Повелитель (Накрин) (1/1)

Каждый раз, наблюдая за полетом дова, Накрин чувствовал, как перехватывает дыхание. Не дано такое людям: ни красота, ни могущество, ни изящность, ни нетленная жизнь, и лишь боги, могучие боги, что видели рассвет мира, могут нестись наперегонки со священными ветрами. Но даже над теми, кто достиг вершины, всегда есть один, застывший и над самими небесами.Не тучи заслоняют солнце, по повелитель его, тяжело взмахнув черными крыльями, садится на каменную площадку храма. В дрожи земли и в пении надвигающейся с юга грозы слышно его имя, ведь и само мироздание рождено было под его крыльями, а потому каждым вздохом все живое проклинает и славит Разрушителя. Чтобы смерть была быстрой, когда Ака укусит себя за хвост. Чтобы дольше не приходило время Пожирания, ведь вся кроваво-цветущая Арена хочет дышать, любить и страдать, а потому извечно бежит от бездны голодного чрева и огненной пасти. Но ни Героям, ни аэдра не остановить неотвратимое, и, искромсанный войнами, раненный злобой Таазокан* однажды скорчится в агонии, а Голод оборвет его страдания, ведь Алдуин?— воплощение ужаса…Когда-то, но не сегодня.Накрин ступает к повелителю с почтением, но без страха: рядом друг с другом они прожили не одно десятилетие. Пусть был он для дова лишь крохотной частью бесконечной жизни, а тот для Накрина всей, нить, что связала их когда-то, давно уже обратилась паутиной незаметной, но ощутимой в одиночестве привязанности. И не страшно преклонять колено прямо на землю, как было то в первый день их знакомства, не страшно поднимать взгляд на едва заметный кивок тяжелой рогатой головы.Ведь Алдуин справедлив и судит всех по их делам.Сегодня повелитель хочет, чтобы Накрин просто был рядом, пока золотые лучи пляшут на черной чешуе. Пожалуй, такое же желание было в тот снежный день, когда, смотря в лица жрецов, претендующих на Скулдафн, Алдуин выбрал его. Спустя годы Накрин не мог понять, почему именно так случилось, но трепетание сердца под полным огня взглядом запомнил навсегда. То пламя не ужасало, но согрело и не дало замерзнуть на жизненном пути. Указало дорогу к месту, где был он действительно нужен, где нашел дом на перекрестке миров, и с тех пор служил Накрин верно. Ведь Алдуин повелитель, что смотрит не на богатства и блеск, а в душу, ведь всегда дает шанс выступить против судьбы и возвыситься. Даже бывшему рабу.Можно ли прикоснуться к божеству? Накрин проверяет раз за разом, проводя рукой по рогам Алдуина. Тот позволяет делать это, и в такие моменты сложно представить, что уже скоро он снова отправится по ту сторону невидимой завесы Совнгарда, дабы вкусить победу над Шором. Вечное их противостояние закономерно для мира, и Накрин поклоняется обоим. Алдуин не возражает, хоть иногда приковывает свой взгляд к служителям возле алтаря бога-противника, и скользит тогда в красных глазах то ли насмешка, то ли интерес. Он не понимает смертных, и это единственный барьер, что еще не сломан. Но Алдуин, как всякий бог, знает многое. Что цикл жизни и смерти закономерный, что Лорхан хитер, как лис, что любовь к творению и уважение к разрушению не противоречат друг другу… и что руки жреца могут приносить умиротворение, дотрагиваясь до чувствительной чешуи.Спустя час с момента, когда пальцы начинает ломить, Накрин думает, что повелитель иногда, очень редко, самую каплю, но избалован.—?Ступай,?— голос Алдуина смешивается с громом в тяжелых тучах, что наконец надвинулись на храм, или же рождает его. Пахнет дождем, ветром, и вот уже разносится в небе смех Кин, а клинки ее дочерей рассекают вышину. Для Голоса, что сокрушит однажды миры, легко было бы смести бурю одним Словом, но сегодня Алдуин желает лишь танцевать с ней, и потому легко взмывает вверх. Накрин наблюдает за этим уже из окна, любуясь неистовой мощью, от которой рождается внутри какой-то первобытный восторг, и клокочет желание вдруг оказаться среди поля битвы, когда мелькнет на миг свет, заслоненный рожденным до начала времен Уничтожителем.Ведь и войне, и в мире, в жизни и в смерти он готов служить такому повелителю.