7. Щенячья любовь и программные сбои (1/1)

С самого начала странного знакомства он ловил себя на плохо объяснимой мысли: замок, порождение самой больной фантазии самого больного архитектора, чем-то завораживает его. Его даже брала досада ― как, придумав пять неповторимых игровых уровней, он не поместил ни на одном ничего подобного? Особенно эффектно замок смотрится сейчас, в тёплых всполохах рассвета и клочьях морской пены, швыряемой приливом. Эти тяжелые массивные башни и флигели, удивительно плавно втекающие друг в друга. Обманчиво тонкие опоры с ажурными завитками осьминожьих щупалец. Переходы, напоминающие хребты древних морских тварей. Конечно, внутри всякая дрянь, вроде осыпающегося пазлами пола и ломающихся лифтов, да и сам хозяин замка…Интересно, лёг ли он сегодня спать? С этой мыслью Кибергений, узнанный и пропущенный даже местной туповатой охраной, уже минует несколько привычных коридоров и жмет кнопку лифта. Ночью они попрощались очень быстро. Флуп покинул лабораторию ещё до того, как туда прибыли вызванные специалисты медицинской службы OSS. Несколько фраз, которые они друг другу сказали, были… какими-то не теми. ― Переживал? Делать мне больше нечего. Мне давно известно, что добро побеждает, даже если это очень условное добро вроде тебя.― Мне далеко до добра, но я не идиот. И… я даже понимаю, что без тебя бы не смог. Ещё до его ответа Флуп быстро смял то, что лепил из пластилина. Но в этот раз Кибергений успел прекрасно рассмотреть. Это была голова с четырьмя одинаковыми ― и чуть разными ― лицами. Не как у Миньона, лица не лепились затылками и не были карикатурно смешными. Они все росли из одного черепа и были в точности похожи на тех, кому принадлежали. Тонкая, гениальная работа. Он знал, что запомнит. Ведь это последний раз, когда он видит тех троих. И он, и Джуни, и приехавший Валентин провели ночь в госпитале ― в ожидании, пока Деметру обследуют. Всё это время они говорили ― и, кажется, разговор наконец-то хоть к чему-то привёл. К одной, казалось бы, незначительной перемене: пожимая его руку на прощание, Валентин сказал:― Ты изменился. ― Скажешь ещё ?встал на правильный путь?? ― привычно осклабился он.Сухие тонкие губы дрогнули в усмешке. Глаза остались серьёзными, пристальными и грустными.― На него ты встал раньше. А изменился ― сейчас.…Кибергений бывает здесь почти каждую неделю, но запомнил расположение далеко не всех здешних помещений. Этажей в замке ― больше сорока. Значительная их часть напичкана оборудованием: либо студийным, либо связанным с бесконечными творческо-техническими экспериментами, либо просто исследовательским. Часть всего этого оборудования смертоносна. Есть здесь и комнаты-ловушки, и комнаты-лабиринты ― к последним Кибергений относит те, что заставлены манекенами с многочисленными мантиями, рединготами, пиджаками и прочей одеждой Флупа. В целом… в замке и невозможно научиться ориентироваться, вряд ли даже сам Флуп действительно на это способен.Но Кибергению кажется, он знает, куда нужно идти. Остаётся только надеяться, что тупоголовым палпалычам не свойственно любопытство и что они не крадутся следом, чтобы выяснить, зачем в столь ранее время потревожили их хозяина. Впрочем, крадутся? Палпалычи? Он усмехается этой мысли и прибавляет шагу.*Видимо, жилые помещения начинаются ― или заканчиваются ― здесь, на шестнадцатом этаже самой неприметной башни. В этой комнате, в креслах возле камина, прошло их последнее Рождество. И здесь ничего не изменилось с той ночи, снова Кибергений вспоминает, как удивился, попав сюда.Комната обычна: обычный скучно-однотонный пол, обычные стены ― без спиралей или других подвижных иллюзий, даже без отчетливого рисунка обоев. Плоский плафон обычного светильника на обычном потолке. Наглухо зашторенные большие окна. Непримечательна мебель ― конечно, она из дорогого красного дерева, но это совсем не та деталь, которая могла бы впечатлить. Тогда Флуп, пожав плечами, пояснил: ?Не хватило воображения. Может, займусь к весне…?.Весна заканчивается. И теперь Кибергению кажется, что причина в чем-то другом.Он ожидает, что маленькая гостиная пуста и нужно будет попытаться пройти дальше. А правильнее ― сесть и подождать. Во-первых, потому что существуют правила приличия, а во-вторых, ― потому что вряд ли даже этот ненормальный может позволить себе такую глупость, как не запирать личные комнаты. Так что помещение Кибергений окидывает лишь беглым взглядом. И резко останавливается, всё же увидев знакомую фигуру.Флуп спит, откинувшись на спинку кресла у камина и склонив голову к груди. Он все в той же студийной одежде, в которой Кибергений выдернул его из замка вечером, а в устало покоящихся на коленях руках ― знакомый кусок липкой податливой массы, сейчас ― тускло-серой. Едва ли Флуп успел хотя бы начать лепить, прежде чем уснул: в пластилине совсем ничего не угадывается.Кибергений стоит на пороге ещё, кажется, полминуты ― что-то подсказывает, что лучше уйти. Это не было правильной идеей ― приезжать сейчас, на основании одного только смутного иррационального беспокойства. Это не было правильной идеей ― накручивать себя мыслями, что сказано недостаточно. Флуп помог ему. С самого начала. Помог, выслушав. Помог, зля и провоцируя наконец всё разрушить и всё спасти, обвиняя в малодушии. Помог, рассказав Джуни правду ― за него, освободив от этой вполне заслуженной обязанности. И помог, даже не находясь рядом, там, в том виртуальном безумии. Он вымотался. Скорее всего, единственное, чего он хотел, уезжая так поспешно, ― чтобы его наконец оставили в покое. Мысль здравая. Правильная. Вот только голоса Дженкинса более нет, чтобы подтвердить это. Нет блаженного, чтобы сказать, что это отличное проявление милосердия и внимания. И нет человека в форме, чтобы напомнить, что вообще-то всё вот это ― сантименты, и сопли, и несказанные слова, и прочая чушь, ― совсем не для него.Никого нет. И Кибергений, притворив дверь, шагает вперёд.Прежде чем опуститься в соседнее кресло, он снимает с подлокотника плед и набрасывает на узкие ссутуленные плечи. Еще до этого ― забирает пластилин из рук. Флуп не просыпается. Приходится даже аккуратно проверить, а он вообще дышит? Дышит. Просто медленно и неглубоко.Наконец он садится рядом. Бессмысленно начинает разглядывать пластилин в своей ладони. У него получалось что-то… лица… пару раз. Получалось, когда Флуп помогал. У самого выходят разве что монстры. Впрочем, сейчас не выходят и они, пальцы не слушаются. В киберреальности он отвык спать, здесь сон всё ещё нарушен. Поэтому глаза не слипаются. А вот руки выдают: ночь прошла на ногах. Если можно назвать ?на ногах? то, что было в мёртвой игре.Он начинает мять пластилин, поглядывая на Флупа… но, кажется, лепить с натуры ― тоже не его конёк. Лучше знаменитому телеведущему не видеть, на что в воображении не слишком способного скульптора может быть похоже его лицо. Чудаковатое, острое, сложное и негармоничное. Но вполовину не такое жуткое и кривое, как то, что получилось у Кибергения.Он резко сминает пластилин в ком и прячет в карман. Прошло, оказывается немало времени. В запутанных мыслях, в колебаниях, в ерунде… действительно успокаивающей, по крайней мере, он сейчас спокоен. Более спокоен, чем когда только ехал сюда. Может, потому, что…Просто потому, что он здесь.Он не осознает, в какой момент сделал это, ― поднялся и пересел на подлокотник кресла Флупа. В какой момент вытянул руку и провел по его щеке. Сначала кончиками пальцев, потом всеми верхними фалангами. Ощущая, что кожа на ощупь совсем холодная и матово ровная. Под его поцелуями она была почти пылающей.Флуп вскидывается резко, приподнимает голову. С него удивительно быстро сходит сон, он сразу, хотя и очень хрипло, спрашивает:― Как… девочка?― Будет несколько периодов химиотерапии, ― помедлив, отвечает он. ― Операция ― одна или две. Потом… обещают, что всё наладится. Флуп слабо улыбается. Едва уловимо вздыхает с облегчением. И всё ещё не отводит глаз.― Почему ты здесь?― Почему эта комната всё ещё такая… скучная? ― спрашивает Кибергений ему в тон. Улыбка становится шире. Но одной рукой Флуп потирает лоб, и это болезненный жест.― Иногда я ловлю себя на том, что устал от безумия… мне нужно место, чтобы от него прятаться. Я почти никого не пускаю сюда. Если вдруг у меня гости, принимаю их…― Меня тогда пустил, ― тихо напоминает Кибергений.Флуп по-прежнему не отводит взгляда, никак не показывает смущения. Отвечает просто и даже… блекло:― Тебя ― пустил. Так почему ты здесь снова?― Поэтому и здесь.Он сразу осознаёт, что одной короткой фразой сказал чуть больше, чем стоило. Потому что теперь Флуп опускает глаза. Впрочем, ненадолго, тут же они лукаво сверкают:― Спорим, тебе, консервативному зануде, здесь нравится?― На самом деле, мне здесь непривычно, это как-то не похоже на тебя… ― он изображает задумчивость и обводит потолок взглядом. ― Но я занимаюсь программированием. И я знаю, что за каждой иллюзией стоит код, на котором она держится.На это он получает зевок:― Слишком сложно для такого раннего утра.― Уже десять. А почему ты… спишь здесь?― Я…Он, кажется, хочет произнести что-нибудь вроде ?поленился дойти до спальни? или ?делаю так всегда, спать сидя безумно?. Но что-то не получается ― выражение лица вновь меняется, становится отчетливо заметно, какое оно бледное.― Хотел сначала позвонить в ваш госпиталь. Я… ― он быстро и нервно смеется, ― забыл что ли? Я артистичная, ранимая, немного свихнувшаяся личность. Я не могу лечь спать, думая о том, что…― Нет. ― Кибергений качает головой и наклоняется чуть ниже. ― Не забыл. Никогда не забывал.Он снова позволяет себе это ― дотронуться до бледной скулы и провести по ней. Задерживает руку. И замечает, что Флуп чуть-чуть прикрыл глаза.― И это еще одна причина, почему я здесь.― Что ― это? ― медленно переспрашивает Флуп. Его короткие жесткие волосы щекочут кожу. Кибергений склоняется совсем низко. И они соприкасаются лбами.― Твой психоз, конечно же. Что же ещё?*Программный сбой. Больше всего это похоже на программный сбой. Но Кибергений устроил его сам, устроил, едва заметив: Флуп чуть подается вперед в своем кресле. Приподнимается… тогда он обнял его и потянул к себе, и оба они встали на ноги, и обоих их шатнуло. Опять ― так, будто хлебнули лишнего, хотя в этот раз объяснение было проще: долгая ночь.― Я тебя держу… нас, ― зачем-то сообщил он шёпотом. Тонкие пальцы легли на грудь. Скользнули выше, но замерли. Флуп смотрел прямо в глаза ― и это был странно застывший, серьёзный взгляд, который будто…― Себастьян, а это точно ты?…Да, всё верно. Взгляд задавал вопрос. И в этот раз ответить было просто.― Я. И всегда был я. И буду.Едва выдохнув это, он осторожно взялся пальцами за подбородок Флупа и прикоснулся к губам. Он хотел отстраниться сразу, это просто должен был быть знак какой-никакой… пусть даже нежности, каким бы тошнотворным ни было слово. В конце концов, не собирались же они прямо сейчас…Но оказывается, они оба считали, что как раз собираются. Флуп первым сделал настойчивый шаг вперед, и пришлось подчиниться, впрочем, не очень-то он и думал сопротивляться. Как и в облаках, поцелуй моментально порушил все и без того хлипкие барьеры, которые Кибергений выстраивал. А ведь ему просто ответили. И он просто стал целовать настойчивее, в этот раз беря всю инициативу на себя, то кусая чужие губы, то едва лаская их. Ещё несколько нетвердых шагов ― и его прижали к двери, над ухом он услышал противный писк и невольно вздрогнул… оказалось, Флуп просто поднёс одну руку к замку-считывателю и шевелит пальцами в воздухе, вспоротом зелеными сканирующими лучами. Вторая рука продолжала зарываться Кибергению в волосы. И даже на эти несколько секунд ни один из них двоих не нашёл сил прерваться.Тогда, в облачной комнате, это было безумие. Теперь ― в комнате, не представляющей из себя ничего, ― это действительно программный сбой. Тогда он почти не отдавал себе отчёта в том, что делал. Сейчас ― обострённо ощущает каждое движение. Прикосновение. Взгляд. ― Ты ошибся. Мне нужно ?что-то ещё?, ― тихо произносит он, всё же отстраняясь. Флуп издает негромкий смешок:― ?Щенячья любовь? Джуни видится мне куда надёжнее, чем то, чем мы снова…― А мне ― нет.Он берётся за пуговицы на рубашке Флупа. Расстегивает одну. Вторую. Медленными осторожными движениями справляется ещё с двумя и останавливается.― Хм… а если не оторву ни одной, поверишь?Удивление на этом лице очень выразительно. Слишком выразительно, чтобы не ухмыльнуться. Но, прежде чем он успевает продолжить, рука Флупа вдруг снова скользит по его груди. Вниз. Ещё вниз. Немного левее… Прежде чем Кибергений осознаёт, куда она движется, пальцы проворно залезают во внутренний карман пиджака и вытаскивают оттуда пластилин. Смятый, но недостаточно старательно. Кое-что от неудачной попытки слепить лицо ещё можно рассмотреть. И Флуп рассматривает ― внимательно, задумчиво, как ребенок, нашедший у моря необычную раковину. Рассматривает, в то время как Кибергений, снова подавшись ближе, целует его в шею. Перемещается губами к месту за ухом, обжигает это место дыханием, прикусывает мочку.― Выброси. Даже когда одну руку он опускает к поясу Флупа, тот стоит в прежней почти застывшей позе. Лихорадочно выдыхает сквозь зубы, но не позволяет себе стонов.― Выброси, ― мягко, но настойчиво повторяет Кибергений. ― Это так, ерунда.Он выпрямляется, снова пристально смотрит Флупу в лицо. Видит: на скулах неровно проступает румянец, зрачки расширились. На последние слова Флуп неожиданно качает головой. Произносит сдавленно, но почти твердо, сминая пластилин в ладони:― Ты не так безнадежен, как казалось. Хорошо, Себастьян. Я…Улыбнувшись, Кибергений вновь принимается за пуговицы и добирается до нижних. Склоняется, изучая губами оголяющиеся участки кожи. И слышит сдавленное: ?Я тебе верю…?.Утягивая его за собой, Кибергений делает ещё шаг вслепую. Чувствует, что уже уперся в край кровати. Его толкают. И, второй раз за последние двадцать четыре часа, он просто падает спиной вперед. На этот раз ― всего лишь на какую-то перину и покрывало. Обычное. Без кислотных спиралей. Кислотные спирали растекаются только в разгоряченном рассудке.*Это не были шесть минут, не были семь, десять, даже пятнадцать. Конечно, не как в лучшие, давние, времена, но определенно, им обоим более чем достаточно. Вокруг беспорядочно, вперемешку, разбросана одежда. Как и в прошлый раз, ощущение ― будто прошёл час, по крайней мере, они так же измотались и так же тяжело дышат. Удивительно… но ещё находятся силы говорить.― На твои руки невозможно смотреть спокойно.Флуп расслабленно вытянулся рядом, впалая грудь все медленнее и медленнее вздымается. Опущены веки, подрагивают сомкнутые ресницы. Пользуясь этим, Кибергений рассматривает его особенно жадно. И думает о том, что явно многого о себе не знал. Иначе почему одного взгляда хватает, чтобы подумывать повторить ― уже минут через пять.― Что же в них особенного? ― наконец лениво уточняет Флуп, приоткрывая один глаз.Кисти покоятся поверх чуть выступающих ключиц. Переливаются камни в перстнях, кожа в некоторых местах хранит розоватые и багровые следы ― оттого, насколько часто Кибергений сжимал эти руки или они сами сдавливали его запястья. Сейчас он аккуратно берет правую руку в свою. И прикасается к кончикам пальцев губами:― Слишком хорошо представляется, на что они способны. ― Ты намекаешь на мой несомненный талант скульптора?― О да… именно.Пальцы тянутся ближе, зарываются ему в волосы. И он расслабленно устраивает голову на подушке. Нет. Они оба и так приложили сегодня… слишком много физических усилий. И нет ничего приятнее, чем не двигаться. Вообще. Прямо сейчас.Теперь и вторая рука касается его волос, потом замирает на скуле, невесомо гладя. Он опускает подбородок Флупу на плечо. Зажмуривается, глубоко вздыхает и слышит тихий смешок:― Если бы я завёл себе кота… пластилинового, робота, мутанта, неважно, ― непременно назвал бы его Себастьяном. И покрасил в черный цвет.Возмутительное заявление. Но ему лень даже открывать глаза.― А я не знаю, какое животное заслуживает быть названным в твою честь, Феган. Но уверен, оно не очень умное.Флуп снова смеется. И чуть слышно, но с непоколебимой уверенностью фыркает:― Такого талантливого и необыкновенного животного не существует. Впрочем, можешь попробовать его слепить. Запустим в шоу, животные всегда повышают рейтинги. Кибергений все-таки открывает глаза. Немного наклоняет голову. Прикасается губами к острому плечу, но ничего не отвечает. Насупленно вздохнув, Флуп прибавляет:― Да. Животное. Раз уж ты не хочешь взять роль зла и вести со мной…А вот от этого лучше отбрыкаться сразу.― Я ещё недостаточно безумен. И вряд ли когда-либо буду.Глаза Флупа лукаво сверкают:― А если будешь пить в замке чай каждый день?Это стоит того, чтобы даже приподняться на локте. И уточнить:― Это приглашение?― Скорее эксперимент. Люблю их. Забыл?Флуп гордо вздергивает подбородок. И удивительно, почему даже это сейчас вызывает улыбку.― Помню. И соглашаюсь его провести. Но только если сейчас ты наконец поспишь.Предложение Флуп обдумывает секунд пять. Затем тонкая бровь скептично приподнимается:― Иначе?..― Иначе эксперимент начнется с удара по голове.― А так?Он тяжело вздыхает: как надоело объяснять очевидные вещи... безумцы должны понимать их с полуслова. Он подается ближе. Снова ловит тонкие руки и плавно прижимает их к подушке. Встречаясь взглядом, многозначительно улыбается и обещает:― А так тебе понравится.…Однажды один человек сказал ему то, что он когда-то и сам прекрасно знал. Все свои эксперименты надо доводить до конца. Сейчас ему как никогда хочется довести до конца этот. И… чтобы он продлился подольше.