Часть 12, написанная в больнице (1/1)

Смотри в глаза, я тебя больше не вижуКак-будто всё было зря, тает не слышноКак сто ночей без тебя я не запомнюКак сто дверей никуда я не открою.Рома Кенга – Смотри в глаза

Так приятно смотреть на эту ребятню, что пытается добегать-доиграть последние дни августа. Обеспокоенные мамаши все бегают по магазинам, пытаясь привлечь к этому своих чад. Первое сентября, как-никак, скоро.Я сидел на скамейке в парке и лениво кормил голубей. Птицы так же лениво клевали семечки и все пытались залезть в лужицу, образовавшуюся от мелкого дождя, что прошел ночью. Меня вообще удивляет тот факт, что недавно прошел дождь. Мобильник лениво уведомлял, что пришла эсэмэс. Кажется, что сегодня всё находится в состоянии овоща. Пальцы медленно нажали «ок», а глаза все смотрели на эту несчастную лужицу. Титаническим усилием я заставил жаждущие воды глаза просмотреть сообщение:«Дима (братан, браток, овощ, высохшая мумия, засохшая бабочка, еле дышащий гонщик – выбирай, что нравится)! Я не приду. Так надо. Дела. Прости.От: Никич»Козлина, мать его. И вот фигли я тогда тут сижу, как дурак последний?! «Так надо. Дела» — его любимые слова, и вот не ответит же на мою эсэмэс: «Какого?!»— Артем! Ну нельзя же так! Ты бы мог позвонить, написать… — Знакомое имя резануло слух.— Ма-а-амочка, прости меня! – Детский плаксивый голос смог заставить мои плечи слегка расслабиться. – Я же не знал, что… — Голоса удалялись, а мое сердце бешено прыгало в груди.

Артём… Тёма… Арт…Имя, которое заставляло бешено биться сердце и в то же время заставляло что-то маленькое и мягкое внутри сворачиваться в клубочек от боли.

Я же так и не сказал ему, что приехал обратно. Так и не смог больше ощутить его дыхание на своей коже…Все эти лица, голоса, руки, что путаются в постели, – это все пустое, ненужное, не любившее. Я смотрел в его глаза и чувствовал, что где-то внутри это маленькое и мягкое разливается во весь свой рост. И да-да, оно именно разливается, становясь большим и легким. Только все равно оно слегка придавливало, не смотря на свою легкость.Арт…***Сентябрь. Город пропитан духом первоклашек и последним первым звонком одиннадцатиклассников. Кто-то с кислой миной, а кому-то нравится эта суета первых сентябрьских дней.Казалось, что этого парня с шоколадными волосами не волнует ничего, кроме этой травы, пока еще зеленой, и облаков, что плывут медленно и бессмысленно. Может быть, у кого-то там и есть на них свои виды, но здесь и сейчас всем было на них безразлично. А может быть, где-то далеко отсюда кто-то смотрит на них и тренирует свое воображение.

… — Ричард, посмотри наверх. Что ты видишь?— Милая, ну что же я могу увидеть? Ведь я ослеп еще тогда, на войне… — Старик незаметно поморщился от нахлынувших и болевых воспоминаний.— Не глупи, дорогой! Все ты видишь. Просто надень очки. – Она мягко подала ему очки своей дряблой рукой.

— Не хочу я надевать эти глупые стекляшки! От них только голова болит. Ох, совсем уж я вышел из употребительного состояния. – Ричард ворчал, но все - же протянул руку к «этим глупым стекляшкам». Ведь было все-таки интересно, что показывает любимая.

— Вот все тебе-то не нравится. – Проворчала миссис Янсон, по-детски убирая свою руку от его.

— Ну и что же ты мне хотела показать? – Мистер Янсон смотрелся в очках крайне мило и лупоглазо. Наверное, эта лупоглазость была из-за больших линз, и придавала ему крайнюю милость.

Она нежно погладила его по спине, будто маленького ребенка. Старики – это те же дети, только выглядят они крайне поношенно.

— Дорогой, вон там – посмотри чу-чуть повыше – плывут облака…— Облака?! – Капризно переспросил Ричард.

— Да! Облака, – кажется, миссис Янсон была раньше учителем, до того властно прозвучал ее голос. – Если ты приглядишься, то увидишь там не только облака.

— А что же?— Присмотрись.Старик, хмуря брови, не верил, что он сможет там еще что-нибудь увидеть, но послушно глянул в небо.Облака плыли барашками, пробивая путь себе и, кажется, солнцу. Ричард смотрел на них и ничего не видел. Ничего, кроме этого жирафика, смешно цепляющегося за другого. Ничего, кроме этого самолета, танка, каски, пули…

Ему надо поскорее отогнать ненужные воспоминания подальше. Любимая не должна видеть в его глаза непрошенной слезинки.

— Дорогая, пойдем домой?— Но как же, ты увидел хоть что-нибудь?— Милая, я уже увидел свое самое дорогое сокровище.

— Какое же?— О-о-о, я увидел её еще шестьдесят пять лет назад тогда, на войне, когда чувствовал, что уже не выживу. Но пришла девушка, она была так похожа на ангела, что я подумал, будто попал в Рай, не успел испить уста той, что любил уже год. Она, не спрашивая меня, что случилось, так профессионально извлекла осколок и перебинтовала мое тело, – губы старушки расползлись полосочками в улыбку. – А потом у нас с ней появился ребенок, да не один, а несколько. И все они сейчас выросли и имеют своих чад, которые навещают нас каждые выходные… Любимая, а ты знаешь, что уже завтра суббота?— Конечно, знаю, – её ладонь мягко накрыла его. – Конечно…— Вот и пойдем домой, его надо подготовить к нашествию этих маленьких чертенят…***И вот так вот внезапно накроет. Накроет тем, что накрывать-то и не должно. Мне снился сон. Сон, в котором было что-то важное, что говорило мне о чем-то. Но я его опять не запомнил.Дима…Если подумать, то дурацкое имя. Какие-то звуки букв «Д» «И (Ы)» «М» «А». Всего лишь одна мягкая согласная, которая в реальности не дает согласия на правильность и покой.

Дима… Димка… Димочка…У меня такое впечатление, что все сговорились и упорно скрывают его от меня. Точнее скрывают, что он приехал. А я и так знаю! Знаю!!! Я видел его глаза на той гонке, а он видел мои.

Та гонка так и не состоялась. Шеф был зол, я растерян, Дима просто ушел, а Никич ушел вслед за другом. М-да, вот это я понимаю: дружба. Нет, Никита все-таки хороший друг, не смотря на его странные причуды.

А Дима тогда ушел не один, а с той блонди. Не знаю, что я почувствовал, но, кажется, это была ревность. Ревную ли я? Конечно! Ревную, черт возьми! Внутри скрипит такое противное: «Моё!!! Не отдам!..»***Письмо 2 (Дима — Арт):Знаешь, все эти маты и такие чужие имена-глаза напоминают мне твой голос и руки. Я больше всего ненавижу сталкиваться с твоим именем. И ненавижу, когда твое имя носит какой-нибудь дурак. Дурак, который не заслуживает этого имени. Его заслуживаешь только ты, мой любимый дурачок. И дышать-то уже легче. Сложнее видеть и слышать.А чьи-то глаза смотрят с интересом, чьи-то с ненавистью, а кто-то умудряется улыбаться глазами. Я помню, ты тоже так умеешь.

Или умел?