Долговечность (1/1)
?Ему нет места! Одергивать, бить по рукам, точно вцепляясь в простертую кисть и заламывая?— непримиримо и хлестко, до фиалковой цепочки по предплечью. Неизвестно, кто осаживает чаще?— мальчишка или она сама… —?Забудь о нем. В коридоре полумрачно. Михо холодно таращится в расплывчатое чрево. Звериное зрение ложится поверх, будто скалывая пустую породу, освобождая из щербатой плоскости грани. —?Вы и в моей голове, господин? —?уже нет надобности принуждать себя: голос бесцветен, вял. Пусть жрет и давится?— пестрая причудливая рыба дохнет в сетях. Он жмется губами к ее макушке, будто надеясь отомкнуть спесивый ларец. —?Нет. Но я отчаянно ищу пути туда проникнуть… (который век) —?Для вас там будет только черепная коробка, мозг,?— цедит она отрешенно. —?Брызнет гранатовым фейерверком, если сжать в кулаке?— вы же любите, когда ярко? (я желала бы забыть, что заперта в твоих объятиях, но ни одно чувство не позволит мне столь сладко обмануться. Так как же отречься от Него, если воспоминания ровно так же стоят за спиною и сковывают?— болью ли, сожалением?!) Божок хохочет, привалившись к стене. —?Михо, ты как осень! Пылаешь ослепительно и завораживающе, но рано или поздно твои сокровища будут втоптаны в грязь! Да и каковы они? Засыхающие уборы, сожженные солнцем, шелуха, хлам, ведь летний бал миновал! Кленовые культяпки, распростертые будто в мольбе о пощаде… Ее одежда?— водопады. Всегда найдется наглец, который обойдет шлейф струй и проберется в тайную пещеру, кою воды желали бы утаить. Холодная пятерня ложится ей на ребра?— гадко. Изнеженная и гладкая кожа?— холеные лапы клиента. Ладони того, кто сеет рождение и приносит смерть, должны быть огрубелыми, шершавыми, со скребущими наждачными прикосновениями. Ведь это все равно, что резать по дереву, полировать, обстругивать чурбаки и рубить лес до кровавых мозолей! Его пальцы с наслаждением впиваются, ложатся в выемки между костей: вероятно, он врачует себя иллюзией единения. —?Неужели Кихён распнул и сорвал в тебе все? Не осталось ни одного листочка, чтобы я мог раздавить? —?он в задумчивости выстукивает что-то на ее боку. Михо кажется, что проклятый звук мечется внутри, отражается эхом, сбивая сталактиты и выдавливая на легких синяки. —?Значит, нужно преподнести тебе что-то новое… нечто, к чему ты не сумеешь остаться равнодушной. А потом?— забрать и расколоть на твоих глазах?.. Девятихвостая порывается спросить: ?А ты уверен, что все еще существует что-либо, способное меня задеть? Возможно, я уже слишком привыкла облачаться в безразличие?? И замолкает, ловя поверхностную и себялюбивую ложь. Уже сколько годов она покладисто отзывается то улыбкой, то искусанными губами всего-то на имя: дрессированная лисичка-шавка, блестяще выполняющая команды. Ухи?— крик, такой, что раскрошил бы дерево Сину?— надежда, суетливая и безучастная Ее девочки?— мимолетная эгоистичная нежность Кихён?— помрачение. Небожитель хихикает, поглаживая костяные дуги, и восклицает с приторным восторгом: —?Михо, да это же почти клавиши?— давай сыграем! Череда маленьких бесшумных ударов?— в груди землетрясение, которое сотрет ее изношенное выгоревшее сердце в сливовый порошок. Михо открывает рот и выбрасывает звук за звуком, понятия не имея, где находит их, такие чистые, пронзительные и тошнотворные. Самсин льнет к ней и рассеянным шепотом на ухо переводит то рубленое послание, что выводит на фарфоровых останках ее существа: —?"Однажды, в моей голове останетесь лишь Вы, господин…" Она трет обвивший запястье алый шнурок и, прервавшись, возражает, внезапно развеселившись: —?Но не скоро, не скоро… Он хмыкает и на миг лишает ее сознания?— навзничь в угольный омут и вынырнуть, полоумно моргая, сбрасывая с ресниц смоль. —?Может, в следующей жизни? Михо пожимает плечами: ею владеют и никогда не отпустят, и неважно, любовь ли это к Кихёну или же одержимый бог. —?Есть запахи, которые не выветриваются. И это отнюдь не вонь твоего табака.