Часть 12 (1/2)
Вернувшись домой, Россия даже не успел нащупать ключи в кармане, - дверь ему открыл Пруссия. Судя по всему, он высматривал Брагинского из кухонного окна, и, едва увидев его на дороге, ведущей к дому, отправился открывать.
- Ты меня ждал? – слегка смутился Россия. – Половина четвёртого утра. Почему не ложился?- Неспокойно было, - Гилберт внимательно оглядел Брагинского. – Обошлось?- На этот раз да. Только вот надолго ли…
Россия выглядел настолько усталым и выбитым из колеи, что Гилберт без лишних разговоров потащил его на кухню. Там, ?за рюмкой чая? и запоздалым ужином, Иван и рассказал ему о событиях сегодняшней ночи.
- Значит, ты считаешь, что Джонс не совсем ещё безнадёжен? – Гилберт недоверчиво хмыкнул, но затем нахмурился. – Хотя, хрен его знает... Если он сам не смог убить Сноудена, а не потому, что ты помешал, это может что-то и значить. Ну а всё-таки, Вань, скажи откровенно: на кой это тебе чёрт? Вы с Джонсом никогда особо не ладили, а уж после войны и вовсе друг друга возненавидели. Почему ты беспокоишься за него? Тебе его что, жалко?
Россия задумчиво вертел в руках хрустальную рюмку, наблюдая за игрой света ночника в тонких гранях. Наконец, ответил, глядя на Пруссию:- Получается, так.
Гилберт невесело усмехнулся. Ну да, примерно что-то подобное он и предполагал. Что у Брагинского в голове, ему порой, может, и неясно, а вот что на подкорке затейливо выжжено – очень даже, потому как наружу прёт просто невыносимо. Как бы ни злился Россия на своих врагов, как бы их по кумполам ни охаживал, - рано или поздно обязательно простит. Пусть не сразу, а через десятки лет, даже через век-два, но простит. Чего стоит одна только история с Германией, да чего уж – и его, Гилберта, прошлое далеко не безупречно. Когда-то они с Россией глотки друг другу рвали и подлянки мирового уровня устраивали только в путь – это не один только Третий Рейх, - это ещё и Первая мировая, когда всё пошло по такой лихой траектории, что только держись. А Семилетняя война, Тевтонский орден, если уж глубже копать? Да ещё сюда можно прибавить все союзы девятнадцатого века, когда Россия и Пруссия пытались половчее друг друга обвести вокруг пальца, если уж говорить откровенно. В принципе, как и сейчас пытается проделывать Америка, - только сам Гилберт опытнее и тоньше работал, не так грубо и топорно – ну так и опыта у него было не в пример больше…Короче говоря, крови между ними – не кот начхал, а вот поди ж ты – всё равно смогли перебороть прошлое. Конечно, обстоятельства не последнее дело, но важен сам факт. Его-то, помнится, от окончательной ликвидации после Второй мировой именно Брагинский уберёг, хотя все – кроме Людвига, конечно, - были о-очень недовольны и пытались откровенно надавить на Россию, требуя выдать им Гилберта. Да только ни черта не добились. Они и добром, и ругались, - ему хрен по деревне. И самого Гилберта Иван буквально вытряхнул из жесточайшей депрессии, когда ему и жить-то не хотелось… Что там говорить, Пруссия и сам не верил, что может измениться так кардинально, а России каким-то непостижимым образом удалось ему в этом помочь.В общем, если с ним и с Германией вышло так, то почему не может выйти с Джонсом? Ведь, если рассуждать объективно, он всё же довольно перспективный, хотя и пошёл в разнос, как в своё время Людвиг – по неопытности, а вернее – бараньей глупости. И при должном желании и старании из него ещё выйдет приличная страна – ведь не все же его люди поголовно – свихнутые на собственной исключительности твари, - есть же хорошие вещи и поступки, которые придумали и совершили американцы. Альфред, конечно, редкая сволочь, наворотил столько, что Нюрнбергский трибунал плачет по нему кровавыми слезами, - но всё-таки, судя по прошлому, по старым целям, истинным мотивам, - шанс если не исправить содеянное, но хоть как-то искупить вину и собственную жизнь наладить у него есть.
Брагинский прав – Сноуден, из-за которого всё так завертелось, - это своего рода маячок, сигнал, - пробивается то, что Альфред в себе долгое время хоронил – закапывал на десятки метров под землю и заливал цементом, чтобы не раскопать. И если Америка сам – САМ! – не смог убить Эдварда, хотя и собирался, - значит, внутренний протест у него есть, а стало быть, есть и шансы выжить и вернуться на тот путь, с которого когда-то свернул.Глядя на посвежевшего после откровенного разговора Россию, Гилберт подумал, что его не переделаешь. Да и не нужно. Он такой, какой есть. Но, как бы там ни было, а на дворе уже светает, а они оба ни в одном глазу. А дел, между прочим, по горло, и никто их не отменял.
- Так, граждане алкоголики, хулиганы, тунеядцы, теперь на горшок и спать, - распорядился Гилберт.
Иван хмыкнул:- Ишь, командир полка, нос до потолка.Дурак, ой, дурак, какой же он идиот!..Очухавшись утром существенно позже обычного, со стреляющей головной болью и мутной пеленой перед глазами, Альфред Джонс, ко всему прочему, мгновенно припомнил все свои вчерашние художества, и едва не треснул себя по лбу. Мало того, что провалил порученное дело, - да и провалил-то по своей же собственной инициативе, - ещё и перед Россией и Сербией показал слабость, дал прорваться глубоко личному. Куда это годится? А на закуску вообще вытворил нечто выдающееся: послал своего босса, как говорится, в пешее эротическое путешествие, да в таких кудрявых выражениях, которые мог услышать только от России. Ну и кто за язык тянул, спрашивается? А ещё, чтобы праздник был полным, напился какого-то шмурдяка и рыдал горючими слезами. В общем, оторвался на всю катушку. Ну, ничего не скажешь.
Выбравшись из постели, - замечательно, спать он, оказывается, завалился прямо в домашней одежде! – Альфред направился в ванную. Зеркало в половину стены так и оставалось треснувшим, но к основной трещине, похожей на грозовую молнию, прибавилось ещё множество мелких, они ползли в разные стороны, образуя тонкую серебристую паутину на поверхности. Его отражение было рассечено на осколки разной формы и величины. Альфреду показалось даже, что он слышит едва уловимый злополучный треск медленно распадающегося на части стекла. Словно в подтверждение, от зеркальной поверхности отделился осколок размером с мелкую монету и упал к ногам Америки. Джонса помимо воли бросило в ледяной пот, как и сутки назад, когда зеркало только треснуло.
Чёрт подери, возьми себя в руки, Альфред Джонс, это всего лишь зеркало! Стоит тебе только слово сказать – уже к обеду поставят новое – колоти,сколько душа пожелает! Ты становишься по-дремучему суеверным – подумаешь, треснуло зеркало, а ты уже готов искать в этом скрытый смысл и тайные знаки. Осталось только обвешаться амулетами, как папуас бусами, и начать гадать на кофейной гуще, - можешь проконсультироваться у Артура насчёт подробностей…Прекрати сейчас же валять дурака и начинай приводить себя в порядок.Собственное отражение, как и следовало ожидать, оптимизма тоже не добавило. А уж если вовсе начистоту, - напоминало пьяное чучело обезьяны, которое только с большой натяжкой и будучи нетрезвым можно назвать человеком. Помятый, отёкший, глаз не видно за распухшими веками, а волосы выглядят так, будто их неделю не мыли. А ещё супердержава!
С мрачным бешенством натираясь мочалкой, умываясь и причёсывая торчащие дыбом волосы, Америка внезапно подумал: интересно, а Брагинский после затянувшихся за полночь посиделок со спиртным так же себя чувствует? Ни разу не видел Альфред, чтобы русский заявился в таком свинском виде на собрание. Может, он секрет знает? Или натренировался за столько лет? Кстати, о собраниях: а ведь он рискует опоздать, если немедленно не начнёт собираться и завтракать!Вымокшая под проливным дождём одежда просохла лишь частично, - развесить её для просушки как следует Америка почему-то не догадался. Потому спина и воротник на куртке оставались противно сырыми, а повседневная бежевая униформа хоть и высохла, но оказалась непотребно мятой, а брюки по нижнему краю и вовсе плотно заляпаны грязью, - жирные брызги попали даже на колени. Как он вчера ухитрился этого не заметить, уму непостижимо. Хотя не до этого ему было, мягко говоря, но факт остаётся фактом: в таких замызганных штанах никуда не пойдёшь. Выругавшись, Альфред зашвырнул брюки вкорзину с грязным бельём.
Пришлось одеваться в военную форму цвета хаки, висящую в шкафу для особых случаев. По правде говоря, случаи у Альфреда в последнее время все особые, - с той политикой, что проводит начальство, чтоб ему лопнуть! Но всё-таки одежда в среде воплощённых стран – это вполне определённый символ, и появление Америки в пехотном камуфляже на собраниях всегда означало, что вспыхнул новый конфликт – хотя бы на Ближнем Востоке. Ничего, злобно решил Альфред, зашнуровывая высокие армейские ботинки, может, в ситуации с Сирией это вообще сыграет на руку – нагонит страху на всех и заставит замолчать в тряпочку. Ага, на всех, кроме России, который принципиально плевать хотел, ?на каком ухе тюбетейка?, - по его, опять же, словам…
Ах ты, ч-чёр-рт! Опять Россия! Когда ты уже прекратишь постоянно ссылаться на него, Альфред Джонс! Когда перестанешь повторять его коронные фразы, пусть даже мысленно? Ты в собственной башке пока ещё хозяин или нет уже?
Совершенно остервенев, Америка решил, что кашу маслом не испортишь, и для пущего устрашения нацепил поверх камуфляжа так называемый тактический жилет с множеством карманов.* Россию этими побрякушками не напугать, пусть! Зато остальных – за милую душу. А уж они под давлением страха сами насядут на Брагинского.
Общий воинственный вид несколько отвлёк внимание от опухшего лица и красных глаз под набрякшими веками. Ну и отлично, пора завтракать и выходить из дома.
Крепкий до черноты кофе показался Альфреду безвкусным, вязким и каким-то затхлым, а уж еда и вовсе в горло не лезла ни под каким предлогом, хотя он очень старался пропихнуть хотя бы кусочек. От этой затеи пришлось отказаться, когда уже выпитый кофе стал явно проситься обратно, а в горле поселился противный привкус желчи.Проверив перед выходом из дома мобильный телефон, Альфред не обнаружил пропущенных звонков – от босса в частности, и поймал себя на том, что облегчённо переводит дыхание. Хотя бы на время откладывается неприятное объяснение. Осознал это и вдруг с удивившей даже его самого ясностью понял: а ведь он и вправду его ненавидит. Ненавидит бешено, отчаянно и самозабвенно, до ломоты в зубах. Прав был Россия, чёрт подери! И ничего с этим не поделаешь. Но это ещё не значит, что он прав также во всём остальном!
- Если бы ты не осознавал, что я прав, ты бы не сказал всего этого своему президенту. Не будешь же ты говорить, что изворачивался, потому что его гнева испугался?- Не пытайся меня подловить, Брагинский.
- А тут и подлавливать не нужно, Альфред. Ты ведь ненавидишь его.
- Я ещё кое-кого ненавижу…Чёртов Россия! Ведь, если начистоту, он раскусил Альфреда безошибочно. И о его ненависти к боссу догадался намного раньше, чем сам американец. Он видит, что Америка с удовольствием сделал бы из головы своего президента шар для кегельбана, но вынужден терпеть, стиснув зубы, ради неизвестно чего. Хотя нет – известно чего: ради лишнего миллиарда на счетах тех, кто управляет уже самим президентом, как марионеткой, а на Америку и народ, им глубоко начхать – они только позорят страну!