Парадокс любви (1/1)

- Да прям там нежность… - с веселым смехом отозвался Россия, и мне стало по-настоящему плохо и противно. – Еще и издевается, вы посмотрите на него…Он ведь только что сказал, что я ему, по меньшей мере, небезразличен.

Нет, я все понимаю, что я так, просто навязавшийся на его голову придурок, который мало того, что втрескался по уши, так еще и напридумывал себе не пойми чего…Но можно же было хотя бы попытаться изобразить смущение, извиниться… Ну, или сказать: ?Канада, я сейчас все объясню…?Так нет – ни капли раскаяния, сожаления… да хоть чего-то…- Все? – старательно вглядываясь в мое лицо, уточнил Иван. – Это все, что ты хотел узнать?- Более чем… - севшим голосом подтвердил я – видеть его сияющие глаза резко расхотелось.

Интересно, а как мне теперь общаться с отцом?..Непонятно…А ведь мое восхищение им, равно как желание слышать его ласковое: ?Мальчик мой…?, никуда не делось, даже меньше не стало.Да что за мерзость такая внутри, мать вашу?- Все готово? – громко уточнил Брагинский.- Уже давно, прелесть моя.Я вам не мешаю?А вообще, да… Да, черт возьми, я же сам приперся без приглашения, так что впору и уйти отсюда по-английски.Хороший способ, кстати. Особенно, когда хочется просто исчезнуть без лишних слов и дурацких прощаний.- Ну, вот сейчас и узнаем… - в неком предвкушении протянул Россия и, вновь повернувшись ко мне, приглашающим жестом указал мне туда, откуда доносился плеск воды. – Ну, ты прям как знал!.. Как чувствовал! Пойдем.Я окончательно ошалел, когда Брагинский буквально поволок меня в ванную – я краем глаза заметил пустые бутылки из-под вина, рядком стоящие под столом, надо ли говорить, чьего они производства? – какого?..Он… что?..Нет, стоп!У них тут любовная идиллия полным ходом, а я тут причем?!Куда меня ведет Россия?Это что… гр-групповой…- Смотри, Фрось, я нам тут Матьешку нашел!- Так вот, кто к тебе по утрам ходит, – тоже смешок непринужденный, легкий…Да они с ума посходили, что ли?!- А, знаешь, родной мой, я искренне полагал, что это прерогатива Альфреда…- Пустил бы я его на порог, ага, конечно, - усмехнулся Иван, остановившись рядом c приоткрытой дверью. – Да еще бы сюда повел!Мне неожиданно стало не по себе. Да что тут происходит?Я…- Эй, ты чего? – ладонь осторожно погладила меня по плечу, я закрыл глаза, непроизвольно ступая вперед, на мокрый кафель, горло сдавило немой пленкой, а тело перестало реагировать на посылы мозга.

- Тебе плохо, мальчик мой? – беспокойно спросил еще один голос - вне сомнений, папин – и я чуть рассудка не лишился, он… они…?Это грех, Матьё?Я медленно-медленно поднял веки и застыл на месте.

??????????Когда ты выглядишь как подросток и ощущаешь себя как подросток – в твоей голове болтается только один вопрос – что такое секс?Нет, теоретически я как раз таки понимал что это – в конечном итоге, знания людей, живущих во мне, никто не отменял. Я мог даже переживать схожие с ними ощущения, но…Это ведь не то.Это не мои чувства, не мои оргазмы…Это принадлежит мне, но это не мое.Моя любознательная натура всегда играла со мной злую шутку – о половом акте, как таковом, я узнал еще, когда только научился внятно выговаривать слово ?правительство? - в тот день я, претворившись спящим, бесшумно выбрался из своей кровати и заглянул в замочную скважину папиной комнаты – мне безумно хотелось узнать, почему он запирает дверь.Значит, там происходит то, что мне видеть не нужно, а это как раз самое интересное!Ведь всем без исключения детям известно, что родители без них играют с самыми красивыми игрушками в мире и просто не хотят их показывать.Папиной ?игрушкой? почему-то оказалась та дама, к которой он весь день проявлял неподдельный интерес – постоянно заставлял ее смеяться и кокетливо стрелять глазками в его сторону – да и делал он с ней и вовсе непонятные вещи, мучаясь при этом как от сильной боли, будучи еще и без одежды, а ведь он сам мне все время втолковывал, что голеньким при посторонних ходить нехорошо.Ну, вот что за бестолковые взрослые – вечно они сами делают то, что нам строго-настрого запрещают!Что к чему, я смекнул в то время, когда опеку надо мной оформил уже Англия – и жизнь моя окрасилась самым невыносимым образом.Артур словно игнорировал любые мои посылы в эту сторону – так хотелось, чтобы он рассказал обо всем, помог разобраться в себе, своих навязчивых мыслях и желаниях – а он только все строже повторял, что мне нужно научиться контролировать себя.Конечно, я мог ?дать волю эмоциям? всякий раз, когда он уходил – но не делал этого, ведь в любом вопросе, в любом деле мне всегда нужна своего рода тренировка, а тем более в таком сложном и довольно непредсказуемом процессе. При неудачном исходе можно было получить не только массу болезненных ощущений, но и множество других неприятных последствий.К тому же просто так ?тренироваться? с малознакомыми людьми мне не позволялипринципы, воспитание и, самое главное, общественная мораль – вряд ли на ком-то из них я и вправду мог жениться.

Тем более я уже в том возрасте начал замечать за собой нездоровую тягу к мужчинам постарше, что меня тогда здорово напугало.Господи, как же сложно быть озабоченным подростком долгие-долгие годы!.. Поколения сменяются – а ты все также не имеешь ни единой возможности избавиться от ноющего, тянущего напряжения внизу. И даже сам, ?своими силами? я, к сожалению, тоже не мог справиться – мне становилось легче, но ненадолго – по-прежнему чего-то мучительно не хватало.И кто бы еще объяснил чего именно…Совершенно отчаявшись, я отправил папе письмо, в котором я едва ли не умолял его о встрече, хотя это и было очень-очень рискованно – Англия едва ли не прямым текстом предупредил Францию, что если он хоть раз увидит его вблизи со мной, то собственноручно снесет ему голову.И вот, однажды, читая при тусклом свете свечи, я услышал едва различимый стук в окно и, обернувшись, выронил книгу из рук – я даже не помню сейчас, о чем она была – в темноте виднелся до дичайшей боли знакомый силуэт.Я бегом бросился открывать окно, дабы поскорее убрать стеклянную преграду на пути невесть как забравшегося на третий этаж отца.Он выглядел измученным и явно находился в полнейшем душевном диссонансе – его глаза встревожено пробегали по моему телу, а руки, моментально оплетшие меня, дрожали. Внезапно накрыло жуткое волнение – я вдруг растерял всю копившуюся во мне уверенность – какой же я дурак. Глупый, глупый, эгоистичный дурак.- Я получил твое письмо, - я во второй раз в жизни слышал его голос таким – срывающимся, полным плохо скрываемых слез – он задыхался и беспрерывно гладил меня. – Тебе так плохо, мальчик мой? Он бьет тебя, да?..- Нет… - я мотнул головой и закусил губу, чувствуя, что еще немного, и я сам разрыдаюсь. – Нет…Папа глубоко вздохнул и как-то обреченно посмотрел на меня.- Я тоже скучаю… Невыносимо. Прости меня.- Не надо, пожалуйста, - я стиснул зубы, в глазах защипало, и я снова уткнулся в него. – Не надо… Это не твоя вина.- Прости, - тихо повторил он, и я вдруг с ужасом и опустошенностью ощутил, как что-то горячее капает мне на голову.- Папа, не надо, - повторил я. – Ты столькому научил меня… Пойми… Я… мне нужно… Научи меня еще кое-чему… пожалуйста.- Чему?И вот тогда я свихнулся.Наверно, это происходит со всеми странами рано или поздно – в твоем мозгу что-то замыкает, и ты уже не можешь воспринимать реальность, как прежде.Я сошел с ума именно тогда.Да, точно.Я сбредил от его тепла, переставшего быть привычным, от его горьких слез и от идеи, что никак не хотела уходить у меня из головы – это должен быть не просто рассказ, не просто урок, не просто утешение.Это так неправильно.Неправильно…Неправильно…Но…- Любви… - прошелестел я и потянулся к его губам, неумело, несмело прикасаясь к ним.Помню его изумленный взгляд, помню, как он пытался отговорить, убедить, остановить – я не слышал, не слушал его, я упал на пол, протянув к нему ладони, и бессильно плакал – он тяжело и пронзительно горько вздохнул, подняв меня на руки.- Матьё… Тебе просто надо немного подождать – у тебя будет еще та или тот, кого ты полюбишь, обязательно будет…

- Нет… - я захлебнулся, крепко зажмурив свои глаза. – Я не могу больше… И не хочу. Это ты… Я понял. Это ты… Ты…- Нет, это не так. Это грех, Матьё.Я вскинул голову, неистово целуя все: щеки, губы, подбородок, шею – вот, вот же оно!..- Пусть… Я возьму это на себя, это будет мой грех, слышишь?.. Только… Один раз… Я хочу… понять.Понять…??????????А?- Что-то болит?Передо мной стоял папа, бережно прощупывающий мой пульс на запястье, пока я удивленно смотрел на его закатанные рукава и штанины, пол, залитый водой, и полную до краев ванную, в которой плавали сделанные из подручных материалов… кораблики?Да что за?..- Да… нет… - выдохнул я, чувствуя, как стали липнуть к стопам промокшие насквозь носки. – Просто… не выспался сегодня.Отец, слегка поджав губы, понимающе кивнул, а Иван почесал нос.- Ну, давай, спроси уже, - хмыкнул он. – А то глаза, как у беременной русалки.Блин, я настолько не пришел еще в себя, что…Просто, когда готовишься увидеть обнаженного папу, укрытого пеной и алыми лепестками роз, а вместо этого обнаруживаешь затопленную ванную комнату с корабликами, невольно как-то растеряешься.А, может, это я чего-то не понимаю, и это все-таки такие новые игры для взрослых, на которые и мне приглашение выписано, м?Мало ли…- Ладно, вопроса внятного мы сегодня не дождемся, тогда я сам скажу, - Россия провел ладонью, создавая искусственные волны – крошечные суда смело качнулись, прозрачные потоки весело выплеснулись, расширив и без того немаленькую лужу. – В общем, мы тут с Фросей поспорили, кто корабли из нас лучше изготавливает…- Милый мой, никто здесь ни с кем не спорил, - закатил глаза папа, быстрым движением затянув потуже волосы в хвост. – Зачем мне отрицать, что я делаю это лучше?- А, ну цыц мне тут, - обиженно шикнул Россия. – Как видишь, занятие неблагодарное, а тут ты внезапно нарисовался. Так что будешь…- Опять третьей стороной? – вымученно улыбнулся я, внезапно ощущая себя последним мудаком.

- Угу, - с предельной серьезностью кивнул Брагинский, а у меня в голове вновь прокрутился последний кадр, увиденный мною на кухне – так сколько там было пустых бутылок? Пять? Шесть?Меня по-прежнему что-то удивляет?- Все это очень хорошо… Но, может, для начала введете меня в курс дела, нет?Они переглянулись, посмотрели на меня, потом снова друг на друга и расхохотались.- О, Боже, ты же… Ну, точно, - прикрыл ладонью рот папа и еще раз сдержанно хихикнул. –Все началось с того, что я позвонил Ванюше, а он…- А я уже и сам набираю его номер, представляешь? – воодушевленно перебил его Россия. – Так что нас соединило моментально.- И не было частых гудков? – я удивленно приподнял брови.- Вот именно, что нет! – радостно заверил Иван и c улыбкой посмотрел на папу.- Я хотел пригласить его – наконец-то, выходной, немыслимо просто, - Франция вытер несуществующий пот со лба. – А он позвал меня к себе…- Посидеть душевно…- День Парижской коммуны отметить…Они снова рассмеялись с каким-то детским озорством – не понимаю.- Так он же в марте… - озадаченно пробормотал я, глядя в их непривычно оживленные лица.Еще один всплеск неожиданного веселья.- Просто у меня так принято говорить, когда выпивка есть, а повода нет, а вроде как должен быть, - пояснил порозовевший от смеха Брагинский, разводя руки в стороны.

А, ну если так…- В общем, устроили посиделки, Фрося вино свое притащил… А зачем спрашивается?- Господи, да не люблю я твою водку…- Ты сейчас с Господом общаешься или со мной?Папа заметно помрачнел.- Не богохульствуй.- А сам-то.- Вы сидите, выпиваете… - миролюбиво вклинился я, невольно вспоминая посреднические навыки. К счастью, в отличие от Фреда, папа не пытался принципиально оставить за собой последнее слово, да и, судя по всему, на Россию не злился.- Ну да, - словно вдруг вспомнив об их незаконченном рассказе, оживился Ваня. – Сидим, значит, сидим, никого не трогаем…Его голос изменился, добавляя напряженности, прям как в хорошем триллере.- А тут – раз! – Россия резко пододвинулся ко мне, в правдоподобном ужасе широко распахнув глаза, я качнулся назад, чуть не поехав по скользкому кафелю. – Шум, грохот, свист!..- Трубу прорвало, - спокойно добавил папа.- Ну, блин, Фрося! - надулся Россия. – Я ж хотел так, чтобы аж прям… прям до мурашек!- Ну, прости-прости, испортил все, - улыбнулся отец, успокаивающе похлопав недовольно бубнящего Ивана по плечу, и продолжил. – Пришлось в срочном порядке воду перекрывать и чинить трубу в три ночи. Все легко и понятно до безобразия. Но, как ты уже успел заметить, мой дорогой Матьё, в доме России простым не бывает ровным счетом ничего.Я усмехнулся, соглашаясь.Это точно.- Опять… - устало выдохнул в сторону Брагинский.Папа дотронулся до кончика его носа.- Родной, но кто же виноват, что у тебя вентили - ржавые, а все аварийные службы едут медленней, чем любые другие?- Перекрыли и ладно, - Иван всем своим видом дал понять, что эту тему продолжать не намерен.

- В итоге, перевозившись в воде с ног до головы, мы решили подождать, когда откроются сантехнические магазины…- Сами быстрее починим, чем этих дождемся…- …попутно встречая нежно-розовый рассвет, вспоминая о старых временах…- Вот и как-то приплыли незаметно к теме флота, - подвел черту Брагинский и недовольно поднял на ладонь кораблик, сделанный из трех винных пробок, зубочистки и кусочка ткани. – И, по-твоему, именно так выглядит гордость восемнадцатого века?- Нижайше прошу прощения, месье, - отвесил шутливый поклон папа. – За столь недопустимо лживую подделку, но позвольте заметить, что даже несмотря на то, что у Вашего покорного слуги не было ни пространства, ни средств, чтобы создать оригинал, эта вещица вышла куда более привлекательной, нежели Ваше покосившееся бумажное суденышко.

- Позвольте не согласиться с Вами, месье, - на хорошем французском ответил Россия, также псевдопочтительно склонив голову. – Я скромно полагаю, что плотный картон, невежественно именуемый Вами бумагой, самый подходящий материал для кораблей такого ранга.- А что скажите Вы, месье? - в один голос выдали они, повернувшись ко мне, и, не выдержав, прыснули.Я опустил глаза вниз и качнул головой.- Я полагаю, господа, что единственно верно строить кораблик, - я предал себе самое что ни на есть серьезное и сосредоточенное выражение. – Из трубочек для коктейлей.- Да ладна-а-а… - с неудовольствием протянул Россия, а папа скептически хмыкнул.Я всмотрелся в их недоуменные лица, и мне вдруг стало так спокойно. Я нежно улыбнулся им обоим, напрочь забывая о том, что переживал еще четверть часа назад.Так что же, выходит, у них ничего… не было?Отчего-то я поверил им безоговорочно, хотя все, что они мне сейчас рассказали, можно смело приравнять к полноценному бреду, но ведь…?Правда звучит как абсурд, потому что она и является абсурдом. Поэтому все предпочитают с ней не связываться?Да, Артур. Думаю, ты оказался прав.- Вообще я порядком удивился, когда услышал звонок в дверь, - Ваня подошел ко мне ближе. – Мы и впрямь всех перебудили, невесть как дозвонившись, крича в трубку о нарушении прав и требуя сантехника – видишь, чему меня Фрося учит?Россия покосился в его сторону, и тот послал ему воздушный поцелуй.- А тут – оп! И кто-то пришел, - он наклонился вплотную к моему уху, я невольно разомкнул губы – рефлекс такой, что ли? – Может, ты и есть тот сантехник под прикрытием?

- А от тебя ничего не скроешь, - низким голосом отозвался я, и Россия, отодвинувшись от меня, хохотнул.Я быстро глянул в небесно-голубые глаза – но в них, по-прежнему была только светлая грусть.Весьма странный взгляд для любовника, не так ли?- Ванюша, телефон, - мягко сказал он, указывая в сторону внезапно и навязчиво вклинившийся мелодии.- Служебный, - уныло констатировал Брагинский. – Правильно, надо начать поганить мне настроение с самого утра, разумеется, как же ж по-другому…Он издал тяжелый вздох и вышел из комнаты, оставив меня один на один с отцом и со всеми ответами, болтающимися на границе сознания.Я отогнал подступающие сомнения и решил пойти ва-банк.Когда как не сейчас.- Как давно ты узнал?- О том, что это он? – уточнил папа, я согласно кивнул, сердце опять заколотилось, как сумасшедшее. – Давно, мальчик мой, давно.- Он рассказал тебе все, да?

Франция коснулся ладонью плитки цвета морской волны – когда я был помладше, безумно любил этот цвет.- Он признался мне в этом сегодня.- Давно?Отец улыбнулся немного шире – и мне померещилось нечто болезненное в этой улыбке.Нет, все верно, ты знал это уже раньше, еще тогда, когда стриг меня, ты словно говорил о ком-то конкретном…Я резко поднял глаза, перестав созерцать медленно-медленно высыхающий пол.- Ты видел…

Папа на мгновение опустил веки.- Ну, конечно же… Ты же видишь будущее… - я поражаюсь раз за разом, я, наверно, никогда не привыкну к этому. Я восхищен… В который раз.Что-то почти осязаемо сломалось и пошло трещинами, проясняя хрусталики напротив, и мне стало горько – вечно молодой мужчина с глазами глубокого старика.- Не будущее. Будущее можно варьировать, а эти видения… их нельзя изменить. Я вижу только то, что изменить невозможно. Пытаюсь я или нет, всегда происходит так, как я предвидел с самого начала – Столетняя война, казнь Жанны, приход к власти Наполеона, смерть Российской Империи, немецкая оккупация… Скажи, что из этого мне удалось предотвратить?

Говорят, что слова убивают, а по мне так молчание куда как качественней с этим справляется.

Молчать плохо и неправильно.Но что ответить на такое?..- Вы впервые поцеловались в парке? – он захлопнул свои слабости под непроницаемую маску – снова. – Там было много деревьев…- Почти. Это был лес.Папа присел на корточки и толкнул пальцем свой кораблик.- А ты знаешь, почему я здесь?- Ты… хочешь все исправить?Он ведь только что сказал, что это не изменить. На кой черт я переспрашиваю?Не знаю…- Я просто убеждаюсь, что могу выполнить свое обещание.- Какое?- Ты его помнишь.?Матьё… Тебе просто надо немного подождать – у тебя будет еще та или тот, кого ты полюбишь, обязательно будет…?- Ты ведь хотел этого? – я присел рядом с ним, откровенно наплевав на невысохшую еще плитку.Папа…- Но тебе… больно…- Не забывай, дружба – это тоже любовь… Пусть крыльев нет… Но ведь родители отдают детям самое лучшее, разве нет?Я замер, а потом обхватил его руками, всеми силами желая свернуться в маленький комок и спрятаться в его груди.- Папа…- Хорошо… Матьё, успокойся, слышишь?.. Хорошо, я сделаю… Я научу тебя всему, что знаю сам, всему, что умею, но только при одном условии.- Каком?- Ты больше никогда не назовешь меня папой.- Н… Но… почему?!..- Настоящий родитель никогда так не поступит со своим ребенком… И если я сделаю это… Какой же я после этого буду отец?