2. Пластилиновые монстры (1/1)

Феган Флуп давно уже забросил некоторые свои старые дурные привычки. Например, он больше не превращает людей в жутких монстров с помочью невероятно сложных высокотехнологичных агрегатов. Флупу, чтобы сохранять у шоу высокие рейтинги, хватает Миньона, стайки роботов и… прежде всего, себя. Как ни тошно такое признавать, но психопат умеет привлекать, умеет располагать и умеет удерживать внимание. Кибергений не сомневается: если дети смотрят шоу ради дурацких шуточек, песенок и сценок, то уж их-то матерей тянет к экранам кое-что другое. Например, то, что в светских хрониках Флупа ни разу ещё не видели с…― А есть у тебя девушка?Он не знает, что заставило его спросить. Они уже говорили об одиночестве и прочей подобной чуши раньше, и из ответов Флупа всё было примерно ясно. Так что, почему он теперь вздрагивает, ― неясно вдвойне.― Девушка… ты имеешь в виду не пластилиновых девушек и не девушек-роботов?― Хм… ― Кибергений выразительно оглядывает гримерную, в которой Флуп вальяжно расселся в кресле, ― я имею в виду существо из плоти и крови. Мыслящее, носящее что-нибудь вроде платья и любящее что-нибудь вроде цветов, конфет…― Ты безнадежно отстал от жизни, Себастьян. Девушки сейчас…― Позволь мне объясняться более-менее близкими мне категориями. Я еще не совсем привык к кошмару, который творится вокруг.Он проходит и опускается в вертящееся кресло рядом. Флуп, отложив в сторону что-то из своего устрашающего гримерного арсенала, смотрит сквозь до блеска начищенное прямоугольное зеркало. Даже странно, что оно не кривое.― Девушки нет. Ни понятной, ни непонятной тебе категории. А…В зеркале то, как резко он осекается, особенно бросается в глаза. Лицо, прежде чем стать непроницаемым, успевает изменить два или три выражения. Одновременно тонкие пальцы уже тащат из кармана знакомый комок пластилина и начинают быстро придавать ему какую-то форму. Конечно, это что-то человекообразное. Да, Феган Флуп отказался от прежних дурных привычек и не превращает в монстров кого попало… но он продолжает лепить монстров, говоря, что это чертовски его успокаивает.― Что?Кибергений теперь наблюдает за пальцами. Странно, но это ― как они мнут пластилин то осторожными щипками, то резкими надавливаниями, то почти гладящими движениями, ― неизменно притягивает его внимание. Как и дальнейшее, когда в бесформенной массе ― от касаний все тех же бледных, с тонкими фалангами и заостренными кончиками пальцев, ― начинает что-то угадываться. Это… на самом деле, это ведь тоже программирование. Просто создание оживает, не успев превратиться в поток команд и цифр. Быстрее. Ярче.― Я чуть не спросил глупость. ― Флуп снова кидает взгляд через зеркало и тут же сосредотачивается на пластилине. Кибергений приподнимает бровь:― И так быстро в этом признаёшься? Определенно, общение со мной на тебя хорошо влияет, ты умнеешь.Но неожиданно Флуп не усмехается и не начинает спорить.― Это действительно могла быть глупость.Кибергений удобнее откидывается на спинку. ― Мечтаю услышать, что ты таковой считаешь.Пальцы начинают двигаться чуть быстрее. В пластилине уже различима голова, переходящая в шею, и, судя по подбородку, это женская голова. Флуп лепит свою первую любовь, какую-нибудь недоступную заводилу школьной команды чирлидеров? Или…― Я чуть не спросил, есть ли кто-нибудь у тебя.Три голоса в голове и скелет девочки в шкафу. Мысль об этом заставляет в изнеможении потереть лоб. Тут же он замечает: Флуп пытливо наблюдает сквозь зеркало. И с явной досадой закусывает угол губы.― А потом вспомнил, что твоя жена…― Да, она умерла. Это было очень давно. Настолько, что я даже почти……не помню её лица. Но это тоже не стоит произносить вслух. В сознании большинства такие вещи, как смерть близкого человека, не имеют срока давности для такой точной вычислительной машины, как память. То, что на платы и жесткие диски этой машины может проливаться кровь, что их легко повредить или вовсе сломать, случайно или нет… незачем брать это в расчёт.― Я видел её на снимках из семейного альбома Кортесов. Ведь вы с Валентином...― Да. Почти одновременно. У наших леди даже были почти одинаковые свадебные платья.Неожиданно для самого себя он улыбается. Осознает это, только подняв глаза и увидев собственную горькую, мрачную улыбку в отражении. Флуп сидит всё так же, с опущенной головой. Его пальцы вылепливают из пластилина длинные тяжелые волны волос, потом принимаются за черты лица. Тяжелые веки, тонкий нос, высокие скулы, выдающие родство то ли с индейцами, то ли с каким-то восточным народом…― Похожа. Да. Определенно, что-то всё же помнит. Достаточно, чтобы, протянув руку, немного уменьшить пластилиновый нос. Просто потому, что Хелена была помешана на своем носе. Стеснялась его, хотела уменьшить, чтобы походить на свою любимую Одри Хепберн. Не успела. У нее была опухоль мозга ― та же, которая теперь, сразу в двух реальностях, убивала Деметру. Если бы он хотя бы мог подумать…― Ты не мог бы слепить что-то другое?― Сам лепи.Смятый пластилин суют ему в руки таким быстрым движением, что он не успевает отказаться. Разглядывает совершенно бесформенную массу, кривит губы:― Нет уж, благодарю. Не моё развлечение. ― Я уже говорил, как оно снимает стресс?― Явно не мой. Для моего нужно что-нибудь вроде виски.― И всё же. Ну давай! Вряд ли от него отстанут так просто. Сбегать тоже рано ― они не досняли последнюю треть большого предрождественского спецвыпуска, и у них всего лишь перерыв. Ему еще долго наблюдать, как Флуп будет скакать по сцене, творить свою чокнутую магию, петь очередную недавно сочиненную песню, о чудовищах из темных лесов… кстати о чудовищах. Пальцы начинают мять пластилин. В сосредоточенном молчании, нарушаемом только голосами операторов из коридора, проходит еще немного времени, в которое знаменитый телеведущий деловито пудрит нос. Иногда поднимая взгляд, Кибергений наблюдает и с трудом сдерживает усмешку. Чокнутый тип… но то ли в пластилине и впрямь есть какой-то эффект, то ли он начинает привыкать к этой чокнутости.― Очаровательно, просто устрашающий! ― оживленно сообщает Флуп, подавшись так близко, что почти прикасается лбом ко лбу Кибергения. ― Мог бы быть отличный фугль… только не для вечерних выпусков.― Это не фугль.У пластилиновой твари косой нос, острые расходящиеся в сторону уши, провалившаяся слишком глубоко челюсть и еще два провала ― вместо глаз. С особой старательностью, не совсем даже понимая, почему, Кибергений намечает в открытой пасти три ряда зубов. Тварь уродлива… но почему-то она чертовски ему нравится. И Флупу, видимо, тоже. Он обводит пальцем кривую надбровную дугу фигурки:― Хм… что выражает этот монстр?Монстр смотрит пустыми провалами. Мерзко щерит зубы. ― Страх. Чистейший страх.― Твой?Он резко вскидывается. Их взгляды встречаются. Но на этот раз Флупу явно не кажется, что он суется не в свое дело. Не отступает, смотрит сосредоточенно и слишком прямо.― Любой.…Если бы он лепил лучше, у монстра было бы четыре уродливых головы. Но когда ты не держал пластилина в руках с младших классов, пустые глаза-бездны куда легче передают суть. И Кибергений уже собирается резко смять пластилин, когда его останавливают.― Какой он?― Страх?― Этот монстр. Где он живет, что любит, как его… убить?..Пожалуй, он поспешил с мыслью, будто привыкает к чокнутости. Где уж к такому привыкнуть? Когда чушь спрашивают с таким серьезным видом, будто вы обсуждаете ядерную гонку или Карибский кризис? Секунду или две он задумчиво разглядывает уродливую пасть, наконец усмехается. Отвечает почти мягко: всё же стоит помнить, что собеседник не совсем нормален.― Это пластилин, насколько я могу судить. Живет обычно в твоем кармане. Любит… лежать в кармане. И думаю, если ты кинешь его в камин, ты вполне сможешь его убить.Ответ переваривают где-то в течение трех секунд. Он наслаждается эффектом ― как на самодовольно-безмятежном лице всё же проступает что-то, похожее на раздражение. Сдвигаются брови, нехороший блеск мелькает в глазах. Тем не менее ответ вполне спокоен:― Смотри не лопни от сарказма. Поверь, я задал вопросы не для того, чтобы выставить тебя идиотом. У каждого моего героя есть или была история. Я люблю узнавать их. Не вижу в этом ничего…― Странного?― Именно. Хотя, как мы с тобой уже договорились, я сам странный. Но если так… ― уголки губ вдруг снова приподнимаются в улыбке, ― можно я придумаю историю этому монстру?― Да на здоровье. Только не делай его французом. Не люблю французов.Кибергений откидывается в кресле удобнее, медленно вертя пластилиновое чудовище в руках. Флуп уже не смотрит на фигурку. Сверлит взглядом только его лицо.― Это существо живет в темноте… спит под паутиной. Иногда, когда оно ходит, пауки ползают по нему. И за ним волокутся обрывки их сетей, сплетенных за долгие-долгие годы. В некоторых сетях запутались жертвы. Но он их не ест. Это существо… ― ненадолго Флуп зажмуривается, ― питается ветром и светом. Больше ничем. Не убивает, на самом деле оно не любит убивать, и лишь его вид заставляет бояться. Оно вполне миролюбиво. Но когда-то… Стоит большого труда отвечать таким же пристальным взглядом. Не сжимать руки в кулаки. И не гадать, что это, знание или догадка. Флуп говорил с Валентином, с младшими Кортесами, с Донаганом. Наверняка слышал много самых разных сведений о человеке, с которым сейчас работает. Но вряд ли он мог откуда-то узнать это. ― …Когда-то ему причинили сильную боль. Вырвали его глаза. За время жизни в темноте его уши стали чуткими, поступь беззвучной, и еще существо потеряло свой голос. Может быть…― Другие голоса, ― тихо прерывает Кибергений. ― Они звучат в его голове. ― И много их?Колебание секундно. В конце концов, об этом не догадается даже такой психопат.― Три голоса. И четвертый, но он… принадлежит другому маленькому монстру, которого большой прячет с собой рядом.― Зачем?― Оно… она слишком слаба. А люди слишком злы. Вот… ― быстрым движением он сминает пластилин и снова превращает в ком, ― как просто придумать слезливую байку даже о самой мерзкой твари. Забавно, правда?― Забавно. А почему голосов… три??Ну же. Расскажи ему о нас, познакомь нас!? ― отстукивает в висках. Он зажимает уши, хотя бы мысленно, и отрезает:― Так получилось. Случайная мысль. Неважно, хватит болтать чушь.Флуп уже отстранился от него. Приподнялся, оперся обеими руками на трюмо и рассматривает себя в зеркало. Так и эдак поворачивает голову, улыбается, тут же хмурится, снова улыбается. Кибергению никогда не приходилось наблюдать за телезвездами. Даже за адекватными.― И хватит кривляться. Поверь, ты неплохо смотришься в кадре. Насколько это возможно при твоей физиономии.― Довольно милый комплимент с твоей стороны. Его одаривают лучезарной, хотя и какой-то леденящей душу улыбкой. Флуп быстро забирает пластилин и возвращает в карман, после чего вполне прозаично напоминает:― Мы еще вполне успеем выпить кофе.― С безумием?― Разве что с самым легким привкусом. В конце концов, у меня же эфир.Когда они выходят из комнаты, Флуп касается его руки. Усмехается особенно странно, прежде чем сообщить:― Ты создал очень интересного монстра. Я создавал их десятками. И не могу не оценить.Он прибавляет шагу, безмятежно насвистывая. Кибергений оборачивается и в последний раз смотрит в студийное зеркало на себя. Показалось… или за спиной только что промелькнули три размытые фигуры?Он резко захлопывает дверь. …В Башне Пятого Уровня надёжные замки. Настолько надёжные, что ни один из глупых испытателей сюда еще не добрался. Как не добрался ни один из созданных монстров. Монстры бродят снаружи. Все, кроме одного. Или……Трёх?Кибергений знает: каждая деталь этой реальности ― не более чем код. Комбинация, разработанная им самим, запрограммированная самостоятельно продолжать и преумножать себя, внося незначительные изменения по строгому алгоритму, либо в соответствии с меняющимися внешними условиями. Новые и новые ловушки. Новые и новые опасности. Новые и новые чудовища, и цель всего этого ― задержать, остановить, не пустить. Утилитарная цель. Тогда откуда взялись эти существа?Три голоса и раньше звучали в его голове, но оставались лишь голосами. Три голоса подсказывали диаметрально противоположные решения.Три голоса взрывали болью виски, особенно ― в дни, предшествовавшие испытанию проекта кибертюрьмы ?Надежные стены?. Испытанию, после которого Валентин лишился ног, OSS ― своих амбициозных разработок, а сам он ― абсолютно всего. Сначала казалось, что даже рассудка, по крайней мере, большей его части.Он заблуждался. Его рассудок стал лишь сильнее, пусть и повредился. Кибертюрьма разрослась до масштабов Игры и запустила щупальца во внешний мир, который превратился лишь в объект для атаки. Кибергений стал узником… но на самом деле обрел свободу, полную свободу созидания и разрушения. Вот только трое… …Трое пришли в виртуальную реальность вместе с ним. Он не помнит, прописывал ли им коды, но что-то беспощадно подсказывает: нет. Он был невменяем в те последние недели ― суд, трибунал, разговоры с людьми из Пентагона, разговоры с теми, кто называл его предателем. Да, у него были причины тронуться. Но он не стал бы писать код собственного сумасшествия. Тем более, такой. Голоса ожили как-то иначе. Трое появляются в комнате управления, когда вздумается. Трое говорят. Их можно прогнать, нажав пару кнопок на пульте или приборных панелях, они пропадут… но вскоре вернутся снова. И всё повторится, будет повторяться вновь и вновь, с небольшими вариациями.Первый, в старой черной форме с нашивками несуществующей страны, Бернард, ― всегда стыдит его. Своим рычащим, хорошо поставленным командным голосом напоминает, что нужно было быть жестче. Жестче и прямее. Не изобретать обходные пути, а идти напролом, с оружием. Убрать жадного ублюдка Дерека Гигглса своими руками, не надеясь, что это сделают виртуальные чудовища во время испытания киберреальности. Тогда Валентин не стал бы инвалидом, агентство не раскололось бы и не растеряло своей репутации, а Кибергений не торчал бы здесь. Не был бы закрыт и засекречен проект ?Драгоценное время?. И Деметра, чёрт возьми, бедная девочка…― Чем теперь вылечишь ее? У тебя нет даже винтовочного приклада ― размозжить ей череп, если болезнь начнет и здесь жрать ее изнутри!После чего-нибудь подобного, плюнув себе под ноги, Бернард ненадолго замолкает. Ровно до момента, пока…― У тебя есть шанс исправиться, если теперь ты используешь свой ум во благо. Дети доверяют тому, что ты создаешь, значит, ― и тебе. Помни об этом. И помни, Деметра даже здесь может быть счастливой. Ты даешь ей создавать с тобой новый мир, чувствовать себя творцом, только дай ей еще немного любви, всем нужна любовь…Прочувственная речь сопровождается плавными жестами. Изящные пальцы ― удивительно, насколько они отличаются от загрубевших ладоней первой личности. Святоша ― тот, что отзывается на странное имя ?Махабха-Видхараху? и носит мешковатое тряпье, ― смотрит открыто и трепетно. Длинные пряди прямых волос падают ему на лицо. И если с первой личностью Кибергений под настроение может до хрипоты спорить, то под взглядом второй ― теряется. Блаженный тип напоминает ему, как он устал, как запутался в собственных мыслях. Хочется поверить слащавым словам, хотя бы части слов, какими бы наивными они ни были. Но все, что он делает, ― приподнимает одну бровь, скептично кривит губы и…― Дети… ― рокочет рядом, ― тупоголовые сопляки, но зато неплохо обучаемы. Тащи их сюда побольше, мы создадим из них новую армию.Бернард делает чеканный шаг вперед, потрясая указательным пальцем. Длинноволосая копия тут же выступает за ним, на лице ― всё та же мягкая улыбка:― Твои методы глупы. Гнев застит тебе глаза.― Глаза мне застишь только ты. Еще шаг, который делают оба разом. Кибергений наблюдает, потирая пальцами подбородок, продолжая сдержанно усмехаться.― Тебе нужно больше говорить, больше слышать, смотри, мир окутывает свет…Короткий рык. Человек в форме молниеносно разворачивается. Так же молниеносно он сжимает запястье, полускрытое длинным мешковатым рукавом, стискивает, внимательно разглядывает хрустнувшие пальцы и наконец желчно кривит рот:― Свет сияет как раз вокруг твоей блаженной рожи. И я с удовольствием украшу ее еще парой фонарей, если не заткнешься. Ты уже достаточно пудрил ему мозги, и больше я…― Не нужно так злиться. ― Вторая тонкая, бледная рука начинает неторопливо, но удивительно ловко разжимать его руку. ― Ты должен понимать. Тьма и свет неразделимы. Тьма и свет…― Всего лишь диалектические понятия, не имеющие под собой никаких реальных оснований.Третий, бесцветный голос принадлежит лысеющему очкастому мужчине с таким же бесцветным именем ― Дженкинс. Он, стоя в сторонке, тоже наблюдает, разве что не пишет в блокнот. Офисные ручки, торчащие из его кармана, поблескивают в неровном свете ламп, как и проплешина, которую он деловито промакает платком. Кибергений смотрит ему в лицо, точнее, себе в лицо. Легонько, но одобрительно кивает и прибавляет:― Как и то, что вы, два других спятивших меня, держитесь за ручки. Бернард отступает, отпускает крепкое ругательство и начинает брезгливо отряхивать ладони. Махабха-Видхараху лишь безмятежно пожимает плечами, от чего волнообразно колышется его одежда. Дженкинс моргает, протирает очки рукавом и водружает их обратно. Он уже открывает рот, но Кибергений говорит за него:― Да-да. Я знаю, ты говорил. Нам всем нужен логичный, взвешенный, точный план действий, а желательно ― всей нашей жизни. Ты можешь его предложить?―Я исполнитель, а не генератор идей, ― обиженно напоминает Дженкинс. ― Найди мне точку опоры, а я найду тебе аргументы.― В гробу он видел твои аргументы… ― цедит сквозь зубы человек в черной форме.Кибергений безнадежно машет рукой:― Да, в общем-то, как и всех вас. Так… я подзабыл, а, собственно, кто вы?Первый и второй, только что снова начавшие ругаться, мгновенно затыкаются. Синхронно поворачиваются в наступившей тишине. Смотрит и третий, вертя в пальцах ручку. Кибергений ждет, хотя задавал вопрос уже несколько сотен раз и задаст минимум столько же. Ответ всегда один. Известен с самого начала. Три голоса сливаются:― Мы ― это ты.И это его собственный голос.Пространство содрогается под ногами. Три пары глаз превращаются в провалы густой черноты, из которых сочится то ли гной, то ли слизь. Кибергений зажимает уши, отступает и торопливо жмет нужную кнопку. Фигуры исчезают. Но его продолжает трясти.