Глава шестая. Воспитание. (1/1)

—?То есть? —?спросил я. —?Вы хотите сказать, что человек… нет, не человек… не правильно… вы хотите сказать, что рисунок этого озера?— это человек? Так что ли? —?спросил я. —?Но как эти волны могут описывать человека? Просто, ну… это же совершенно разные… —?я не смог договорить. Старик поднял руку, остановив меня. Он улыбался так загадочно, словно сама жизнь смотрела на меня сквозь полупрозрачную оболочку существования… этот взгляд и эта улыбка пронизывали меня насквозь и, в связи с этим, какое-то неприятное чувство начало крутиться внутри меня так, словно скелет решил принять чуть более удобное для себя положение, в попытке скрыться и от взгляда и от улыбки. А пауза, меж тем, несколько затягивалась в намерение экспериментатора придать ей ещё большее значение… в попытке заставить меня услышать и запомнить услышанное раз и навсегда. В стремлении с первого раза донести смысл…—?Дело не в том, что это что-то разное или одинаковое, нет! Дело в отношении… дело в том, как ты смотришь на это и воспринимаешь. Дело в том, как воспитано твоё умение переносить и переживать опыт, пропуская его сквозь себя. Дело в том, как ты преобразуешь это и способно ли твоё воспитание к сублимации… к созиданию и сотворению… способно ли твоё воспитание к эмпатии. И воспитание здесь не столько подход или метод того, как тебе преподносят знания. Воспитание в этом случае это то, насколько хорошо ты умеешь принимать и воспринимать всю информацию поступающую извне. Воспитание, в этом случае,?— это то, что есть ты. Каждая клеточка, каждая мелочь тебя, твоих мыслей, поступков, помыслов, домыслов и прочего-прочего-прочего, из чего ты состоишь,?— сказав это, экспериментатор замолчал. С его лица сошла та хитрая улыбка, которая уже несколько минут пронизывала меня насквозь. Мне даже показалось следующее: ?Возможно, он продолжил бы улыбаться… правда, по всей видимости, его частично атрофировавшиеся мышцы большой скуловой и малой скуловой не позволяют удерживать улыбку на лице столь продолжительное время… хотя, выражение его глаз изменилось тоже, так что, возможно, моя теория о состоянии мимических волокон всего лишь теория, ничего больше?.—?Так, а какое отношение к сказанному имеет эта картина? —?спросил я. —?Про воспитание я понял… а вот на счет картины?— нет. Дедушка, поясни, пожалуйста, что ты имеешь в виду, потому что для меня это, наверное, слишком сложно,?— в моих словах заключались истина и искренность. —?Только, пожалуйста, так, чтобы я смог понять. Без вашей витиеватости,?— последнее я добавил как-то автоматически, чем вызвал повторное появление улыбки на лице старика, правда, на сей раз она всего лишь промелькнула, словно молния на небе.—?Хорошо… —?сказал он с таким спокойствием, будто бы перед ним открылись два зрелища одновременно: с одной стороны бескрайнее совершенно зеленое поле, а с другой стороны, такое же бескрайнее совершенно голубое море. —?Эта картина отличается своей эмпатией и тем, как Нэа смогла пропустить сквозь себя само понятие ?человеческая жизнь? воплотив это, как писал Шекспир: ?Не стройное собрание стройных форм? в нечто такое, что обрело визуализацию, которая сочетает в себе несочетаемое и тем самым гипнотизирует. Знаешь, Нэа была невероятной женщиной, которая чувствовала мир и всех живущих в нем как-то совершенно по-своему. Без предвзятости, без осуждения… причем я этого совершенно не понимал. У меня всегда был какой-то протест внутри, а она смотрела на все как, не знаю, на должное и это давало ей способность видеть… —?сказал он, задумался и добавил. —?Как много одних и тех же слов в моей речи сегодня… словно талдычу одно и тоже… и смешно, и грустно от этого… ну да ладно… главное, чтобы ты понял,?— экспериментатор вновь замолчал на несколько секунд, обдумывая то ли то, что должен, то ли то, что хочет сказать. —?В любом случае, моя главная задача состоит в твоем воспитании… чтобы ты смог видеть этот мир кристально чисто и мог воспринимать его вот так же,?— он указал ладонью на картину и, кажется, теперь все встало на свои места, образовав целостную картинку.Мы вернулись в Инкубаториум спустя несколько дней после этого разговора и Киборгвилль, оставшись прежним, изменился до неузнаваемости. Во всяком случае, мне так казалось, что изменился именно город! Только спустя несколько лет, посредством того самого воспитания, я понял, что изменился не город, а я… и мое отношение ко всему тому, что меня окружает и в городе, и в мире.