, как всегда при разговоре о её семье. Ветер, словно пытаясь успокоить лаской, легонько пошевелил её тёмные русые волосы, едва доросшие до середины худой шеи, прикрытой грубым и старым фиолетовым платком.— Извини. Я хочу исправиться, — сказала Айси, приобняв подругу. – Но мне сложно понять, каково это – быть нелюбимой и бедной. Прости, что сыплю соль на рану.— Ничего. Не обращай внимания: я устала и немного не в духе после перелёта.

Сказав это, русоволосая хотела отстраниться, но её подруга не позволила, лишь теснее сомкнув объятия.

— Мы совсем разные, — сказала Дарси тихо. — Эйсхексы – диспетчер космопорта и бизнес-леди, богатые, культурные, внимательные к своей дочери. И Алрины – механик и уборщица, бедные, грубые, постоянно пьющие, считающие дочь лишь источником хлеба в будущем. Это… Это разные касты. Непримиримые.— Неправда, — возразила Айси и покачала головой, из-за чего её светлые пряди затерялись в тёмных волосах Дарси. – Ведь мы же друзья, несмотря ни на что. Ниже или выше по социальной лестнице, но ты моя подруга, а значит, мы равны. И плевать на положение.Две девочки лет четырнадцати стояли, обнявшись на тропинке вдали от главной дороги, посреди метровых тёмных зарослей. Они своим контрастом привлекали внимание проходящих мимо гуляющих. Высокая для своего возраста блондинка с хвостом блестящих бледным золотом волос, в дорогом белом плаще, кожаных сапогах и с серебряными серёжками с голубыми топазами в ушах. Шатенка со стрижкой каре, чуть ниже ростом, в нелепых круглых оранжевых очках, одетая в простую лиловую ветровку, потёртые джинсы и коричневые ботинки, давно вышедшие из моды. Но они поразительно дополняли друг друга, как чёрное и белое в человеческой жизни. Они были напоминанием о равенстве всех представителей рода человеческого, каким бы разным ни был их быт....Спороносные стробилы на кончиках веток хвойных кустарников созрели и, раскрытые и уже опорожнённые ветром, красными точками выделялись на фоне однообразного пейзажа в серых, голубых и зелёных тонах. С земли тонкими нитями поднимались бурые спорофиты мхов, росшие прямо с макушек их гаметофитов. Серые лишайники сплошь покрывали камни и стволы растений. Айсштерн заливал всё вокруг ярким белым светом.

***

Друг. Слово гулким эхом отдавалось в полупустой голове Айсминты, перекликаясь с другим, не менее значимым — Даркнесс. Отскакивая от стенок черепной коробки, эти слова периодически ударялись друг об друга, объединяясь на мгновение, после чего снова разлетались в разные стороны с удвоенной силой и снова становились отдельными и самостоятельными. Но, в момент объединения Даркнесс и друга, что-то сверкало в ещё не сдавшемся забытью сознании снежной ведьмы, и этот редкий блеск не давал Айси уйти из мира. Связь между двумя словами была настолько сильна, что в сознании они сталкивались всё чаще и чаще, смешиваясь и потихоньку растворяясь друг в друге, становясь уже не разными объектами, но частями одного целого. Слово Даркнесс, иногда уменьшавшееся до ласкового Дарси. Слово Друг, которое нельзя сократить, не исказив смысла.