Личный разговор (1/1)

Вечноцветущая сакура у южного крыла главного дома не была видна из моих комнат. Любоваться ею было привилегией молодого господина, будущего Третьего владыки. Я же предпочитал жить в западном крыле и время от времени любоваться молодым господином. Как всегда издали, день за днем наблюдая, как его все больше затягивают дела клана Нура. Я уже давно перестал обманываться хрупкостью его плеч: как оказалось, они были способны вынести даже тяжесть полномасштабной войны с ёкаями Сикоку.Когда сёзди окрасились закатным солнцем, я завершил медитацию и вышел на веранду. Возле моих покоев и поблизости и даже в пределах поля зрения привычно никого не было, что не могло не радовать: медитация и упражнения с боккеном все меньше помогала мне унять жар и трепет в груди, что поселились в ней с недавнего времени, нечего кому бы то ни было давать повод думать, что с Гьюки, главой клана Гьюки, что-то не так.Я знал, что должен сделать, я знал, как должен это сделать, и я знал, когда должен это сделать. Поэтому я повернул налево и пошел, не спускаясь на землю. Не доходя до угла дома, я услышал голоса приближающихся слуг и замедлился, чтобы не столкнуться с ними на повороте.Какие глупости!Осторожничать и уступать дорогу должны они. Но то, что я собирался сделать, отнимало у меня все внимание и силу воли, ведь я должен был скрывать свое волнение, плавно переходящее в смятение. Я шел в сторону покоев внука Предводителя, надеясь, что он там: все-таки этим воскресным вечером он мог быть не дома, мог сейчас проводить время со своими человеческими друзьями.Пошли слуг, Гьюки, и узнай точно. Что это ты вздумал лично этим заниматься?

Нет, конечно, я никогда не стану привлекать чужое внимание к предстоящему. Да простит меня Нурарихён-сама, если узнает об этом!Кеджоро! Какое невезение, что она встретилась на моем пути именно сейчас! Мне понадобилось все самообладание, чтобы не дрогнул ни один мускул на лице, ведь Кеджоро, я не раз замечал это, чрезвычайно проницательна и легко распознает эмоции. Впрочем, мне иногда кажется, что мое лицо навсегда застыло одной единственной маскойи другое выражение принять уже не способно.Кеджоро посторонилась, прижавшись спиной к стене, и я прошел мимо, твердо зная, что мое появление здесь совершенно нормально, хоть и необычно.

Вы дома, молодой господин? Пожалуйста, будьте дома.— Я все сделаю, как вы сказали, Рикуо-сама, — пропела Юки-она, выйдя из комнаты Третьего и аккуратно сдвинула створку сёдзи. В ее звонком голосе было так много любви к ее молодому господину, что это было слышно даже мне, хоть и находился я пока довольно далеко. Юки-она мельком взглянула на меня, коротко поклонилась и чуть не бегом устремилась по энгаве в противоположную сторону. Ее белая юката уже давно скрылась за углом, когда я наконец подошел к сёдзи, за которым находилась комната Третьего.

Как я понимаю ее! Как я понимаю каждого ёкая, очарованного кем-либо из семьи Нура! Их обаянию, что Первого, что Второго, что Третьего, почти невозможно сопротивляться. А кто попался, участи иной себе не желает.Я остановился и поразился нерешительности, которая вдруг напала на меня, когда я положил ладонь на раму, но вдохнул поглубже и отодвинул сёдзи ровно на ту ширину, чтобы самому пройти не протискиваясь. В открывшийся проем немедленно влетели несколько лепестков вечноцветущей сакуры из сада, легкий вечерний ветер сразу взлохматил каштановые волосы Третьего.

Молодой парень, как же он вытянулся за последнее время! Еще год назад он едва доставал мне до груди. Но теперь… Теперь ни от низкорослости, ни от субтильности и следа не осталось. Он лежал, вытянувшись прямо на татами спиной ко мне, согнув одну ногу в колене, отчего черная юката задралась, обнажив другую.— Мы же уже договорились, Цурара! — протянул он с ленцой, не оборачиваясь, видимо, подумав, что вернулась Юки-она, поднял руку вверх, потянулся и резко расслабился, упав лицом в пол.— Это Гьюки, молодой господин, — поспешил предупредить я и опустился на колени, не закрывая комнату. — Простите, что без приглашения и без предупреждения.Он повернулся так быстро, будто и не лежал мгновение назад полностью расслабленный. Очки съехали на самый кончик носа, делая наивным чистое открытое лицо повзрослевшего Третьего. Испуг мелькнул в его глазах лишь на долю секунды и тут же ушел. Парень сел и посмотрел в лицо так пристально, по-взрослому, что мне на миг стало не по себе.Что ты делаешь, Гьюки? Что ты делаешь?!— Проходите, Гьюки, — приветливо улыбнулся он. — Вы не заглядывали ко мне в гости с тех пор, как… дайте вспомнить… ах да, вы ни разу не заглядывали ко мне в гости.— Я рад, что застал вас дома, будущий Предводитель, — сказал я церемонно, устроившись напротив, но предварительно закрыв створку и отсекая комнату от внешнего мира. Стало заметно темнее: свет закатного солнца был не в силах пробиться сквозь плотную бумагу.— Отбросьте церемонии, Гьюки, — сказал он добродушно и рассеянно, вскочил, быстро принес две лампы, стоявшие у стены, установил их между нами и зажег свечи внутри. — Да и где я мог быть?— Я прервал ваше чтение?— Я читал, — согласно буркнул он и показал мне обложку валявшейся рядом книги. — Но не беспокойтесь. Все равно ведь уже стемнело.— Поэзия двухсотлетней давности?— Школьная программа.Когда-то, еще до перерождения в ёкая, я считался неплохим поэтом. Хотел бы я ему об этом рассказать, и чтобы он искренне поинтересовался моими стихами. Вот только я не расскажу. Да и не помню я ни строчки из своих сочинений.Он смотрел на меня со сдержанным любопытством, а я… Я просто не мог отвести взгляд от его распахнувшейся на груди юкаты. Я призвал на помощь все свое самообладание и опустил глаза в пол. Осторожно отдышавшись — особо громко пыхтеть мне было не к лицу — я решил наконец перейти к цели своего визита.— У меня к вам личный разговор, молодой господин. Он вас ни в коем случае ни к чему не обяжет. Но я считаю, что вы должны знать то, что я хочу вам сказать. Такие вещи глава клана знать обязан. Надеюсь на ваше снисхождение.— Вот как? — задумчиво отозвался парень, его взгляд был более чем серьезен. — Личный, значит? В таком случае, сейчас, в этой комнате, зови меня Рикуо и никак иначе. Мы же не на Большом совете, в конце концов.Если бы он знал, насколько только что осложнил мою задачу!Нура Рикуо. Внук Предводителя. Будущий Третий глава Хякки яко. Ты, завладевший моими мыслями и сердцем, при этом так запросто сметаешь межличностные границы! Почему ты именно такой?!Я чуть склонил голову, оперевшись руками в пол перед собой и зажмурил глаза.— Скажите уже это, Гьюки. Что же вы? — тихо промурлыкал он тем самым тембром, который появлялся у его ночного облика. Я ошеломленно посмотрел на хозяина комнаты, но нет, он оставался по-прежнему в человеческом обличии. Однако… как же он произнес эти слова! Как будто в душу заглянул и прочитал в ней все-все: и что я скрыть хотел, и что открыть.— У меня мало опыта в чувстве, которое люди называют любовью, — начал я, собираясь с мыслями, как ныряльщик набирает воздух перед нырком. Парень молчал и слушал очень внимательно, не прерывая, и я был ему за это благодарен. — Конечно, именно любовь к матери несколько сотен лет назад привела меня к тому, что я переродился в ёкая, но любовь такого рода, как сейчас, мне до сих пор испытывать не доводилось.До этого момента трагическую историю своей семьи я рассказывал только Первому Главнокомандующему, но я считал, что его внук тоже имеет право знать некоторые подробности моего прошлого.— С тех пор, как вы закончили войну с Инугамигьёбу тануки Тамадзуки и вернули мир в клан Нура, — продолжил я, — вы сильно изменились: стали взрослее, серьезнее, ответственнее. Со временем вы станете очень хорошим Главнокомандующим. — Кажется, я никогда не хвалил его так много. Наверное в который раз пытался объяснить, не ему — себе, почему же получилось все так, как получилось. — Вы привлекаете меня как мужчина, Рикуо.Я, наконец, сказал это и смолк, все еще глядя в пол. Тишина длилась и длилась. Я хмуро посмотрел на Третьего: он тоже хмурился и сидел, застыв статуей Будды, судорожно скомкав в пальцах полу своей черной юкаты. В свете свечей и остатков красного заката было прекрасно видно, как покраснело его лицо. О чем же он думает?

— Мне всего четырнадцать лет, Гьюки, — наконец, после долгого молчания проговорил он.— Вы ребенок лишь по человеческим меркам. Но как ёкай вы давно взрослый, — возразил я и вдруг понял, что меня могли неправильно понять. — Прошу простить меня за мое признание, но я считаю, что откровенность между мной и вами важна. Несмотря ни на что клан Гьюки останется верным клану Нура.— Все в порядке, Гьюки, я вас понял. Я и не думал покупать вашу верность.“Покупать за доступ к моему телу”, повисли неозвученные слова. Меня передернуло от смысла сказанного им. Отвратительнее этого ничего и быть не могло.— И все же... сделай то, что ты так сильно хочешь.Этот парень умел ставить в тупик.— Что вы сказали? — я был ошеломлен и сбит с толку, а сердце билось так сильно и быстро, как не билось, наверное, со дня смерти матери.— Вы все прекрасно услышали и поняли, Гьюки, — открыто улыбнулся Третий, его лицо наконец расслабилось, только темных в глазах остались остатки настороженности. — Или вам больше нравится мое ночное обличие? Солнце уже зашло, и я могу...— Рикуо, — просипел я, так как горло от чего-то сдавил спазм. Я приподнялся на коленях, не зная, то ли податься к нему, то ли отползти к двери и уйти. Я действительно понял, что именно предложил мне Третий, но был… напуган? Я не рассчитывал ни на что, направляясь сюда, даже думать не смел о чем-то подобном.— Если вы сейчас уйдете, Гьюки, такого я больше никогда вам не предложу.И я придвинулся ближе к молодому господину.— Рикуо, — снова только и смог вымолвить я, но тут же опомнился: — Вы один и тот же в любом своем облике, я больше не вижу разницы. Я бы хотел, чтобы вы остались таким.Я переместился ему за спину, и он ко мне не развернулся, зная, что может доверить мне себя. Пока еще узковатые, но уже сильные плечи ощущались в ладонях твердо и горячо. Я отчаянно захотел прикоснуться к коже и, медленно спустив черную ткань, обнажил их. Парень поднял голову так, что отросшие волосы мазнули по голой спине.— Одно условие, Гьюки.— Я слушаю.— Ты тоже должен раздеться.Я встал и послушно скинул хаори с юкатой, оставшись в одних таби. Третий не оборачивался и тихо ждал. Я никогда не стеснялся своего тела — повода не было, но такая деликатность со стороны молодого господина поразила меня. Ощутив волну благодарности, я прижался к нему сзади, кожа к коже, и обнял, как самое дорогое существо в этом и всех возможных мирах.— Рикуо.Он был воином и я был воином, но хотелось быть с ним нежным и осторожным, хотелось постепенно отпускать на волю те желания, которые сейчас разрывали мою грудь и заставляли руки подрагивать.Он принимал меня, он действительно принимал меня и нисколько не боялся. А ведь я помню каждый случай, когда мы случайно встречались с ним во дворе этого дома и он, высоко задирая голову, только чтобы суметь посмотреть мне в глаза, робел и даже терялся передо мной. Робел? Терялся? Сейчас мне это кажется смешным: лет с четырех будущий глава клана всегда смотрел мне в глаза, даже когда бледнел от страха. Что ж, я рад, что породу Нурарихёна не перешибешь даже тремя четвертями человеческой крови.Я уложил его на спину, окончательно стянул его одежду, и мы рассматривали друг друга с любопытством первооткрывателей. Такой тонкий и гибкий, как бамбук, и такой же крепкий. Я был крупнее его, но в его глазах я не увидел и капли испуга, лишь полное понимание того, что может случиться, и теплое поощрение.— Ты улыбаешься, Гьюки?! — спросил он и улыбнулся мне в ответ.Ничего не ответив, я лег на него и с силой сжал руками и ногами. Притиснулся к нему так плотно, как только смог. Спрятав лицо у его шеи и оглушенный запахом цветов сакуры — его запахом — я окончательно перестал бороться с радостью и благодарностью, волнами поднимавшимися во мне. Как смог этот мальчишка смутить меня? Меня!Даже сейчас я и в мыслях не мог назвать Третьего моим. Я понимал, что он со мной лишь на короткое время. Не мой.Он принадлежит клану. Но и я вассал того же клана. Значит, это я — его. И не важно, что я присягал не ему лично, а его деду и потом отцу. Все равно — его.Я не спешил. Мне было с лихвой достаточно того, что я уже получил, и дальше я идти не желал. Я обнимал его так, будто это последний раз, когда я вообще его вижу. И это было как присяга на верность, такое же сильное и нерушимое, как клятва главе клана.Я опомнился, когда сёдзи были уже залиты светом полной луны и свеча в одном из фонарей успела догореть. Молодой господин лежал тихо, дышал медленно и даже не думал меня отталкивать. И его ладони лежали на моей спине, и это было лучшим знаком его приятия.Рикуо.