Нечто большее (1/1)

—?А вдруг лёд треснет?—?А тебе сейчас не всё равно?Неизвестно, где Клэр прячет атомный мини-реактор, но энергии в ней хватает не только на уборку (переросшую из простого оттирания липких пятен с пола в чуть ли не генеральную), но и последующие поцелуи. Признаться, Леон почти не против, что его ростом только что пользовались для избавления от пыли большинство труднодостижимых поверхностей в квартире. Возможность ловить прерывистое дыхание с губ девушки?— признается вполне достойной компенсацией.Он отрывается ненадолго от поцелуев, чтобы уткнуться Клэр в яремную ямку, вдыхая лимонный запах моющего средства, которым они оба, наверняка, пропахнуть успели. Но Клэр?— по-особенному. У нее меж ключиц кусочек солнца спрятан, и у Леона кости плавятся.Нежность обволакивает скафандром, спасающим от мрака и холода.Леон бы соврал, сказав, что не думает о большем, когда Клэр под ним вот так лежит практически, мягкая, спину под ладонью выгибающая. Но она гладит его по волосам невесомо, пытаясь сохранить тепло, а не пожар разжечь, после которого только пепел разочарований остается. Не время, не сейчас, не так, когда они только-только вспоминают, как быть друг для друга большим, чем голос в телефонной трубке, с другого конца страны вещающий.Не то чтоб они когда-то по-настоящему переставали быть тем самым большим.—?Так вот зачем люди уходят в отпуск,?— негромко хмыкает Клэр, прижимаясь покрепче. Двойных слоев одежды между ними становится невыносимо много. Мистер Кеннеди, вам либо стоит переходить к тому, чем обычно занимаются свидании на десятом, пропустив все предшествующие, либо напомнить, что несмотря на все выпущенные в вас пули, вы все еще не цельнометаллический.—?Отпуск, значит? Так вот почему ты не предложила вызвать мне такси и не отправила восвояси.Она бровь приподнимает.—?Готова поспорить, фразу про такси ты говоришь чаще, чем слышишь. Так что я бы просто внесла капельку равновесия в этот мир.—?Не судите да не судимы будете. Разве в вашей школе ангелов такому не учили, мисс Редфилд?—?Ох, боже, беру свои слова назад. С такими отвратительными подкатами до вызова ночного такси ты бы не дошел,?— посмеивается она, пытаясь параллельно уклониться от последующего наказания щекоткой. Леон полушутливо-полуразочарована клацает зубами у ее носа. Кажется, когда-то на нем было больше веснушек, а сейчас их почти не видно, даже на таком?— ближе, чем в попытке уцелеть?— расстоянии. Кажется, эти скулы не были так остры раньше. В глазах, отразивших что-то зелёное и сменивших цвет, он ищет ответ на вопрос: проживала или выживала она те годы, проведенные ими врозь?Но, наверное, и так понимает, какой вариант тут верный.—?Знаешь, что самое отвратительное в агентурной работе?—?То, что понимаешь, насколько фильмы про Бонда?— чушь собачья? —?снова морщинка между бровей, которую Клэр не кончиком пальца разгладить старается, а попыткой отшутиться. Они оба балансируют между серьезностью и легкостью, просто у нее чуть грациозней выходит. И лишь сейчас кажется, что у них, пары канатоходцев, запястья лентой связаны; рухнет один?— непременно увлечет за собой другого.Такова плата за право сблизиться в миг до падения?—?Ладно, второе по шкале отвратительности. Это как… вечная привычка все анализировать. Мозги круглосуточно кипят, -…а сердце остается холодным. Прикосновение к щеке?— нежность с извинениями вперемешку. За что ему хочется прощения просить: за то, что сейчас рядом посмел быть или за то, что все это время рядом не был?—?Продумываешь пути к отступлению? —?впервые хочется, чтоб такие слова о возможной зомби-атаке были, не о чем-то еще. Чтобы этот смешок, печалью звенящий, как музыка ветра от хлопнувшей двери, вновь в радостную улыбку перерос.—?Не хотелось бы отступать, знаешь ли.Леон давит в себе сомнения, что у них есть право на такую реальность в уютной квартирке, с книжными полками до потолка; легкими шторами, колышущимися золотисто-оливковым маревом у окна; где с кухни все еще кофе и выпечкой тянет, и тепло, так непривычно-неправдоподобно-невозможно тепло. Что у него есть право с этой женщиной быть, больше не девочкой, с которой обстоятельства издевательски сталкивают и разлучают тут же, не по туманным правилам взаимных игр, где попытки боли избежать к полной бесчувственности ведут шаг за шагом. Они больше в углу не зажаты друг подле друга, не опьянены адреналином и потребностью за жизнь цепляться. Они могут выбирать, и выбирают друг друга?— оба?— осознанно и с трепетом, удерживая и отпуская.Как бы ему не казалось временами, что с ночи в Раккун-сити не изменилось ничего, пару дней минуло на самом деле, которые они в захолустном мотеле провели, тревожными однообразными снами забываясь, чтобы только сейчас проснуться и увидеть солнце, сквозь облака пробивающееся, дымок над чайником поднимающийся, чтобы способность улыбнуться робко вновь прочувствовать, но… Клэр взрослая, повзрослеть успела, и Леон обязан ее способность самостоятельно принимать решения уважать должен.—?Значит, только вперед? —?еще один поцелуй, обжигающе-короткий, как попытка искры бенгальского огня поймать в ладони. Клэр выскальзывает из объятий рыбкой, и у Леона с трудом разочарованный вздох сдержать получается. Но сердце все равно стучит будто бы на всю комнату, возмущенное и счастливое одновременно.Что ж, мистер Кеннеди, вы, преисполненные благородства, решили не играть с мисс Рэдфилд, но кто сказал, что она ответит тем же?А она по волосам Леона кончиками пальцев проходится, чтобы тут же руку убрать, вынуждая по-кошачьи голову тянуть вслед за лаской.Он задумывается, что лишь сейчас ее настоящей видит, не смазанную тенями страха и отчаяния; искажения оптики вместе с самим стеклом пропали, оставляя лишь дрожащий воздух. Но тут же себя поправляет мысленно: Клэр всегда, с первой секунды знакомства, искренней была, ни грамма фальши в себе не пронесшей, а вот Леон только сейчас себе позволяет расслабиться, медленно, неуверенно, словно застежки брони одну за одной расстегивает?— брони, с которой, думал, сросся уже намертво. Лишившись оболочки, стальной, хитиновой, обречен на куски распадаться.Но он готов это допустить, чтобы из их разрозненных фрагментов нечто новое общее собрать.У них все, что есть?— набор разрозненных воспоминаний (вы любите пазлы, мистер Кеннеди?) и хрупкое настоящее, сожми кулак чуть сильнее, рассыпется песком, не соберешь, не склеишь.Почему Леону кажется, и нутро болезненно-сладко скручивает, что он Клэр всю жизнь знает, не зная о ней почти ничего? Будто девушка из дома по соседству: наблюдаешь, как она волосы на палец накручивает, ожидая чего-то; как свет фонарей у нее в глазах отражается, дробится; однажды услышишь, как ее по имени окликнут или название книги, к груди прижатой, разглядишь, чтобы и дальше образ выстраивать по кирпичикам, существующие факты с воображаемыми перемежая. И сейчас он решается подойти, ?привет? сказать, сказать ?я чувствую, словно мы миллион лет знакомы и еще миллион не общались?— больно, черт возьми?.Просить хочется: не отворачивайся, не умолкай, потому что говорить и смотреть?— почти равнозначно ?быть?, реальной, рядом, на расстоянии…Леон жмурится и в темноте закрытых глаз ищет прошлое, чтоб его с ощущением настоящего соединить.—?Ты никогда не хотела бы откатить все назад? Чтобы ни Раккун-сити, ни… ничего после.—?Мы бы встретились на какой-нибудь заправке, обменялись парой реплик о вишневой газировке, а через несколько дней новичок-полицейский арестовал меня за превышение скорости,?— ее тон едва ли ироничный, и становится ясно: Клэр думала об этом, представляла, что могло быть с ними. —?Не буду врать о ?никогда?, но… Я, наверное, просто не знаю, кем была бы, не случись всего этого. И что потеряла бы.Ее взгляд кожей чувствуется, даже сквозь закрытые веки, его перехватить бы, вместе с теплыми пальцами, прикосновения которых в макушке покалывают, как от глотка яблочного сидра. Храбрая девочка полную обойму кошмаров ни на что не променяет, потому что благодаря контрасту солнце ей ярче светит. Потому что других от кошмаров может спасать, только тот, кто с собственными сражался?— и нашел с ними общий язык в конце концов.Кошмары Леона улыбаются алыми узкими губами, пахнут гнилью и порохом и целуют глубоко, заставляя задыхаться, когда разум измучен, контроль больше удерживать не может, а тело трепыхается беспомощно в ледяной хватке. Он воспоминания о Клэр защитным амулетом хранит, цепляется за них, когда совсем не продохнуть делается.Но она сейчас рядом, не видение горячечное, не воспоминание, у мерзлоты выторгованное, и важнее становится узнать?— что ее саму спасает?—?Значит, не для тебя?— мирная жизнь?—?Для меня?— вся она, какая есть,?— Леон распахивает глаза, чтобы к улыбке Клэр потянутся и застыть в миллиметре от, потереться кончиками носов, заставив голос до шепота понизить. —?Разве сейчас мира недостаточно?Едва ли мир сейчас больше, чем синхронное дыхание, теплота тесных объятий, в жар перерастающая, едва ли что-то существует за бледно-зелеными стенами, где краска кое-где облупилась от самостоятельных перестановок мебели, очевидно. Нет, пускай там будет кусочек эмалевого неба с каплей солнечного золота, сквозь окно сияющей?— и служба доставки пиццы, пожалуй. Леон относительно успешно себя убеждает, что не нуждается в людях, как и излишках общения с ними за пределами необходимых рабочих контактов и встреч время от времени, которые даже при крайней вольности формулировок сложно было назвать романами или свиданиями. И ничего не меняется слишком, ему все еще не нужны люди, как постоянная составляющая жизни. Но Клэр?— почему-то?— нужна, и эта потребность оголодавшим зверьком внутри жила многие годы, методично выгрызая куски органов своему владельцу, изредка случайные-неслучайные встречи с Адой принимая в качестве корма. Сейчас это создание теплым клубком в груди сворачивается, нежась в ощущении всепоглощающей близости, а мурчать хочется самому Леону.Между ними не что бы то ни было с первого взгляда, скорее что-то, чуть не загубленное (стоит сказать для протокола, что с его подачи), чудом уцелевшее в пепле, чтобы теперь к свету тянуться упрямо. Это снова та же невозможная надежда, собственный ритм на ребрах отстукивающая: живое лицо среди мертвых; шанс на неодиночество в разрушающемся мире. И вместо того, чтоб в него вцепиться?— пальцы лишь рукоять пистолета стискивают по привычке.Может, Леон и доходит до озарений с запозданием, но могли ли они случиться раньше? Или один из них (показать пальцем, мистер Кеннеди, кто именно?) сбежал просто, не выдержав треска льда, стянувшего нутро? Дурацкая сказка вышла бы, безжалостно короткая: о злом мальчишке, сбегающем от весны обратно в промерзлые земли, где и дальше можно свои раны расковыривать, кровавый бисер метать на снег; о девочке, в которой огня так много, что все, к груди прижатое, углями оборачивается тут же.Он целует ее в висок, чувствуя, как под губами жилка пульсирует, пытаясь в жест благодарность и нежность вложить?— за то, что они, пройдя запутанными путями, рассеченными, все же вновь друг друга отыскивают.Не отпустить бы теперь по глупости, рук не разжать не вовремя.—?Это странно? То, что между нами происходит?—?А что с нами не странно? —?у Клэр голос севший, и он отчаянно хочет верить, что от страсти?— не от обиды или боли, которые он мог ей причинить. Как ни прискорбно признавать, в последнем Леон куда больше поднаторел, чем в разговорах о чувствах. Впрочем, ради протокола: Клэр тоже смахивает на тех, кто действие предпочтет разговорам. Кажется, настала пора им обоим сменить прерогативы. —?Сложно с людьми сближаться, когда главное событие в твоей биографии?— нашествие зомби на город и последующее уничтожение того самого города. Чертовски сложно?— если мозг постоянно подкидывает образы того, как новые знакомые разлагаются и пытаются добраться до твоих органов.—?Хочешь сказать, фантазии с немертвым мной тебя не преследуют?—?Нет,?— у Клэр взгляд серьезный, впервые, кажется, она не пользуется возможностью отшутиться. —?Ты всегда живой.?— Кажется, нам потребуется семейный психолог со своеобразной специализацией… —?он умолкает, запоздало решив себя одернуть. До ужаса глупо отпугнуть Клэр нелепым репликой, с языка сорвавшейся прежде, чем ее обдумать успевают. Но Рэдфилд только прижимается к нему покрепче, словно признание ее сил лишает, заставляет обмякнуть рядом с Леоном.Кажется, оба принимают окончательно то, до чего стоило несколько лет назад додуматься.Они давно семьей стали, еще когда Шерри за руки взяв, покидали пепелище Раккун-сити. И сквозь опустошение, оставленное выгоревшим адреналином, прислушиваются осторожно к правильности робко оживающих чувств. Неловкости от прямолинейных вопросов девочки о статусе их отношений. Странной теплоты, когда они понимают, что за одну-единственную ночь знакомства не чужими стали. Надежды на то, что кошмар закончился?— недолговечной, но позволившей им улыбаться на просьбы Шерри купить щенка, посветлевшими взглядами обмениваться, перечисляя самые нелепые клички из возможных. Они тогда друг за друга цеплялись и за веру в спокойную жизнь, за следующим поворотом виднеющуюся.Жизнь решает быть какой угодно, но только не спокойной. Да и они сами справляются с важными решениями едва ли удовлетворительно.Похоже, пришло время работы над ошибками.***Наверное, им необходима была встряска. Необходимо было вновь по краю пройти, почти потерять друг друга, чтобы, наконец, начать что-то осознавать. Как в тех историях, где люди обещают отдать то, что у них есть, но о чем они сами не знают?— вот только они чудом успевают переиграть эти условия и глаза раскрыть. И после вспышки (забавно, так про болезнь говорят? или про выздоровление?) будто бы пелена спадает.Все остается тем же. Просто они видят чуть больше прежнего.Теперь им нужно что-то кроме прошлого, крест-нас-крест сшитого вместе, что-то кроме потребности власть смерти оспорить, заглушая ее учащенным пульсом. Сложно показывать свои раны, позволять другому к ним прикасаться, вместо того, чтобы?— привычно?— их зализывать по темным углам. Еще сложнее понять, что делать, когда раны затянутся, как жить, если привык выживать.—?Иногда мне кажется, что ночь в Раккун-сити была… —?Леон кончиками пальцев лицо Клэр очерчивает, как по карте сверяя различия и сходства с собственными воспоминаниями.-…миллион лет назад.-… буквально вчера.Они смеются, не чувствуя смущения за то, что не заканчивают фразы друг за друга, как по всеобщему мнению положено делать родственным душам. У них вообще плохо получается вписываться в шаблоны романтических историй и, сложно сказать, стоит ли пытаться. Как ни крути, зомби из шкафов и пистолеты из тумбочек никуда не денутся, даже если игра ?все как у людей? вполне себе удается.—?Все еще водишь мотоцикл? —?интересуется Леон, вспоминая красную байкерскую куртку и волосы, дорожным ветром растрепанные. Клэр с сожалением качает головой.—?Мотоцикл внимания требует, почти как питомец. И в очередной командировке в нем не переночуешь, притормозив на обочине.—?Что ж… Как ты смотришь на ностальгическую поездку?У нее глаза загораются при этих словах, снова не совсем серые, снова как утреннее небо, по краешку золотом и лазурью подсвеченное. Перед ним восторженная девчонка, ожившее воспоминание, то ли солнцем, то ли неоном смазанное, что глаза рукой прикрыть хочется?— или те же руки протянуть, прикоснуться, убедиться, что реальная, что не растворится туманом, оставляя его в темноте ночных улиц, где последние вывески перегорели.Леон себе не отказывает в желании?— нет, потребности почти?— замкнуть объятия еще раз, продлить немного их ленное безвременье. И заодно, ключицы острые целуя нежно (ее сломать боитесь или самому порезаться, мистер Кеннеди?), избавляет себя от необходимости прощаться, пускай и временно. Слишком много совпадений в узор выкладываются, поздно не быть хоть немного суеверным, а у любого ?до свидания? для таких, как они?— прогорклый привкус невыполненных обещаний.Ему нужно не только до стоянки добраться, на которой мотоцикл брошен, но и до квартиры, в которой брошен уже рабочий коммуникатор. Сомнительно, что агента любым другим способом достать не смогут, если вдруг срочно понадобится?— и вряд ли обычная квартирная дверь и даже дерзкая и вооруженная мисс Рэдфилд смогут помешать. Если Леон хочет выбить заслуженный отпуск, придется выйти на связь.Хотя бы для того, чтобы красноречиво послать начальство на недельку-другую. Он лелеет надежду, что хотя бы такой срок мир сможет просуществовать в относительном спокойствии. Обходясь без похищений президентских дочек и возникновения новых сумасшедших культов хотя бы.Раньше за вами не водилось столь нереалистично завышенных ожиданий, мистер Кеннеди.—?Возвращения дождешься?—?Если снова на годы не пропадешь.Они так и не определились, кажется, шутливо ли, серьезно спрашивать-обещать. Однозначно-первое пугает, меж лопатками тревожным холодком пробегает. Однозначно-второе выглядит несерьезным, нечестным практически?— им о смерти шутить проще, чем о чувствах; наверное, потому что та монументальна, незыблемо за горизонтом возвышается, не грозится развалиться от неосторожного словечка.Все живое?— хрупкое, может рассыпаться, осколками внутри застрять.Леон за дверью уже выдыхает и к груди тянется неосознанное?— ноет не фантомной болью, заживает что-то или, напротив, растревожено. Лед сходит по весне, онемение с сердца спадает от чьего-то прикосновения?— посмотри, осталось ли еще, чем чувствовать, что потерять теперь страшно.Вы ведь уже решили, что риски того стоят. Так действуйте, мистер Кеннеди.***Леон готов поклясться, что нотации Ханниган отнимают в два раза больше времени, чем дорога в обе стороны. Ее профессионализм и прежде выглядел скорее как ?ты совсем как тот раздражающий мальчишка из средней школы, которого обожают одноклассницы и учителя, но я-то вижу тебя насквозь, Кеннеди, и только безупречное воспитание заставляет меня молчать?. Не то чтобы она действительно говорила нечто подобное. Не то чтобы Ханниген когда-нибудь вообще беседовала с ним не по уставу, если не считать закатывание глаз украдкой?— хотя Леон не удивился бы, узнав, что и это она вписала в свой контракт.Героическое выслушивание причитаний о всех кругах бюрократического ада, прерывается совсем уж неожиданно. Ханниган трет переносицу под очками, утомленная то ли собственной болтовней, то ли тем, что слушатель даже не пытался изобразить себя виноватым.—?Это из-за Клэр Редфилд? —?что ж, по крайней мере она обходится без фраз вроде ?из-за той женщины?, но Леон все равно дергается. —?Ой, не делай такое лицо. Раз уж обрекаешь меня на мучительную смерть под весом всех бумажек, которые придется заполнить?— я должна хотя бы убедиться, что получу приглашение на свадебный фуршет, а не твое очередное грустное похмелье.—?Призраком, шелестящим документами, на фуршет заявишься? —?полнейшую растерянность едва ли выходит замаскировать неловким смешком.—?Ждала от тебя шутки про зомби. Балл за оригинальность, Кеннеди, но от темы не уходи.—?С чего ты… —?он осекается под пристальным ?блефовать не выйдет? взглядом. —?Что ты знаешь о Клэр?—?Ну, не считая роста, веса и возраста… После инцидента в Раккун-сити вас планировалось завербовать вместе, но кое-кто лег костьми, чтобы этого не случилось. И теперь она работает в Террасейв, а ты… —?она машет в его сторону рукой, и на ?правительственный агент?, произносимое с восторженным придыханием жест не походит. —?На Монтекки и Капулетти вы, конечно, не тянете, но своеобразную романтику углядеть можно при желании.Настолько своеобразную, что Ханниган почти готова прямо сейчас потратить свое драгоценное время на выбор дизайна свадебных приглашений. Впрочем, стоит ли жаловаться? Будь у Леона такая поддержка раньше, вряд ли его второе свидание отложилось бы на семь лет.Впрочем, не факт, что свидание было бы с мисс Редфилд. Иными словами?— радуйтесь, что досье на Аду Вонг накопать несколько сложнее.Но вот сейчас все складывается так удачно, что в пору задуматься: не склоняет ли прямо сейчас ему голову на плечо своенравная леди фортуна, уставшая от своих издевательских игрищ? У нее золотые кудри пахнут солнцем и скулу щекочут, и теплые руки, которые прежде разве что от пресловутой последней черты отталкивали грубовато, теперь по спине гладят со снисходительной нежностью, как ребенка, своими же проказами вымотанного.Никто дверь в дивный новый мир не распахивает перед Леоном, мир все тот же. Просто стекла протерли, пыль из углов вымели, да кондиционеры выморозившие все, наконец, выключили. И только теперь, откашлявшись до боли в ребрах, понимаешь, что толком и не дышал прежде.Страшно?— но как-то по-хорошему, как на пике американских горок, за мгновение до прыжка с вышки в воду?— позволить себе поверить, что в их вселенной чудеса не только жуткими могут быть.—?Ладно, Кеннеди, лети уже. Завтра в офис зайдешь, поставишь подпись?— и на пару недель будешь свободен.Леон не из тех, кому душевное равновесие играючи дается. Он научился изображать сдержанность, отточенную до миллиметра, до промежутка между вдохом и выдохом, когда весь внутренний лед требуется, чтоб палец на курке не дрогнул. И кто бы сказал, сколько потребуется алкоголя, дыхательных практик или любой другой херни, чтобы задержаться в этом состоянии, когда… когда можешь по-настоящему поверить, что в мире что-то кроме грязи, с кровью намешанной, осталось. Клэр умеет, хоть и черта с два ей это умение легко дается.Самая светлая комната в тюрьму может превратиться, если закрыться и никого не пускать. Но его Клэр все же впускает. Теперь им обоим?— вместе?— пора из коконов выползать.—?С чего вдруг сжалилась надо мной? —?интересуется Леон, и тут же хочет вопросом задаться: кто же его за язык тянет?—?Помимо духа альтруизма… Знаешь, моя работа станет гораздо приятнее без твоих ужасных и абсолютно непрофессиональных заигрываний.—?Ауч! —?Леон картинно за сердце хватается. Или не так уж картинно. Вторая за день девушка критикующая его способность к флирту?— не повод ли для тревоги?Несколько успокаивает, что с одной из этих девушек он не более часа назад целовался мучительно-долго, снова и снова проходя по грани самоконтроля. Что же до Ханниган… Они за все годы совместной работы от силы пару раз виделись без посредничества видеосвязи.Подайте в суд на производителей коммуникаторов за похищение пятидесяти процентов вашего природного обаяния, мистер Кеннеди.После на удивление теплого прощания (сколько раз прежде он вообще говорил ?спасибо, Ингрид??) Леон застывает, бездумно пялясь в стену. На ней краска ровно лежит, не облупилась нигде, да и книжных полок, на которых пыль может скапливаться, нет. Как и самой пыли?— в комплекте с квартирами для агентов, как правило, идут услуги уборщиков. Эта комната мало чем отличается от других, по городам мира разбросанных. Нью-Йорк, Вашингтон, Дублин, Мадрид?— сливаются в калейдоскопе, над которым поиздевался кто-то, заменил все яркие стекляшки на мутно-серые. Стреляйте, бегите и ни в коем случае не отвлекайтесь на любование достопримечательностями.Сейчас от рабочих установок толку никакого. Но вам ли, мистер Кеннеди, позволять себя в угол загнать?— после всего пережитого.Небо сегодня чище немного, чем накануне или так только кажется. Как бы оно ни было, Леон застегивает шлем и себе твердит, что не намерен ни мгновения этой невообразимой ясности упускать. И слову своему не изменяет?— обратная дорога до Клэр занимает гораздо меньше времени. ?Всего-то полжизни?,?— сглатывает он, он в горле пересохло, конечно же, от ветра в лицо, а эта нервозность… С чего он вдруг в мальчишку превращается, у которого снова то ли первая рабочая смена, то ли первое свидание, и руки в мотоциклетных перчатках предательски-влажные?Говорят, жизнь одни и те же уроки упорно подсовывает, пока не усвоишь все-таки. Что ж, у Леона, должно быть, почетное место в классе второгодников забронировано.Он стучится в ту дверь, на пороге которой будто бы вечность успевает провести, не додумавшись (не смея надеяться), что ему в самом деле отпереть могут.Правда, открывает ему не тот, кого хотелось увидеть.Плотно сложенный мужчина потирает аккуратную бородку и выглядит не менее растерянным, чем сам Леон. Тот уже готов сделать шаг назад и проверить, в ту ли квартиру он сейчас стремится попасть, мысленно прикидывая, как долго Клэр будет высмеивать его за внезапный визит к ее соседям.—?Крис?.. —?но вопросительно протянутое имя старшего Редфилда и выглянувшая в проход рыжая голова (тоже хороша знакомая) убеждают: все-таки он пришел по адресу.—?Нет, я не брат Клэр,?— хмыкает Леон, надеясь, что нужная часть реплики достаточно ядовито прозвучало. Мужчину он решительно отодвигает в сторону и тот, хоть и хмурится, но мешать не решается, и невольное напряжение Кенеди тихонько бурлит где-то внутри, не доходя то точки кипения.—?А вот и ты,?— комментирует Клэр его появление, и хочется верить, что нотки облегчения в ее голосе не плод разбушевавшейся фантазии. —?Нил, это Леон. Леон?— Нил.Она не то чтобы откровенно издевается, но глаза щурит абсолютно точно с насмешкой, предоставляя столкнувшимся мужчинам самостоятельно разбираться с нюансами невольного знакомства.—?Я вроде как начальник этой леди,?— поясняет Нил, и взгляд, который он бросает на Клэр кажется какого-то хрена более теплым, чем положено человеку, чьи интересы исключительно профессиональны.—?Пришел сообщить, что атака зомби?— не повод не являться на рабочее место?—?Скорее убедиться, что пережитый стресс приковал меня к постели и я не порываюсь заявиться в Террасейв.—?Ну все мы знаем, как тебе, Редфилд, вечно не сидится на месте,?— ?босс? неловко посмеивается, но смотрит теперь на Леона?— испытующе. То ли подтверждения, то ли опровержения этому своему ?все мы знаем? ждет, но пускай в эти игры в одного играет, раз уж так хочется.А Клэр, не слишком старательно прячущую улыбку за кружкой, он обрадует как-нибудь позже… Без участия Нила. Шутки про то, каким именно способом девушку стоило бы приковать к постели, тоже оказываются проглочены в неожиданном приступе благоразумия. В конце концов, разочаровать своим чувством юмора Леон всегда успеет, как и получить пулевое в ответ на особенно смешную реплику.—?Что ж, я как раз наблюдаю затем, чтобы Клэр отдыхала, питалась три раза в день, а сейчас у нас по графику… —?короткий взгляд на собственное запястья не несет в себе никакого смысла, кроме как Нила задеть: часов на Кеннеди нет, а смотреть на экран мобильного далеко не столь эффектно,?— необходимая порция свежего воздуха.—?Прости, Нил. Была рада тебя увидеть, но я уже договорилась о планах на сегодня,?— Клэр вполне убедительно строит извиняющуюся мордашку (и только слепой или бессердечный может на нее обижаться), но голос у нее звучит вполне твердо и, похоже, она решила все-таки не проверять, как далеко может зайти это незапланированное столкновение лбами.—?Да никаких проблем. Если кто и заслужил отдых, так это ты,?— и Леон подмечает, как взгляд Нила на долю секунды колючим, злым делается. Чуть более злым, чем положено разочарованному боссу или даже отшитому поклоннику. Чутье подсказывает, что с этим мужиком что-то охренененно не так. Если вам угодно называть ревность чутьем, мистер Кеннеди… Внутреннему голосу можно и нужно возразить: не слушай он интуицию прежде, и следующее их свидание Клэр коротала бы на могиле Леона, поливая землю слезами. Хотя воображение рисует несколько иную картину, где Клэр ожесточенно пинает надгробие и говорит, какой же Леон идиот. Признаться, это кажется чуть более правдоподобным, чем потоки слез и скорбные заламывания рук.По крайней мере, сейчас глаза девушки сверкают вовсе не от слез.—?Вознамерился всех моих гостей выпроваживать? —?интересуется она, когда за Нилом закрывается дверь.—?Исключительно мужчин.—?А, то есть если бы меня интересовали девушки, ты бы не стал возражать? —?Клэр почти смеется, но стоит в стороне, руки на груди скрестив, как будто все еще осторожничает, все еще отгораживается. Хочется то ли ее к себе притянуть, резко, властно, не давая шанса сбежать ли оттолкнуть, то ли себе отрезвляющую пощечину отвесить.Какова вероятность, что он сейчас все так по-идиотски испортил, несвоевременной вспышкой ревности, неуместным собственничеством? Ох, оставьте порывы к самоистязаниям, мистер Кеннеди. Ваше лицо уже бы пострадало, сделай вы что-нибудь непоправимое.У него сотня вариантов есть, что сказать, каким словом этот лед (их весна непостоянна, то что только-только успело подтаять, снова холодом схватывает) расколоть. И выбирает Леон, конечно же, самый идиотский.—?А тебя интересуют девушки? —?остается лишь надеяться, что откровенная глупость заставит Клэр улыбнуться искренне. У нее и правда уголки рта подозрительно дергаются, но свою мимику она контролирует гораздо лучше, чем Леон?— язык.—?Нет. Как и Нил, но… —?черт, он официально готов это блядское ?но? поставить на первое место в списке самых отвратительных слов.—?Но я придурок, знаю,?— поднять руки ладонями вперед, демонстрируя, что беззащитен перед ней, вот, хрупкое солнечное сплетение?— хочешь, бей, хочешь, прикоснись с теплом.— …но не тебе одному нелегко пришлось. И Нил стал одним из немногих людей, с которыми у меня нормальный контакт наладить получилось. С которым я могу сходить на ланч и поговорить, не представляя?— не видя?— как он умирает от очередного чертового вируса. И, слушай, я не хочу разводить драму, я научилась жить с… —?у нее жилка на горле бьется по-птичьи, так близко, так тревожно, что Леон готов руку протянуть, ощутить эту пульсацию,?— со всеми этим научилась. А потом встречаю тебя, и вот?— я снова напуганная двадцатилетняя девчонка. И почему-то за тебя мне страшно до одури, страшнее, чем за человека, которого я почти каждый божий день вижу.Клэр то ли всхлипывает, то ли просто запас воздуха исчерпывает до предела. Последнее слово вырывается из нее короткой жалобной нотой, строкой из песни, которую прежде не успевали допеть до конца, и теперь озвучить то, что в молчании хранилось, будто бы тревожными знаком может стать.Нежности так много, что она кажется мучительной, кажется иглами, проросшими из-под кожи: прикасайся к другому с осторожностью, чтобы не изранить, чтобы вас не сцепило кровью, болью, болезненным ?мы не спасемся так, только погибать будет медленно?.—?Я знаю,?— бормочет Леон Клэр в затылок, надеясь, что в эту короткую фразу умещается и ?я понимаю? и ?со мной то же самое творится?. Он, который обычно за словом в карман не лезет, эти самые слова сейчас тесными находит, теснее коридора, в котором они друг к друга жмутся почти, на расстоянии вдоха замирая. Нет смелости снова к себе притягивать, пытаться призрачную принадлежность обозначить, замкнуть объятия.Только горячее дыхание напротив сердца обжигает (лед становится паром, не успев стать водой).—?Не думай, что от обязанностей моего личного мото-такси ты избавлен.—?Даже не собирался сбегать от обязанностей,?— ?больше нет?. И плевать, что для него чувство долга давно становится размыто-абстрактной рутиной, неизбежным и все равно тошноту вызывающим чем-то, вроде джетлага от некончающихся перелетов и выходных, в которые не знаешь, куда себя деть. Сейчас это слово физический облик обретает, концентрируется в теле девушки с рыже-коричными волосами и пальцами, то ли мягкими, то ли бритвенно-острыми, что до сердца добираются сквозь ребра.—?Схожу за курткой,?— Клэр словно оправдывает сделанный шаг назад, а у Леона хватает сил только кивнуть и к стене прислониться, как только Редфилд скрывается в комнате.Катастрофа в аэропорту катарсисом служит, сталкивает их, отчаяньем и облегчением переполняет. Казавшиеся непреодолимыми стены на поверку оказываются пластмассовыми ограждениями, от встряски рухнувшими. Преграды исчезли, но они все равно запинаются?— по инерции ли, неловкости…Леон под присягой поклясться готов, что не захочет и не сможет сейчас выскользнуть за порог и вернуться к редким письмам и звонкам, сделать вид, что не было ничего.Остается решить, достаточно ли это честно… И просто?— достаточно ли этого.Клэр возвращается, и Леон невольно отмечает, как похоже они одеты: плотные темные джинсы, водолазки?— у нее бордовая, у него темно-серая?— тяжелые куртки и зашнурованные туго ботинки. Как будто хоть сейчас готовы на разборку с ожившими мертвецами отправиться, и что-то в голове мигает тревожной красной лампочкой: вряд ли кто-то из них удивится, случись подобное, и тоскливый секрет выживания заключается в том, что они готовы к своему дню зомби-сурка.Каждую гребаную секунду.И все же, когда он касается ее плеча (слоев одежды невыносимо много) с непривычно робким ?готова??, в голове кто-то спичкой чиркает, и там кроме темных коридоров что-то еще обнаруживается. Череда мгновений, законсервированных памятью, половина из которых почти случайны, другая половина?— последствие смерти, в очередной раз промахнувшейся.Застегивая на девушке шлем, пальцами по уязвимому горлу скользя, Леон этот момент тоже в хранилище откладывает, чтобы в темноте и холоде оказавшись однажды, нащупать осколок солнца и, может, самому не таким разбитым сделаться.Клэр садится сзади, прижимаясь, возможно, чуть ближе, чем того требует безопасность. Ее руки замком на груди смыкаются, и Леон улыбается невольно: кажется, ключ он только что выбросил нахрен.Они мчатся мимо машин, медленно плетущихся по трассе, ленивых, нагретых солнцем так, что яичницу на капотах жарить можно; мимо домов, полных людей, с их суетой повседневной и блаженным неведением. Сомнительная роскошь, которую они не осознают даже, в любой момент способная обернуться катастрофическим осознанием, как заколдованное золото обратно в свинец обращается, когда магия иссякает. И Леон не обменял бы на эти фальшивые сокровища свое настоящее. Он чувствует, как резко вздымается грудь Клэр, потому что ветра слишком много, мир слишком размыт мастихином неизвестного художника, и все, что не теряется, не глохнет на такой скорости?— их почти объятия.Которые тоже?— слишком.Вскоре дома, машины и люди остаются позади, дорога сверкающим лезвием мир рассекает на небо и землю, вновь вынуждая балансировать где-то между.Мотоцикл тормозит, пыль с запахом осени в воздух вздымая. Но холоднее от этого не становится, наоборот даже?— и Клэр, и Леон разгорячены, и головы у обоих кружатся немного после поездки. Он даже легкое разочарование испытывает от того, как легко она с мотоцикла соскакивает, лишая его возможности по-рыцарски подхватить, если колени все же подкосятся.Если нужны девы в беде, то вы с удивительным упорством выбираете совсем не тот тип дев, мистер Кеннеди.—?Красивое место. Реализуешь свои скрытые романтические наклонности? —?Клэр слегка голову набок склоняет. Вид и правда хорош: с поросшего зеленью обрыва видно реку, неспешную настолько, что отражение города почти не колеблется, выглядит настоящим подводным царством, раскрывшим себя по воле какого-то волшебства, преломления лучей, случающегося раз в сотню лет.—?Пойман с поличным. Но если совсем честно… Мне просто подсказали, куда можно отправиться, чтобы спокойно провести время,?— он запинается, не уверенный, стоит ли называть происходящее свиданием?— прежде они это слово разве что шутя использовали. Он не уверен, стоит ли говорить, что единственные виды, которыми любуется вне работы?— серый потолок да затертые барные стойки.Ни первое, ни второе на фоны для открыток не попадет.—?Сказала бы, что покой нам только снится, но мы оба знаем, что наши сны спокойными не назовешь.Вот и ответ на вопрос о кошмарах. Глупо было надеяться, что Клэр они стороной обошли. Или для них надежда вообще по умолчанию?— глупость?Леон расстилает куртку, чтобы они могли сесть и?— если на чистоту?— чтобы могли сесть как можно ближе. От воды веет прохладой, но он ее едва чувствует; ощущение Клэр под боком затмевает все прочее.Купол неба напоминает половинку грейпфрута, оранжево-розовую, сочащуюся светом. Даже ветер пахнет чем-то цитрусовым, свежим и отчего-то уютным, как желтые окна, напоминающие о том, что в доме кто-то кого-то ждет; о фруктовом чае, остывающем на столе, потому что случайные слова или не случайные прикосновения, оказалось, согревают лучше.Они соприкасаются едва?— коленями и плечами, но в этом тоже близость чувствуется, особая, не та, что в плавящих тело поцелуях, пальцах, в ребра вдавленных, до внутренностей пытающихся добраться. Тихая, почти забытая мелодия, что под нос мурлычешь, против рока, на полную громкость звучащего в мчащейся по ночной трассе машине.—?Расскажешь мне?.. —?Леон чуть голову наклоняет, не глядя на Клэр (хватает пока того, что они на одно небо смотрят), но, чувствует, как щекочуще ее волосы по щеке проходятся: на одну точку соприкосновения больше делается.—?Что именно?—?То, что посчитаешь нужным. То, что не могла рассказать раньше.У нее ведь тоже что-то застряло в сердце ли, легких, голове; то ноет тоскливо, то отблесками играет, красиво и жестоко в этой красоте пронесенных сквозь годы травм. Леон молчанием и виски со льдом давится, Клэр?— улыбками и обнадеживающими словами для других. Неизвестно, хватит ли откровенного разговора, чтобы извлечь этот осколок, чтобы дышать можно было, не кривясь каждый раз от того, как скребет, колет изнутри.Но попытаться стоит.И Клэр говорит. Будто петлю на горле ослабили: негромко и торопливо, потому что горло все еще саднит, а легкие горят. Она говорит о том, как все же находит брата; о зараженном пареньке, умершем у нее на руках; о том, как ей практически не позволяют общаться с Шерри; о том, как она собак недолюбливает после столкновения с зараженными псами, но мечтает о коте; как выбрасывает любую еду с истекшим сроком годности?— боится, что в доме запах тухлятины почувствует однажды. Говорит и о работе в Террасейв: в первое время Клэр вкалывает до изнеможения, чтобы ни единой лишней мысли в голове не оставалось, чтобы без единого сновидения забываться ближе к утру. Только после того, как Нил ее состояние замечает и грозится уволить, если Редфилд о себе заботиться не начнет, она успокаивается немного и понемногу находит что-то радостное для себя самой. Она рассказывает о вкусе круассанов в кофейне через дорогу; о утренних сеансах в кинотеатрах, почти пустых залах, мягкой, успокаивающей темноте и запахе свежего попкорна; о том, как они с Крисом и его коллегой Джилл вырываются в совместную поездку к морю, короткую, но яркую и по-настоящему беззаботную?— Джилл учит Клэр играть на древнем фортепиано, пылящемся на первом этаже отеля, они пьют ледяные коктейли невообразимых цветов, танцуют под неоновыми звездами и, кажется, несколько недель спустя еще вытряхивают песок из волос.Эскапизм остается возможным только в комплекте с полнейшей амнезией, и Клэр протягивает ладони, полные воспоминаний, мерцающих и ржавых, но каждое из них драгоценно по-своему, и каждое сцеплено накрепко с другим.Леон почти готов приобнять Клэр, сжать ее плечи, пытаясь их осколочность во что-то целое превратить. Но еще слишком рано. Никто из них не был рыцарем или девушкой, запертой в башне, они всегда наравне были.И теперь черед Леона себя вскрывать на живую, демонстрируя: вот, я верю тебе, запусти мне руки в грудную клетку.У него история рваной выходит, лоскутной, и сам себя он ощущает чудовищем Франкенштейна, из несбывшихся мечтаний и оживших кошмаров сшитым. Работа агентом подменяет юношеское стремление полицейским стать, и этот суррогат отдает воском и пластиком, как муляж с витрины?— кажущийся аппетитным разве что на первый взгляд. Он цепляется за Аду, пулевое ранение, надушенным шелковым платком перетянутое так, что боли почти не чувствуется?— ничего толком не чувствуется, разве что привкус вины коркой на губах засыхает. Он рассказывает о врагах, спасавших его от от смерти в последний момент, и соратниках, разыгравших карту предательства. О снах, в которых в основном не зомби толпятся, как ни странно, а серая безликая фигура ему рот зажимает, удушая, крик обратно в глотку заталкивая?— и чью-то руку Леон бесконечно упускает-упускает, удержать не может. Запястье Клэр под пальцами отголоском сна кажется, мгновением до пробуждения, когда напоследок контроль над происходящим обретаешь.Он упоминает, как однажды выбивает разрешения поучаствовать в обучении Шерри, и после едва ли часа на стрельбище они сбегают есть мороженное в парке, и Шерри помимо лимонного щербета получает дополнительный урок: как эффективно сбросить ?хвост?.Он шутит про какие-то глупые сериалы, которыми иногда убивал время, рассказывает свой коронный рецепт сэндвичей с беконом (секрет в том, чтобы не использовать больше двух ингредиентов) и не может отогнать ощущение, что все это вот-вот оборвется, обернется комком холодных простыней и жгучим разочарованием.Но пусть тогда хоть оборвется на хорошей ноте.Усталость обнимает ласково почти, и слова все закончились несколько минут как, оставляя им затихающий вечер, прохладой подталкивающий прижаться друг к другу теснее. Леон срывается в дремоту и то ли уже во сне, то ли все-таки в реальности видит росчерк звезды по небу и слышит тихое:—?Я никуда не исчезну.Он пытается за эту фразу уцепиться, но она из рук выскальзывает, как отсвет звезд, почему-то живым теплом разлившихся напоследок в ладонях.***Колеса потрепанного пикапа месят пыль: дождей не было уже несколько недель, и жара заставляет стелиться к земле не только растения, но и людей. Что ж, если бы яблоням для счастья хватало бутылочки ледяного пива?— фермерство в этих краях стало бы проще некуда. Не то чтобы они действительно собирались что-то выращивать, но тут соседи начинают посматривать, если ты хотя бы пару часов в день не отплясываешь шаманские танцы вокруг какого-нибудь куста и не способен поддержать диалог о видах удобрения.А усиленное внимание и ореол сплетен им точно не сдались.Все кажется плавящимся, потекшие от жары неаккуратные пейзажи, по-своему, впрочем, красивые. По крайней мере, очертания дома, проступающие сквозь горячее марево, искренне радуют.Пара звонких голосов выкрикивают его имя, и сдержать улыбку не получается. Ощущение ?дома? настолько реально, настолько ощутимо физически, что перекрывает и жару, и усталость, и невнятные опасения за их будущее. Пусть сегодня останется зафиксированным в янтаре, летнем тягучем, не успевшем застыть намертво.—?Сколько потайных лабораторий в подвале нашел в первый день? —?звучит, определенно, веселее, чем стандартное ?как прошел твой день?, и Леон хмыкает Клэр на ухо, жалея, что жара вынуждает их довольствоваться короткими приветственными объятиями.—?Ни одной. Думаю, это можно считать хорошим знаком.—?Ни одной секретной лаборатории, ни одного зомби-апокалипсиса… Определенно, десять из десяти по шкале первых рабочих дней.—?И все еще ни одного щенка! —?подлетевшая Шерри в мгновение ока оказывается между ними. У нее щеки разрумянились и глаза блестят?— девочка выглядит полной жизни, не вздрагивающей от каждой тени больше. Как и они все, хочется верить. И пусть кто-то обвинит их в бегстве от… Леон трет виски, не в силах избавиться от ощущения, что голова полна спутанных-слипшихся нитей. Чертова жара и что-то еще, что-то настойчивое…?Вы опять забыли, что смотреть на солнце?— чревато, мистер Кеннеди??Он переглядывается с Клэр, и отчего-то не может распознать ее выражение лица?— как-будто на книжной страннице знакомые буквы местами меняются, превращаясь в загадочную абракадабру.—?Давай сойдемся на котенке, милая? —?она хороша в поиске компромиссов, а Леону остается только поддакнуть. Гул неразличимых мыслей проносится бесконечным составом; сцепления между вагонами не разглядеть.Они перемещаются в тень, не переставая болтать о какой-то ерунде, дорогой сердцу, будто все трое вернулись в детство, когда камушки, безделушки и разговоры, теперь бы показавшиеся глупыми?— были главными сокровищами. Пахнет сухой ароматной травой и, странно… зрелыми, на солнце нагретыми (хоть сейчас в шарлотку пихай) яблоками, хотя деревья еще плодоносить не начали.От глотка ледяного лимонада дыхание перехватывает, и Леон какую-то фразу прерывает на полуслове, морщась от короткой, игольчато-острой боли впившейся меж бровей. Он моргает часто, мир смазывается, и мерещится в его расфокусе, как печально и понимающе Клэр улыбается.Такой улыбкой встречают осень и провожают тех, кого не уговорить остаться. Леона за руки Клэр и Шерри держат, мягко, не цепляясь, прикосновением, что в любой момент в мареве раствориться может. Как дома и деревья вокруг начинают потихоньку не растворяться, но плавиться пластилиновыми декорациями, ненастоящими (вы же знали), но такими трогательными в своей наивности.Пальцы он словно с закатными лучами сплести пытается?— тепло чувствует, но ухватиться не может.—?Ты сделал свой выбор,?— говорит Клэр, почти утешает, и Шерри кивает согласно, притихшая и серьезная. В них ни злости, ни обиды не разглядеть, только в паузах между слов затесавшаяся тоска о неслучившемся, безобидная на пробу, но не остановишься после первого сладковатого глотка?— захлебнешься. Время торопливо по их лицам мягкой кистью проходится, тут морщинку добавляя тревожную, там бессонной краснотой на веки капнув, напоминая о том, что Леон упустил, от чего отвернуться предпочел.Он слышит, как его окликает кто-то, издалека, голоса не разобрать, только интонации знакомые. И отворачивается снова.