19. Все будет хорошо! (Вела) (1/2)
– Хорошо, давай по-другому. Рауатайский сладкий пирог разрезали на восемь кусочков. В твою тарелку положили три. Какую часть пирога ты получила?
Математику Вела и так не слишком любила, а сегодня особенно – никак не могла сосредоточиться. Хотя уже без запинки считала до ста, умела складывать и вычитать и недавно начала постигать умножение и деление. Сегодня мама объясняла ей дроби. Дроби бывали обыкновенными, правильными и неправильными, и все они казались совершенно непонятными. Вела приходила в отчаяние, глядя на порезанные на дольки кружки из цветного картона, которые мама разложила по столу. И даже яблочные ломтики помогали плохо – Вела норовила закинуть кусочек в рот вместо того, чтобы разбираться, какая это часть от целого яблока. Она старательно морщила лоб и шевелила губами, но не потому, что горела желанием угадать правильный ответ, а потому что не хотела еще больше расстраивать маму.
Мама и так ходила печальная и сердитая с самого утра, и Вела никак не могла взять в толк, почему. Кормилица Криста тоже разводила руками, а Тина, которая обычно прибиралась в детской, обиженно надувала губы – она получила от мамы выволочку за плохо вычищенное столовое серебро и потерянную где-то ложку. Обычно мама ни на кого не кричала, просто смотрела так, что всем становилось стыдно за свои проступки. Ну, или страшно. Страх мама тоже нагонять умела. А вот сегодня накричала и пригрозила выгнать Тину обратно в деревню. И на уроке математики мама думала о чем-то другом, грустном и нехорошем, поэтому Вела и ерзала, и чувствовала себя так неуютно.
С Велой такое начало происходить совсем недавно: она стала ощущать, какое настроение у людей вокруг. Мама объяснила, что это просыпается дар сайфера, и заменила уроки рисования странными упражнениями, когда Веле надо было просто сидеть на одном месте и пытаться выкинуть из головы все мысли. Мама сказала, что это упражнение называется ?ме-ди-та-ци-я?. И оно вроде как поможет, если у Велы начнется головная боль от чужих чувств.
– Ладно, хватит на сегодня, – мама вздохнула и отложила перо. – Вижу, дело у нас не клеится, белла. Давай лучше прогуляемся по саду и поучим лекарственные травы. А потом я займусь делами. После обеда ко мне придут из Виндбрейка, нужно будет разобрать спор из-за украденной коровы.
Ботаника нравилась Веле куда больше математики, поэтому она радостно пискнула и побежала переодеваться. Мама тоже больше любила возиться с растениями, чем проводить суды. И среди всех этих грядок она, кажется, наконец-то успокоилась. Вела села рядом с ней на корточки и прижалась лбом к ее плечу:
– Мам? Что-то случилось? Тебя кто-то обидел?
Она ответила не сразу, хотя обычно слова у нее находились всегда и для всех. Ласково взъерошила ей челку и снова вздохнула:
– Нет, ми дольче. Мне как-то не по себе. Будто душа не на месте. Может, просто погода меняется? В воздухе что-то такое… Наверное, будет шторм.
Когда садику пролетел порыв ветра, Вела решила, что это он и есть – шторм. И мама, как всегда, права. Но потом раздались жуткий гул и грохот, земля под их ногами начала раскачиваться и прыгать, будто упрямый и капризный пони Торн. Вела с размаха плюхнулась на землю и здорово ушибла зад. До нее донеслись громкие крики и такие звуки, будто какой-то дракон начал играть с другим драконом в каменные кости. Вела вспомнила страшную драконью голову, висевшую в тронном зале.
– Мама? Это Хозяйка вернулась, да? – спросила она дрожащим голосом и собралась было разреветься.
Но не успела, потому что мама вдруг уронила ее на землю и накрыла собой:
– Медитация, ми амо! Прячь свои мысли, чтобы тебя никто не услышал! Я тебя прикрою, но ты тоже старайся – сильно-сильно. Апретто!
И Велу будто накрыло толстым ватным одеялом. Ей было очень страшно, но в ме-ди-та-ци-и не бывает страха, там вообще ничего нет, и Вела решила спрятаться в этом ?ничего?, как порой пряталась от рассерженной кормилицы Кристы в платяном шкафу. И у нее получилось. Может быть ей как-то помогла мама. А может, она и вправду сильно-сильно захотела спрятаться.
Вела не знала, сколько времени просидела в этом ?ничего?. Но когда вернулась, поняла, что ее горло дерет жаждой, желудок скручивает голодом, а тело болит, придавленное маминым весом. Вела никогда не думала, что мама такая тяжелая.
– Мам, слезь с меня, мне тяжело! – пискнула она.
Но мама не ответила. Может быть заснула, пока ее ждала? Или сама спряталась в ме-ди-та-ци-ю? Вела застонала, завозилась сильнее, окликнула ее громче, но все было без толку. И тогда ей снова стало страшно. И даже не за себя – за маму. А что, если Хозяйка ее ранила? Или… или… Вела не выдержала и начала реветь от ужаса и боли. Она долго плакала, а потом стала кричать и звать на помощь, но ей никто не ответил. Постепенно ей стало понятно, что темнота вокруг не только из-за накрывших ее голову маминых рук – их обеих завалило чем-то тяжелым. Ватное одеяло исчезло, но до Велы по-прежнему не доносилось никаких звуков – ни голосов людей, ни мычания коров, ни квохтанья кур. Неужели Хозяйка их всех съела? Вела снова разрыдалась. Она плакала, пока не уснула от усталости. А когда проснулась, все было по-прежнему: больно, темно, тихо и страшно. Наверное, наступила ночь, потому что земля под ней стала холодной. Но мамино тело сверху по-прежнему ее грело, и Вела немного успокоилась: мама жива. Она обязательно очнется и убьет Хозяйку еще раз, как убила восставшего из мертвых лорда Родрика. И все станет по-прежнему.
– Детка, где ты? – вдруг услышала она тихий знакомый голос внутри своей головы.
И завопила:
– Ключница! Скорее, вытащи нас отсюда!
– Ах! Какое счастье, ты жива! Я не могу тебя вытащить, дитя мое, меня погребло под обломками, как и вас с миледи. Но я позвала на помощь. Скоро люди с окрестных деревень придут и откопают всех, кто еще жив.
– Это сделала Хозяйка, да? Она отомстила маме и разрушила наш замок?
– Нет, детка. Хозяйка мертва. Это сделала адровая статуя, в которую вселился бог Эотас.
Вела не любила богов еще сильнее, чем математику – сперва просто потому, что мама всегда едва заметно поджимала губы, когда о них заходила речь. И на службе в замковой часовне только делала вид, что молится, Вела специально присматривалась. На расспросы, чем же ее обидели боги, мама не отвечала – отшучивалась, начинала говорить о другом. А однажды, когда Вела была особо настойчива, сказала:
– Боги слишком большие, милая. Мы для них – пчелы в улье. Пасечники не любят пчел, они любят мед. И заботятся не об отдельных пчелках, а обо всем рое. Но ради каких-то своих резонов могут его разделить, переселить или вовсе уничтожить. Мнение пчел их не интересует… Пчела даже может попробовать ужалить пасечника, если найдет дырочку в его одежде. Но обязательно после этого умрет.
Вела очень красочно все это себе представила и невзлюбила богов еще пуще. Ей было не слишком понятно, что за мед она производит. Но отдавать его пасечникам за здорово живешь ей совершенно не хотелось.
Размышляя, ради какого такого меда бог Эотас разрушил их улей, она снова задремала. И проснулась от шума – кто-то разгребал камни над ее головой и громко звал:
– Мири! Эй, Мири!Очень скоро тяжести на спине Велы поубавилось, забрезжил свет, а потом этот кто-то бережно вытянул наверх маму. Незнакомый голос произнес с дрожью:
– Вот ты где. Опять за свое, напугала меня… И почему тебе так нравится меня пугать? Отвернуться не успеешь, а ты уже – бабах! – и в обмороке. Что, снова призраки голову дурят?
Вела собралась с силами и сызнова жалобно запищала, и тут же почувствовала, как большие руки подхватили ее саму и вытащили наружу.
Стоять Вела не могла: от голода или от тяжести, но ее тело не хотело слушаться, а ноги были, как у тряпичной куклы. Вела подумала, что никогда не сможет ходить и всхлипнула. А потом посмотрела на маму, лежащую на груде камней, покрытую кровью и пылью, – тихую и неподвижную, – и, забыв про собственную боль, заревела в голос. Незнакомый человек, который их вытащил, перестал бормотать что-то над мамой, сел рядом и одной рукой прижал Велу к себе: